Существует распространенное мнение, что в России исторически сложилась культура правового нигилизма, препятствующая поддержанию правопорядка. Мол, недоверие к полиции у нас в крови, сотрудничество с ней считается делом подлым и неприличным, что и мешает блюстителям законности. В очередной раз на это посетовал глава МВД Колокольцев в недавнем интервью: «На Западе не считается зазорным сообщать в полицию о противоправных или преступных действиях своего соседа. А у нас же прошлые эпохи наложили неизгладимый отпечаток на сознание людей. В нас сидит очень жесткий стереотип, что «стукачество» — это вред и безнравственно». Что поделаешь: такие у нашей полиции граждане несознательные. «Без активной поддержки общества у нас связаны руки».
Знакомые сюжеты
Не вступая с генералом в культурологические дебаты об истоках «несознательности», хотелось бы возразить: в данный момент у его подчиненных не связаны, а безобразно развязаны руки. Придя в полицию с заявлением, которое полицейский не хочет принять — например, с сообщением о квартирной краже или вытащенном из кармана мобильнике (относительно сложные в раскрытии преступления, которые впоследствии повиснут на ОВД «глухарем»), — можно подвергнуться давлению, а то и самому оказаться подозреваемым в другом деле, или быть избитым. Оказавшись даже не подозреваемым, а всего лишь свидетелем, вы можете подвергнуться пыткам электрошоком, просто потому, что оперативным работникам нужна информация, а времени и ума получить сведения другим путем у них нет. Банальный контакт с полицейским на улице может окончиться подброшенными наркотиками и — на выбор — вымогательством или уголовным делом. Видеозаписи с издевательствами над задержанными без труда находятся в интернете, причем речь далеко не всегда идет о подозреваемых в страшных преступлениях или носителях какой-то смертельно важной информации — например, в одном из зафиксированных на видео случаев причиной задержания был пьяный дебош в кафе. Подозрение в мелкой краже приводит к пыткам ради вымогательства явки с повинной (Нижний Новгород, дело передано в суд), вызов на семейный конфликт — удар ногой в живот, перелом ребра и больница для хулигана (Североуральск, дело возбуждено, предположительно виновный сотрудник полиции написал явку с повинной), подозрение в похищении телефона — еще одна смерть задержанного (Казань). Идея «сотрудничества» даже при простом перечислении этих сюжетов изрядно теряет в привлекательности.
Перечисленные примеры — всего лишь неполный обзор новостной ленты сайта фонда «Общественный вердикт» за месяц. Я намеренно оставила за кадром все, что не вписывается в сюжет «контакт гражданина с полицейским по делу, в процессе исполнения последним служебных обязанностей»: избиения просто ради развлечения; безответственная стрельба; сбитые пьяными сотрудниками МВД пешеходы; укрывательство служебных преступлений; серьезные коррупционные сюжеты. Только повседневная деятельность по борьбе с преступностью и охране правопорядка — то самое, в чем добропорядочному человеку предлагается, вслед за Европой, полагаться на свою полицию и ей содействовать.
Рискованная сделка
Обращаясь в полицию, мы не отказываемся от насилия — мы к нему прибегаем. Государство, по классическому определению Вебера, это организация, монополизировавшая легитимное насилие на данной территории. Почему вообще мы предпочитаем эту странную модель, когда насилие в обществе — ну, в лучшем случае минус прямая самооборона — отдается в руки профессионалов? То есть, отказавшись от права от души набить морду соседу за обиду, мы позволяем ходить по улице целой корпорации вооруженных людей, специально обученных наносить вред ближнему своему и защищенных специальными привилегиями. Только потому, что профессионализация насилия делает возможным ввести его в рамки процедуры, обеспечивающей три параметра: соразмерность санкции проступку, равенство в применении санкций, и возможность защитить от преступлений того, кто не в состоянии защищаться сам.
Другими словами, мы добиваемся того, чтобы негодяя, покалечившего пешехода в пьяной аварии: 1) наказали лишением свободы на несколько лет, как мы сочли бы правильным поразмыслив с холодной головой, а не распяли на ближайшем столбе, как мечталось бы родственникам пострадавшего вот прямо в эту минуту. 2) наказали бы примерно одинаково, независимо от того, местный он или чужак, есть ли у него влиятельный родственник, и вел ли он себя как-нибудь особенно отвратительно в первый момент после аварии. 3) наказали бы независимо от того, есть ли у пострадавшего близкие, и есть ли у них сейчас силы и время бегать по судам добиваться правды. И наоборот — чтобы уже этим близким не пришлось стать объектом встречной мести от близких слишком жестко наказанного нарушителя; чтобы решение суда восстановило баланс вреда и возмездия.
