Изобретатель Константин Чайкин — Forbes: «Мне хочется декларировать русскую культуру»

Российскому изобретателю и часовщику Константину Чайкину принадлежит 92 официальных зарегистрированных патента — самое большое в мире количество патентов у одного часового мастера. Так, под собственным брендом Konstantin Chaykin он  разработал первые в мире часы-пасхалию, определяющие дату православной Пасхи. В 2003 году он основал свою мануфактура «Константин Чайкин», где производит часы категории «люкс».

В 2010 году Константин Чайкин стал первым и пока единственным российским членом международной Академии независимых часовщиков AHCI (Académie Horlogère des Créateurs Indépendants). С 2016-го по 2019 год занимал пост президента Академии. В 2018 году Чайкин и его часы «Клоун» были удостоены приза «За дерзость» (Audacity prize) женевского Гран-при высокого часового искусства GPHG 2018 (Grand Prix d’Horlogerie de Genève), наиболее представительного и престижного часового конкурса в мире.

Среди недавних разработок — часы, созданные специально для работы на Международной космической станции. В 2021-м и 2022 году они были переданы космонавтам Олегу Новицкому и Олегу Артемьеву и проходили испытания как внутри станции, так и при выходах в открытый космос. 

— Вы единственный часовщик из России, кто выставляется в мире сейчас?

— Еще мой ученик, Антон Суханов, тоже стал независимым часовщиком и сейчас кандидат в члены Международной академии. Вот он сейчас впервые выставлялся. «Ракета» (Петродворцовый часовой завод «Ракета», старейший завод России. — Forbes) в последние годы тоже активно участвует в международных выставках. И в Женеве мы с Дэвидом (Дэвид Хендерсон-Стюарт, директор и совладелец часового завода «Ракета» с 2010 года. — Forbes) регулярно присутствуем на этих международных мероприятиях.

— Вы приятели с Дэвидом? Все-таки конкуренты.

— В хороших отношениях, я бы сказал, приятельских. Делимся и какими-то болями, и какими-то радостями.

Когда я начинал в 2003 году производство своих часов, приехал на Петродворцовый часовой завод «Ракета» (в 2001-2003 годах завод закрылся из-за банкротства, территория завода сдавалась в аренду под офисы и магазины, имущество частично распродавали, что-то выкидывали, что-то перевозили в соседнее здание), который находился в процессе переезда. Стояли какие-то коробки, станки, при мне станки выкидывали из окон второго этажа прямо на улицу. Я успел купить станок Hauser, который должны были сдать на металлолом, за 20 000 рублей. Для часовой отрасли это было значимая потеря: еще недавно они производили порядка 40 млн часов в год, а тогда, дай Бог, со своими механизмами производили 200 000.

В общем смысле для большой страны, которая обладала невероятными научными возможностями, невероятными достижениями в области производства, это было непростое время. Представьте, СССР был на втором месте после Швейцарии по объему выпуска часов. Сейчас, фактически, две страны производят такие объемы и оборудование для производства. Всего две страны на 8 млрд населения.

— Швейцария и Китай?

— Швейцария и Япония производят оборудования для производства. Токарные автоматы такой высокой точности — только Швейцария и Япония. Корея, Китай, Германия, Турция, все остальные производят менее точные станки. С меньшей точностью и с меньшим качеством.

— Никогда не думали уехать из России, в ту же Швейцарию?

— Меня приглашали много раз, но поскольку я очень много бываю в Швейцарии, знаю, что это за страна. Во-первых, там очень скучно. Та же самая Женева, где меня все время узнают, — это маленький город, чуть больше 200 000 человек. Как там жить? Я не могу не жить фактически здесь: не учить людей, не выстраивать для себя понимание, что мы делаем из технически сложных люксовых российских продуктов самое лучшее. Там ты должен это подчеркивать, что это российское, нести эту культуру для людей. Например, «Колобок» (модель часов бренда Konstantin Chaykin. — Forbes)...

— Как «Колобок» зашел?

— Там? Прекрасно. Здесь, естественно, тоже. У меня, с одной стороны, было опасение перед тем, как мы в Женеве это презентовали, но это было осмысленное решение — сделать именно там, показать именно там, потому что на фоне всех культурных и социальных историй с отменами и так далее, это очень важная миссия, это моя миссия. Мне хочется декларировать русскую культуру, российскую культуру: надо продолжать развивать, показывать какие мы, и что мы можем делать классные вещи.

— Расскажите про часовой мир, какой он?

