Портрет этого уже немолодого харьковского экономиста, увлеченного проблемами машиностроения и женатого на сестре пианиста Владимира Горовица Регине, появился в журнале Time с аншлагом «Советы заигрывают с прибылью». Так бы мы перевели на советский русский. Но более игриво и, в сущности, справедливо звучало бы: «Советский флирт с профитом». Потому что одно дело прибыль как категория из «Капитала» Маркса, другое – как скучный показатель в советском народном хозяйстве и совершенно иное – прибыль как двигатель экономической заинтересованности. В которой есть что-то глубоко несоциалистическое, даже не соответствующее моральному кодексу строителя коммунизма, который и был принят незадолго до того, как 9 сентября 1962 года в газете «Правда» появилась статья Либермана «План. Прибыль. Премия».
Статья в «Правде» - это не просто статья. Это почти всегда – установка. Это гораздо круче, чем материал в New York Times. Высший пилотаж – это текст человека с ярко выраженными еврейскими именем и фамилией. Значит, было покровительство. Значит, наверху кто-то считал, что «так надо». Значит, экономическая реформа к тому времени перезрела, а общественная атмосфера вполне способствовала переменам. 1962-й – это за год до «Я шагаю по Москве», за два – до «Заставы Ильича». А в то же время – буквально через месяц после статьи состоялся Карибский кризис.
Существует легенда, что статью о принципиальной необходимости раскрепощения инициативы предприятий, а значит, сужении применения планирования, священной коровы социализма, поддержал академик Алексей Румянцев. Он и впрямь слыл либералом. Но в 1962-м возглавлял журнал «Проблемы мира и социализма», который издавался в Праге. Редактором же «Правды» был Павел Сатюков. Реальные публикаторы сидели, понятное дело, в ЦК.
Экономическими стимулами Евсей Либерман занимался чуть ли не в течение всей своей научной карьеры. Брошюра «Хозяйственный расчет машиностроительного завода» - это даже не хрущевское время, это 1950 год. А в эпоху Хрущева у Евсея Григорьевича были недетски серьезные публикации: например, статья «О планировании промышленного производства и материальных стимулах его развития» в 1956 году в «Коммунисте». Да и статья в «Правде» была лишь частью, хотя и самой главной, серьезной артподготовки дискуссии о реформе. В августовской (1962 года) книжке «Вопросов экономики» вышла статья Либермана «Планирование производства и нормативы длительного действия». А в 20-х числах сентября 1962-го состоялось неслучайное заседание Научного совета по хозяйственному расчету и материальному стимулированию при Академии наук СССР. И пошла-поехала дискуссия о реформе хозяйственного механизма, которая спустя ровно три года вылилась в знаменитый доклад премьера Алексея Косыгина на Пленуме ЦК сентября 1965 года, с которого отсчитывают начало попытки реформы.
Собственно постановление Пленума 1965 года итожило то, что было сказано в статьях Либермана и других советских экономистов, например, инициатора создания ЦЭМИ академика Василия Немчинова, и заложило основы того, что остряки назовут «либерманизацией» (горбачевскую реформу называли «абалканизацией» по фамилии Леонида Абалкина, ушедшего из науки в зампреды Совмина Союза делать реформу, которая захлебнулась еще быстрее косыгинской). В этом документе было сказано: «устранить излишнюю регламентацию деятельности предприятий, сократить число плановых показателей, утверждаемых предприятиям сверху,… улучшить использование таких важнейших экономических рычагов, как прибыль, цена, премия, кредит». У Евсея Либермана в статье «План. Прибыль. Премия»: «…расширение прав предприятий в расходовании фондов на нужды коллективного и личного поощрения… вскрывать внутренние резервы, которые лучше всего знает и может вскрыть только само предприятие… Пусть сами предприятия… покажут, на что они способны в соревновании за лучшие результаты».
В мае 1968-го, набрасывая тезисы своего выступления на экономическом совещании, Алексей Косыгин записал: «Впервые, пожалуй, вопросы экономических исследований стали занимать важное народнохозяйственное значение… мы можем сказать, что только теперь у нас появились настоящие экономисты».
