Александр Солженицын прожил очень долгую жизнь. Родился он еще во вполне традиционном обществе, хотя и взбаламученном революцией, как раз в начале разгоравшейся Гражданской войны. Скончался же спустя 90 лет, в эпоху Интернета, когда Россия начала приходить в себя после новейших потрясений. За свою долгую жизнь ему так и не довелось увидеть родную страну живущей в довольстве. В этом смысле биография Солженицына словно представляет судьбу России — на его веку сменилось три поколения, а счастья все не было.
Переплетение имени писателя со страной понятно: Солженицын с 18 лет был увлечен идеей художественного осознания истории России в XX веке. Замысел повести «Люби революцию» после перенесенных им испытаний перерос в «Красное колесо». Попутно изменились и взгляды автора — от юношеских просоветских до яро- антикоммунистических в зрелые годы. Из неверующего он стал православным.
Творчество как «искусство для искусства» не интересовало Солженицына. В основе его книг всегда лежала большая идея. Однако, парадоксальным образом, он стал последним великим русским писателем, если понимать под этим соответствующий статус и положение в отечественной культуре. Солженицыну довелось увидеть падение жанра. Сегодня невозможно представить «великого писателя», чьи мысли и слова так же воздействовали бы на общество, как книги Льва Толстого или Александра Солженицына. Таланты есть, но внимания к ним нет.
Этим и объясняется то, что главный труд Солженицына — роман «Красное колесо», достойный стоять в одном ряду с такими эпопеями как «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста или «Человеком без свойств» Роберта Музиля — оказался не прочитанным Россией. Это уже было никому не интересно. И недаром Солженицына иные упорно записывают в публицисты или в авторы одной темы, будучи неспособными распознать его художественный талант. Язык писателя даже объявляли искусственным, тогда как он старался представить все богатство и разнообразие русской речи. Действительно, читать зрелого Солженицына поначалу непривычно — как пить чистую родниковую воду после водопроводной.
Уникален Солженицын был и своим получением Нобелевской премии: прошло всего 8 лет с момента выхода в свет его первой повести до обретения им лауреатства. Подобного скорого признания не знал ни один автор. Но и Нобелевская премия сегодня показывает уровень падения литературы. Если в 1970 году, когда ее присвоили Солженицыну, награждение было значимым событием и весь мир следил за его исходом, то сегодня она уже мало кого интересует.
В отличие от многих других зеков Солженицын не пытался вычеркнуть лагерный срок из памяти. Академики Королев или Глушко рассматривали свое заключение как недоразумение, как то, что побыстрее надо забыть и включиться в «созидательную работу». Солженицын же обессмертил память о жертвах системы своими произведениями. Он мог вписаться в «совписы» и жить благополучно. Однако совесть не позволяла ему идти путем конформизма. Точно так же он не стал конформистом и в годы изгнания заграницей, отказавшись следовать за большинством эмиграции и западного общественного мнения.
Над Солженицыным глумились и издевались, его считали выжившим из ума за его веру в то, что при его жизни коммунизм падет и он вернется в Россию. Но оказался прав он, а не его многочисленные хулители. В отличие от них, — и как мало кто из «Третьей эмиграции», — он вернулся домой, чтобы быть вместе со своим народом.
Но и в перестройку и в пост-перестроечные годы он предпочитал оставаться не с влиятельной узкой прослойкой, монополизировавшей СМИ, а с теми, для кого падение коммунизма означало не избавление от страданий, а начало новых невзгод. Этого ему также не прощали. И насколько мелкими и суетными выглядят сегодня, спустя 30 лет, все эти «прорабы перестройки» на фоне Солженицына, настолько глубокими и обоснованными были его опасения и предупреждения, высказанные в эссе «Как нам обустроить Россию». Это произведение тоже оболгали и опошлили, не пожелали услышать, увлеченные призывами нуйкиных и гавриилов поповых. И как быстро вышибли живого гения с центрального ТВ, когда он не пожелал петь осанну правившей тогда верхушке, когда начал критиковать правительственный курс, приведший Россию к обвалу, говоря словами его книги.
Да, в чем-то Солженицын бывал безусловно наивен, что-то в его видении ограничивал советский опыт, когда он изумлялся богатству выбора в западных магазинах — зачем же так много? Но, перефразировав слова его любимого Достоевского, я бы предпочитал оставаться неправым с Солженицыным.
Солженицын был вполне самодостаточен как писатель, и в таковом качестве он вполне занял бы навсегда место в мировой литературе. Но судьба его сложилась так, что он сыграл вопреки своему желанию важнейшую роль в общественной жизни, став одной из крупнейших фигур XX века. Поединок писателя с тоталитарным государством завершился его безоговорочной победой. Но триумфальное возвращение не радовало совестливого пророка, повторявшего, что Россия переживает период очередной Смуты — то, чего не понимало растерявшееся и обманутое большинство соотечественников. Парадоксального в его жизни было много, и одним из последних парадоксов стало его взаимодействие с президентом Путиным, бывшим чекистом. Последний приходил к Солженицыну за советом и ободрением — тот уровень признания, которого не достиг Лев Толстой. И это тоже стало победой писателя.
Главный урок Александра Солженицына заключается в силе веры и самостоянии человека. Он всегда верил в то, во что не верили другие, и оказывался прав. Он предпочитал оставаться одиночкой — и выигрывал. Как писал Пушкин: «Ты царь: живи один».