— Несмотря на то, что часов в мире продается много, производителей люксовых часов немного. Не наберется и сотни компаний в мире. С другой стороны — людей, которые их покупают, тоже можно по пальцам посчитать. Если мы говорим про уровень Rolex, то компания производит приблизительно половину часов в мире. В мире производится где-то около 2 млн часов в год, то есть 2 млн потребителей. Rolex и Omega занимают большую часть рынка, их часы покупают, наверное, для статуса. Купил себе BMW, Rolex и квартиру — жизнь удалась. Мне нравится компания Rolex и с точки зрения ведения бизнеса, с точки зрения техники, надежности, качества. Это прекрасные часы.

Есть и другая часть покупателей, не такая масштабная. Это люди, которые так или иначе связаны с часами, им нравятся часы, они в них разбираются, и коллекционеры. Наша аудитория — большая ее часть, конечно, это коллекционеры. У нас много коллекционеров по всему миру — в совершенно разных экзотических и не очень странах. Страны Персидского залива, Юго-Восточной Азии, даже Мексики, США, Европа.

Также много пилотов зарубежных самолетов покупали наши часы. В основном большой всплеск начался с появлением модели «Джокер», всплеск присутствия за рубежом среди международных коллекционеров начался именно тогда.

— Сколько первые «Джокеры» стоили?

— €7000.

— С точки зрения развития бренда, экспансии, какие-то стратегии используете?

— Есть разные способы продвижения часов. Я не отношусь к клубу, скажем так, мертвых часовщиков, давно ушедших 200 лет назад. Я человек, который существует здесь и сейчас, бренд создан мной при мне. Главным человеком, который должен это продвигать и носить, наверное, все-таки я, а не какой-то селебрити. То есть, для того чтобы развивался бизнес, это одна из стратегий, она возможна. Если мы решим в какой-то момент все проблемы с ростом производства, предложение вдруг станет больше, чем спрос, возможно, мы вернемся к этому разговору про экспансию. Пока ситуация другая, не вижу смысла в обратном. Когда вы производите, как, например, «Ракета», 5000 часов в год или миллион штук в год, как у Rolex, ты можешь эти часы в качестве пиара или бартера надеть одному, другому, подарить третьему. Мы производим 250-300 штук в год, для нас каждые часы — отдельная ценность. Я лично руками каждый винт на задней крышке закрываю самостоятельно.

У нас все хорошо с маркетингом, с экспансией. У нас другие проблемы, более серьезные.

— Какие?

— Производство. Люди. Каждый человек, который работает здесь.

— То есть это не масштабируемая история?

— Это не масштабированная история. Ее можно масштабировать, например, переехав в Швейцарию. Там — пожалуйста.

Я люблю в Швейцарии иногда сходить в горы, два-три раза съездить в год, погулять по берегу Женевского озера. Но это не для жизни, не для кайфа. Я люблю определенные трудности. Сначала, например, ковид был, для бизнеса не самой простой период у нас по сравнению с той же самой Швейцарией. Сейчас полтора года у нас другая ситуация, продолжение трудностей. И количество трудностей, оно несравнимо с тем, как люди производят в Швейцарии часы и как мы делаем это здесь. Сегодня, с учетом санкций, много трудностей, очень много с санкциями связано.

— Идея делать такие веселые, яркие, провокационные часы не была рискованной? Потому что, если не знать ваш бренд, можно подумать, что это какие-то сувенирные часы. Особенно «Джокер». Детские часы.

— Да. Есть еще мем такой про наши часы: «Это для детей. Сколько стоит? Это для детей?».

— Или часы «Миньон», вообще изначально показалось, что это мерч. Но они стоят $40 000…

— На вторичке, да. Мерч миньонов. Во мне уживается несколько, не то, что профессий, несколько важных смыслов, это изобретатель, часовщик, художник. Очень часто я руководствуюсь не какими-то бизнес-мотивами или думаю как предприниматель. Я делаю то, что из души, что мне нравится. Это на первом месте, бизнес — на втором. И это мой вклад в развитие мирового часового дела, это мое открытие определенное, как новое направление в часовом деле. Оно выглядит провокационно, но мы много знаем в мире искусства новых провокационных направлений. И он может казаться простым, но, на самом деле, там есть очень много сложных, с точки зрения художника, аспектов и моментов, над которыми я работаю.

— Один мой приятель, часовой агент, когда я у него увидел ваших «Миньонов» и спросил сколько они стоят, сказал: «$20 000–30 000» и добавил, что надо ждать год, сразу не купить.

— Это неправда! За $20 000 не купите, минимум $40 000. И на вторичке. От нас вообще ничего не купить. Минимальная цена у них была порядка $14 000 — у первых. У вторых — $19 000 тысяч долларов. На вторичном рынке, как правило, в два-три раза дороже.