И конечно же, превращению экономики из «централизованной теологии» (определение Ярослава Кузьминова) в науку способствовали математические методы. Все тогда бросились в теорию оптимального функционирования экономики – был большой соблазн выстроить идеальную работающую модель социализма. Евгений Григорьевич Ясин рассказывал мне, как, изучив работы Леонида Канторовича, посвященные теориям оптимального планирования и оптимального распределения ресурсов, которые должны были подтолкнуть к выводу о преимуществах социализма, наоборот, привели его к разочарованию в плановом хозяйстве. «Работы Канторовича были столь красивы, красивы в эстетическом смысле, что не могли быть неправильными, - говорил Ясин, - Но я понял, что в рамках плановой системы, без рынка, экономика работать не будет». Коллега Евгения Григорьевича по ЦЭМИ – Виктор Волконский доказывал, что теория оптимального планирования есть всего лишь частный случай теории общего равновесия (давно разработанной в западной экономической науке). «Тут уж до меня окончательно дошло – оптимальный план невозможно составить просто по информационным ограничениям. С академической точки зрения разработкой этих моделей можно было заниматься до потери пульса. Но построить функцию всеобщего благосостояния без рынка нельзя». Яков Уринсон вспоминал: «Академик Глушков, когда представлял свой проект оптимального планирования председателю Госплана Байбакову, говорил: «Вот вы, Николай Константинович, будете по громкой связи объявлять, что в стране не хватает сегодня столько-то литров молока. Тут же будут оптимальным образом пересчитываться все отраслевые планы, и к вечеру все будет в порядке». То есть в этой схеме Байбаков, прикованный к громкой связи, должен был выполнять роль невидимой руки рынка…
Собственно, в этом и состоит объяснение того, почему провалился эксперимент по реформе советской экономики – внедрение капитализма в социализм не сработало без рынка. А рынок не мог появиться по политическим ограничениям. Не говоря уже о том, что в 1967-м началось подмораживание, вылившееся в 1968-м в ледниковый период – танки в Праге.
Симптоматична такая история. В ЦЭМИ работал и один из основоположников математической школы в экономической науке Борис Михалевский, который погиб при странных обстоятельствах в возрасте 43 лет. Он был знаменит тем, что, как Гарун аль-Рашид, осуществлял «полевые» исследования – ходил по магазинам, записывал цены, анализировал вес товаров в стандартных упаковках, сравнивал сорта и т.д. В 1967 году, то есть в то время, когда косыгинская реформа уже начала сильно пробуксовывать и надвигалмсь заморозки, группа Михалевского подготовила прогноз на ближайшие 20 лет, в котором предсказывался экономический спад и кризис хозяйства. Самое интересное, что итоговый документ был подписан не только Михалевским, но и директором ЦЭМИ Николаем Федоренко и его молодым замом Станиславом Шаталиным, который потом стал одним из главных реформаторов горбачевской эры. Исследование было представлено председателю Госплана СССР Николаю Байбакову. Федоренко и президент Академии наук Мстислав Келдыш побывали в кабинете бывшего сталинского наркома. Спустя некоторое время стало известно, о чем они говорили за тяжелыми дверями здания на проспекте Маркса. Якобы было дано указание не просто положить под сукно доклад Михалевского, а… физически уничтожить его. Легенда гласит, что документ был сожжен (!) во дворе президиума Академии наук на Ленинском проспекте. Возможно, что-то действительно жгли, но Яков Уринсон говорил мне, что записка Михалевского имеется как минимум в архиве Минэкономразвития. Институт тогда едва спасли от разгрома, Шаталина хотели снимать с замов, а Федоренко получил выговор.
Сам же Евсей Григорьевич Либерман, внешне похожий на Милтона Фридмена, дорабатывал профессором кафедры статистики и учета Харьковского университета имени Горького. История, которую он «замутил», учит тому, что с реформами нельзя опаздывать, что реформы требуют ошеломляющей решительности и готовности отказываться от принципов и «основ», которые лишь кажутся незыблемыми. Дискуссии же об интересе и свободе в экономике ведутся до сих пор. И руководители страны до сих пор пытаются опровергнуть доводы профессора Либермана, причем на практике.
Евсей Григорьевич скончался в 1981 году, как раз тогда, когда экономика СССР семимильными шагами шла к полному развалу.