«Мой переезд — это попытка остаться живым»: интервью режиссера Юрия Бутусова

Юрий Бутусов — российский театральный режиссер, многократный лауреат премии «Золотая маска». В 2011-2018 годах Бутусов был главным режиссером и впоследствии также художественным руководителем петербургского Театра им. Ленсовета, откуда ушел, указав в открытом письме, что административная команда театра при поддержке городского комитета по культуре блокирует его работу. С 2018 года стал главным режиссером в московском Театре им. Вахтангова. В ноябре 2022 года директор театра сообщил, что Бутусов решил уволиться в связи с тем, что «он находится в Париже и в ближайшее время он приехать на работу не может». Позднее стало известно, что Бутусов ставит спектакль «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в Вильнюсе. В июне его постановка «Пер Гюнт» была снята с репертуара Театра им. Вахтангова, другие спектакли продолжают идти (в театрах «Сатирикон», РАМТ, Театре им. Вахтангова, Театре им. Ленсовета и других).

О работе в Вильнюсе

«Какое-то время мы провели под Парижем. Когда возникло предложение приехать сюда и поставить спектакль, конечно же, я согласился. Это довольно непростой был период, но сейчас уже можно на какое-то время вперед посмотреть.

У меня есть перспективы в Норвегии, там у меня будет работа — это, наверное, то, о чем можно говорить с какой-то определенностью. Это будет в городе Тронхейм, это будет одна из ранних пьес Ибсена, она называется «Борьба за престол». В ней есть какая-то архаика, и в то же время вдруг возникло ощущение, что она страшно актуальна сейчас — по названию даже можно что-то сказать. Дальше чуть-чуть уже начинает туман опускаться. Но все-таки есть какой-то интерес, переговоры с театрами разных стран. Есть какой-то задел с Австрией, Румынией, Болгарией, недавно позвонили из Белграда. 

Мне кажется, что та новая ситуация, новая жизнь, в которой мы оказались, может дать новый виток и для меня тоже. Я стараюсь найти какой-то профессиональный интерес, найти новое звучание из самого себя, новые пути, потому что условия отличаются, сроки, люди. Ты сталкиваешься с новой культурой, с другим мышлением. Для меня это интересно. Поменять свой привычный стиль работы может быть даже очень полезно».

«Демократия меня поменяла»

«Моим первым спектаклем, который я делал в Норвегии, был «Преступление и наказание», это было начало 90-х годов. [После него] я просто стал другим человеком, потому что демократические тенденции, демократия, которая там существует — меня это просто поменяло. 

Сначала я сопротивлялся, [поскольку] русский театр совершенно по-другому устроен. [Там] не диктат, но во всяком случае режиссер — это человек, который ведет, человек, который говорит, как надо, человек, который выстраивает график. И когда ты сталкиваешься с другим отношением, сначала это даже может пугать, раздражать, а потом в какой-то момент — во всяком случае со мной так произошло — я понял, как это замечательно, что люди хотят жизнь ощущать полноценно, полнокровно. Это очень сложно для режиссера, но это новые человеческие задачи. И я в какой-то момент стал получать удовольствие от того, что я работаю по-другому.

Я начинаю лучше готовиться. Я понимаю, что у меня есть какие-то ограничения, которые заставляют меня быть более собранным, более точным. Я должен лучше формулировать. Например, репетиция должна закончиться в четыре часа. А если ты, пользуясь тем, что ты режиссер, переносишь это время даже на 10 минут, человек, который находится от тебя в зависимости, не скажет тебе «нет». Но это для него стрессовая ситуация. 

И вот эти правила, которые существуют, очень сложные, жесткие, они направлены только на одно — чтобы чтобы я не имел права сделать человеку больно, неудобно, чтобы мы не вошли с ним в конфликт. Понятно, что бывают и перегибы, но вот эта забота о человеке — то, что лежит в основе демократии — и в конце концов просто уважение, мне кажется, чрезвычайно важным и недопонятым».

О цензуре в театре

«С началом [«спецоперации»* — испр. Forbes] потихонечку стали развиваться ограничения. Цензура стала входить в мою жизнь. Меня стали просить убрать из спектаклей какие-то тексты, которые звучат как антивоенные. В моем случае это происходило внутри театра. Это было очень деликатно, очень спокойно. Всегда этому находятся какие-то объяснения. И если ты с этим соглашаешься — это будет продолжаться, это идет дальше и дальше. Я не хочу даже к этому прикасаться. Для меня это мучительно. Мне мучительно находиться в ситуации ограничения, пускай мягкого. Я думаю, что театр, как и жизнь, собственно говоря, но театр особенно — это территория свободы.

