Беззаконие с человеческим лицом. Почему смягчили приговоры по «московскому делу»
«Черная пятница», которая в четверг еще представлялась днем беспросветно мрачных приговоров, оказалась не такой уж черной. Егору Жукову прокурор запрашивал четыре года колонии, а он отделался тремя годами условного наказания. Владимира Емельянова обвинение тоже просило посадить на четыре года, а ему присудили штраф и два года условно. Выпущен из клетки и Павел Новиков, вопреки распространенной практике сажать раскаявшихся: и он приговорен к штрафу. Александру Мыльникову дали два года условно, как и требовал прокурор. Карательные вердикты вынесены Егору Лесных (3 года) и Максиму Мартинцову (2,5), обвинение настаивало на «четверочке» и «трешечке». За решеткой оставлен лишь Никита Чирцов, но и ему заметно скостили срок. С трех с половиной лет, затребованных прокуратурой, до одного года. Признаемся: ожидали худшего.
Вне всякого сомнения, это «сигнал», который власть посылает социуму. Так уже не раз бывало. Когда Путин внезапно объявлял о помиловании Ходорковского. Когда освобождали девочек из Pussy Riot. Или вот совсем недавно, когда вчистую реабилитировали Ивана Голунова и отпускали на волю Павла Устинова, Даниила Конона, Сергея Абаничева, Дмитрия Васильева, Владислава Барабанова, Валерия Костенка, Алексея Миняйло, Сергея Фомина. Это можно даже расценивать как победу гражданского общества — если на минуту забыть о том, что происходило на столичных улицах и площадях в июле и в августе, как вели себя бойцы Росгвардии и ОМОНа, в чем обвинялись и были признаны виновными освобожденные ныне политзеки. И что Чирцов, Лесных, Мартинцов все-таки в тюрьме.
Просто в пятницу так выглядела и выглядит победа гражданского общества. Сочувствующие Егору, Владимиру и Павлу счастливы, что эти ребята вернулись домой, но в сигналах, посланных кремлевскими кураторами политических процессов, считываются противоречивые звуки.
С одной стороны, четверо из семи ребят на воле. С другой стороны, как забыть «экспертизу» ФСБ в деле Жукова, на которой, собственно, и базировался приговор. С одной стороны, выходит, что сотни граждан не напрасно вписывались за арестованных, поддерживая их на демонстрациях протеста, в одиночных пикетах и в судах. С другой стороны, «московское дело» продолжается, и в нем обнаруживаются новые фигуранты. Собственно, пресловутая гибридность нынешней эпохи в том и проявляется, что «оттепель» и «заморозки» в ней сменяются, как в калейдоскопе, и поди разбери, что сулит день грядущий. Длительное затишье или массовые облавы на физических лиц, зачисленных в иностранные агенты?
Ясно также, что в Кремле и его окрестностях нет единого центра принятия решений по всем этим делам, и собирательная Касамара еще долго будет полемизировать с собирательным Бастрыкиным. Не забывая, впрочем, благонамеренно и сурово заклеймить неких смутьянов, забрасывавших полицию, вообразите себе, кусками асфальта. В этих закулисных дискуссиях сторонников жесткой линии и послаблений будут проходить годы, и о том, к кому прислушивается в настоящий момент верховная власть, мы будем узнавать из новостных сводок, посвященных политическим делам. Кого там еще задержат, организуя стахановскими темпами следствие и суд, кого посадят, кого отчасти помилуют или даже оправдают — все эти события столь же неизбежны, сколь и непредсказуемы.
Вроде бы общепризнано, что все суды подобного рода у нас координируются, и даже забавно наблюдать, как одновременно в четырех совещательных комнатах принимаются более или менее одинаковые решения. Но что на них влияет — бог весть. Можно, конечно, предположить, что, отслеживая настроения в больших городах, администрация Кремля нет-нет да и проникается гуманистическими чувствами.
Что же касается гражданского общества, то для него самый эффективный способ противостояния текущим процессам сводится к тому, чтобы не обращать на них внимания и даже не гадать о последствиях своих действий. Делать, что должно. А о том, что будет, едва ли ведает и само начальство, колеблющееся между прямыми беззакониями и беззакониями с человеческим лицом.