Что касается очереди. Ничего хитрого тут нет, просто есть реальность. Вы производите часы, за которыми большая очередь. Как быть? За 20 лет у нас собрался большой пул коллекционеров, которые за нами следят и коллекционируют наши часы. У нас уже сформировался большой лист ожидания, поэтому мы работаем, как правило, следующим образом: когда создаем и презентуем новую модель, заранее или в моменте делаем предложение части наших постоянных клиентов, партнерам и, соответственно, новым людям из листа ожидания. Они в короткое время дают обратную связь, приобретают. Все остальные продаются в свободном режиме. Кто первый успел, тот, соответственно, имеет возможность их приобрести.

— Среди российских часовщиков вы сейчас самый дорогой?

— Да, конечно.

— У вас более 90 патентов. Для чего? В России это вообще работает — авторское право?

— Дырки на стене закрывать. Ну смотрите, это один из важных для меня творческих процессов. Техническое творчество, то есть, придумывать что-то новое, используя свою фантазию, воображение и техническое мышление, позволяет тебе стать изобретателем. Поэтому смысл не в патентах на стене, а в каких-то новых идеях и функциях, которые ты потом можешь создать в своих часах и собственных механизмах.

— Гордитесь каким-нибудь патентом особенно?

— Первый патент, он самый, наверное, важный. Это индикатор даты православной Пасхи (часы-пасхалия — механические часы, оснащенные устройством, помогающим определять дату предстоящей Пасхи либо осуществляющие ее вычисление автоматически. — Forbes). Потом были и последующие, более интересные, но здесь как раз впервые сочетание и механики, и математики, и даже оптики сошлись в одном устройстве.

— Одна из культовых моделей у вас это «Марсианские» часы. Как вы рассчитывали марсианское время?

— Это марсианские сутки, марсианский календарь. марсианские сутки длиннее солнечных — 23 часа 39 минут 38 секунд. Они астрономически известны, задача только обеспечить преобразование солнечных суток в марсианские. Мы сделали марсианский турбийон (устройство, нейтрализующее земную гравитацию, влияющую на хронометр. — Forbes), два года назад сделаны, в этих часах обеспечено просто изменение частоты колебаний и баланс, для того, чтобы они показывали марсианское время.

— Какие у вас самые долгие в производстве часы?

— «Лукоморье» — там цепью наматывается индикация механизма (в часах используются две цепи: одна с крупными золотыми звеньями, украшенными гравировкой, оплетает ствол, другая тонкой цепочкой наматывается на барабан, превращаясь в римскую цифру для обозначения текущего часа. Это устройство цепной графической цифровой индикации Константин Чайкин придумал в 2016 году и запатентовал в 2017-м. — Forbes), они создавались в течение пяти лет. Сложные часы вообще это моя страсть. Были еще сложные наручные часы «Московская Пасхалия» и «Северная Пасхалия», с пасхальными календарями. Эта работа очень интересная, потому что там много математики, сложное механическое устройство. Сейчас, например, к благотворительному аукциону Only Watch, который пройдет 5 ноября в Женеве, мы создали самые сложные, еще одни самые сложные российские часы. Это часы «Звездочет», где 16 усложнений и более 660 деталей.

— Сколько у вас уходило времени на создание первых часов? Вы же их полностью от и до делали своими руками.

— Больше шести месяцев. Сначала был поиск, как это сделать. Затем поиск на чем это сделать: выбор и поиск оборудования, технологий. Если посмотреть на то, на чем я это делал, выглядит прямо реально как какое-то хобби. Поиск себя, поиск знаний, поиск технологий, и только потом уже это все коммерциализировалось. Ушло три года на то, чтобы научиться делать. И, условно говоря, первая продажа была только в 2006 году.

Первый станок был куплен за 20 000 рублей, потом второй — за 50 000 рублей, это был какой-то утилизированный станок с «Ленремчас». Изначально он стоил в районе $15 000 или $20 000.

— Если не брать ваш бренд, а любой другой, вы бы какие хотели себе часы?

— Чем дальше, тем, соответственно, более развивается насмотренность, развивается вкус, ты начинаешь к этому спокойнее относиться. И сейчас, к сожалению, год за годом все меньше и меньше вещей удивляет и радует, вызывает какое-то желание обладания. Поэтому, отвечая прямо на вопрос, ну, конечно же, у меня сейчас нет фаворитов вообще, нет часов, которые я бы хотел носить. Из зарубежных брендов только одни есть часы, это Omega Speedmaster, которые были куплены исключительно для технического сравнения между нашими космическими часами и Speedmaster. То есть, как они работают в разных условиях. Без снобизма говорю, что мне нравятся многие, но так, чтобы я купил себе, носил — нет таких.