Через какое-то время, наверное, мы сможем про это говорить более открыто. Сейчас, когда мы находимся в этом процессе и продолжают идти спектакли, и продолжают работать люди, актеры, я думаю, что это очень деликатная штука в данный момент. Моя забота не связана со мной, это связано с тем, что происходит в России. Там идут мои спектакли, и для меня это важно. Там есть смыслы, которые важны. И там есть люди, для которых это возможно, единственный путь что-то сказать.  Пока они [спектакли] могут идти, я хочу, чтобы они шли».

Почему в России
«взялись»



за театр

«Театр — это важнейший инструмент, в России театр находится в области идеологии. [Все развивалось] постепенно, наверное, можно сказать о том, что с 2014 года началось. Я стал получать какие-то звонки. Началось уже когда, например, в 2015 году я выпускал спектакль «Кабаре Брехт», у которого внятный антивоенный посыл. «Убери это, прижми это, это не надо, это будет скандал». Я этому сопротивлялся как мог. Никто не разговаривал в приказном порядке. Но постепенно, постепенно, постепенно это усиливалось, и это привело к тому, что, когда я ушел из театра, одной из причин было понимание руководства, что я иду своей дорогой, я буду делать это дальше. Возникла непримиримая совершенно ситуация, из которой я ушел.

Но когда я делал спектакль, я испытывал давление. И уже в зале это чувствовалось, уже в зале были другие настроения. [Публика] стала меняться. Во время спектакля «Кабаре Брехт» были реакции из зала, свистели на какие-то антивоенные тексты. Была такая ситуация: в спектакле был антивоенный монолог, когда актер говорил о том, что он скорее будет беженцем, чем пойдет на войну. Такая позиция: «Я не принимаю войну». И из зала раздался крик: «Тебя надо расстрелять!» Это было страшно».

О причинах отъезда из России

«Я не могу согласиться с жестокостью, с несправедливостью. Для меня это невозможная вещь. Для меня моя Родина — это добро, милосердие, прощение. И когда я понимаю, что наверное, что-то меняется, возникают какие-то подмены этим понятиям, я не могу с этим согласиться. 

Наш мир разрушен, я ощущаю разруху. Я не могу это принять. Я не могу это простить. Я не принимаю это надругательство над самим собой. Почему состоялся отъезд? Я думаю, ответ такой: я не разрешаю с собой так поступать. Я не могу размахивать кулаками, я миролюбивый человек, но я не хочу позволять так над собой издеваться. Я принимаю это сложное решение — уехать, потому что я хочу оставаться человеком. Я хочу жить, и для меня это пересечение границы, это попытка остаться живым. Я почувствовал, что если я приму это, я буду мертвый. 

То, что я почувствовал 24-го числа [февраля 2022 года] — что меня растоптали. Я, может быть, нехорошо или не точно ответил про цензуру… Просто само то, что это вдруг возникло в нашей жизни, когда вдруг тебе начинают выкручивать руки, ноги и обращаться с тобой, как будто бы в зоне ты находишься, я не могу это принять. Пускай это будет слабость, мой — я не знаю, как это назвать — наверное, нельзя назвать это протестом… Но я не понимаю, как можно делать несчастными и лишать будущего такое количество людей. Потому что мне кажется, что человек создан для того, чтобы приносить радость другим людям. Цель жизни — это радость».

Также в интервью Юрия Бутусова: об отношении к русской культуре за рубежом, опыте работы в «новой этике» и спектаклях без подписи. Полную версию смотрите на канале Forbes в YouTube.

* Согласно требованию Роскомнадзора, при подготовке материалов о специальной операции на востоке Украины все российские СМИ обязаны пользоваться информацией только из официальных источников РФ. Мы не можем публиковать материалы, в которых проводимая операция называется «нападением», «вторжением» либо «объявлением войны», если это не прямая цитата (статья 57 ФЗ о СМИ). В случае нарушения требования со СМИ может быть взыскан штраф в размере 5 млн рублей, также может последовать блокировка издания.