В последнее время ксенофобия в России вышла на новый уровень. Газеты и политики (как провластные, так и оппозиционные) забывают о необходимости даже видимости политической корректности. Нарушения и преступления выходцев с Северного Кавказа (части Российской Федерации!) и граждан стран Центральной Азии привлекают особое внимание — как будто доказывая, что лица неславянской национальности более предрасположены к насилию и неповиновению закону. Откуда это берется? Трудно представить себе, что это заложено в генах. Аргумент ксенофобов другой: если человек воспитывался в другой культуре, то вполне возможно, что он будет себя и вести по-другому.
Но дело не только в культуре и воспитании. Выросший на Кавказе или в Средней Азии человек славянской внешности инстинктивно вызывает у среднего москвича гораздо больше доверия, чем черноволосый и смуглый москвич, никогда не бывавший на юге. В чем здесь дело? Дело в том, что мы часто оцениваем людей на основании предрассудков, причем не всегда осознавая, откуда эти предрассудки берутся. По внешним признакам — рост, цвет кожи, глаз и волос, одежда — мы сразу же делаем вывод, стоит ли иметь дело с человеком, отнестись к нему с доверием или перейти на другую сторону. Этот способ принятия решений — результат эволюции, в процессе которой человек научился мгновенно принимать некоторые решения на подсознательном уровне, с тем чтобы не тратить драгоценное время на разговоры с неизвестными. Это может быть и разумно, но лишь до тех пор, пока предрассудки и стереотипы основаны на надежных данных, а не на вымыслах или давно отвергнутых теориях. Сегодняшний мир меняется так быстро, что вчерашние стереотипы просто устарели и опираться на них уже не имеет смысла. Лучше на рациональном, а не на подсознательном уровне принимать решение о том, доверять неизвестным или бояться их, — в том числе задумываясь и над тем, есть ли статистически значимые отличия в уважении к закону между средним москвичом и средним южанином.
Впрочем, не все так просто — часто в обществе работают механизмы, которые действительно дают рациональные основания для ксенофобских стереотипов, делая их фактически самосбывающимися. Дело в том, что предрассудки, однажды укоренившись, могут вызывать обратную реакцию, которая делает их самоподдерживающимися. Так работает известная теория статистической дискриминации. Если в обществе считается, что представитель одного из меньшинств может сделать только спортивную карьеру, то в этом меньшинстве у молодежи не будет стимулов учиться на инженера — все равно инженером не стать. Тогда возникнет замкнутый круг: представители меньшинства будут стараться стать спортсменами, а представители большинства будут действительно правы в своих предрассудках.
Если москвичи знают, что приезжий из какой-то страны может хорошо работать только в незаконном бизнесе, то они — при прочих равных — будут бояться нанять его на ответственную работу в «белом» секторе. Соответственно и приезжие, не имея выхода, будут самоорганизовываться в незаконные сообщества. Таким образом, стереотипы москвичей будут действительно полностью оправданны. Примеры подобных ловушек можно продолжать до бесконечности — такие же предрассудки и самосбывающиеся ожидания возникают и по отношению к женщинам, и по отношению к людям с ограниченными возможностями.
Как вырваться из этого замкнутого круга? Это не бином Ньютона. Необходима та самая политическая корректность, над которой принято смеяться в России. Надо обеспечить равенство людей всех рас и религий на рынке труда, дать равные шансы молодым людям (по крайней мере российским гражданам) вне зависимости от их происхождения. При этом, возможно, для защиты меньшинств придется пойти и на affirmative action — на неслыханные в России квоты представительства женщин, людей с ограниченными возможностями, этнических и религиозных меньшинств.
Конечно, политическая корректность сработает не сразу; дискриминация по-прежнему сильна и в США. Но очевидно, что в Америке эта политика принесла вполне ощутимые результаты — например, афроамериканец Барак Обама смог окончить Гарвардскую школу права и (дважды!) стал президентом США. При этом в 2008 году на первичных выборах он конкурировал с женщиной, а в 2012-м на президентских выборах — с мормоном. Еще 50 лет назад такое казалось абсолютно невозможным.