Идеал, разумеется, недоступен, но хотя бы ради приближения к нему мы терпим множество проблем. Проникновение государственного насилия в такие сферы, в которых мы никогда не потерпели бы насилия частного. Огромную долю в общей активности силовых структур «преступлений без жертвы», то есть, таких, где преследуются не чьи-то конкретные, а абстрактно-общественные интересы, легко приватизируемые заинтересованными лоббистскими группами. Тот факт, что любое государство, даже супер-демократическое, будет использовать профессиональных насильников для защиты не только людей, но и своих собственных, отличных от общества, интересов. Где прямо сажать политических оппонентов, а где так только, е-мейлы почитывать в целях общественной безопасности. Да и общество, даже самое правовое и эгалитарное, как-нибудь да извернется так, чтобы привилегированным его членам доставалось больше защиты и меньше наказания, а чужакам и слабым — наоборот. И справа, и слева от мейнстрима имеются большие и вполне обоснованные сомнения в том, что благо под названием «верховенство права» действительно стоит этих издержек. Однако легитимность — согласие большинства терпеть правовое насилие, и обращаться к нему в случае необходимости обусловлена именно тем, что, несмотря на все недостатки, внеличное, опосредованное процедурой насилие кажется людям более приспособленным к обеспечению и соразмерности наказания и равенства перед ним, и его неотвратимости.
Перепутанные звенья
В современной российской модели уголовной юстиции все это призваны обеспечить три звена: ответственное следствие, прокурорский контроль, и независимый суд. На практике официальное следствие, то есть составление уголовного дела и написание обвинительного заключения, отделено организационно от реального расследования обстоятельств дела в полиции (на ведомственном жаргоне «оперативно-розыскной деятельности» — ОРД). По большинству дел настоящая детективная работа — выяснение обстоятельств правонарушения и личности нарушителей — проходит в ОВД, то есть в «низовом» полицейском участке, и осуществляется полицейскими без юридического образования. Как правило, проще не принять заявление у потерпевшего, чем расследовать сложное дело: можно отчитаться на простых (честный вариант), можно сфальсифицировать то, что нужно для отчетности, повесив вину на кого попало (нечестный, и далеко не все оперативники это делают). К следователю (в другом ведомстве, Следственном комитете, если дело серьезное, или просто в следственном подразделении МВД, отдельно расположенном) попадает фактически уже «решенное» дело, с готовым обвиняемым, фабулой и инкриминирующими материалами. Следователь не просто не отвечает за пытки и фальсификации, происходившие между задержанием фигуранта и моментом, когда дело попадает к нему на стол, он действительно не знает, что происходило в отделении полиции. Имеет право не знать. Тем более он не знает о тех потерпевших или свидетелях, чье заявление вообще не было зарегистрировано.
В принципе тем, чтобы подобного не происходило, должна быть озабочена прокуратура. Действительно: ведомство, которому представлять каждый отдельный случай обвинения в суде, заинтересовано, чтобы дело было расследовано по всей форме и во всей полноте. Но у прокуратуры есть более интересные занятия. Право «общего надзора» дает ей возможность проверить деятельность любой организации на соответствие любому законодательству. В результате надзор за следствием и ОРД превращается в набор однотипных рутинных действий, наименее важный компонент ее деятельности, а внимание всесильного ведомства оборачивается на суд: проще один раз продавить судью, чем вникать в сто бумажек, которые приходится подписывать в ходе следствия.
В принципе именно этому призван противостоять независимый суд. Но на практике судья зависим от председателя суда, как от работодателя. Можно назвать много причин, но достаточно ограничиться лишь одной: половину зарплаты судьи составляет премия, выплачиваемая по умолчанию каждый месяц; судью нельзя по закону оштрафовать, но можно не премировать, а это зависит от председателя. И главный критерий, по которому оценивают судью, это количество отмен его решений в вышестоящей инстанции. Так вот, прокуратура свободна обжаловать все дела, по которым решения ее не удовлетворяют — и количество обжалований со стороны прокуратуры в разы превосходит количество обжалований от частных участников процесса в любом случае, и на порядок, если приговор был оправдательным. Понятно, что судья боится прокуратуры несколько больше, чем других участников разбирательства. Вот и вся цепочка.
Если вы за защитой своих, в том числе и самых законных и праведных, интересов обращаетесь в нелегитимный и откровенно неправовой суд, то вы применяете к оппоненту насилие неправовое и нелегитимное. Вы не прибегаете к «цивилизованной процедуре», не «мобилизуете законность в свою защиту», не защищаете «интересы общества» вместе со своими. Вы просто частным порядком подвергаете насилию свою жертву, руководствуясь собственными представлениями о добре и справедливости, и пользуясь орудием, замаскированным под суд и полицию, для обеспечения собственной безнаказанности в этом деле. Да, в случае особо вопиющих преступлений, когда вы уверены, что виновника определили точно, стоит обращаться и в эту полицию, брать на себя ответственность и за эту санкцию, за этот разброс возможных последствий — может, осудят за хулиганство на два года условно, может, дадут восемь лет колонии за нанесение тяжких телесных, может, мучительно убьют еще в ходе следствия. Но это ответственность. Намного более страшная, чем просто позвонить 911 в правовом обществе. Полиция горько жалуется, что вы не готовы с ней сотрудничать? Что ж, да, бывает, что не готовы. При определенных условиях это совершенно сознательная позиция. Зачем на зеркало пенять?