Взаимоотношения власти и прессы устроены сложно и эмоционально, в чем-то даже романтично. Был замечательный анекдот про диалог блондинки за рулем с зеркалом заднего вида: «Свет мой, зеркальце, скажи... Я ль на свете...» – «Смотри на дорогу, дура!».
Погром в руководстве РБК с последующим исходом части команды воспринят читающей публикой и думающим медиасообществом крайне болезненно. В оценках события использованы все превосходные степени, положительные и отрицательные: а) наилучший ресурс в стране б) убит напрочь. В наиболее ярких публикациях все похоже на маленький конец света. Рефреном стал заголовок одного из популярных текстов последнего времени: «День, когда не стало...». По графику и эффекту напоминает неожиданное столкновение населенной планеты с гигантским ледяным астероидом.
Тризна не закончилась, но уже можно чуть спокойнее обсуждать диагноз, историю болезни и, главное, как жить дальше – тем, кто еще не сбежал с койки и кого не прикончили.
В привычном представлении расклад выглядит классически: журналистика добывает информацию и во всеоружии методов критики источников делает ее достоянием общества; власть в свою очередь либо затыкает этот фонтан истины, либо терпит неудобство, мешающее ей кинуться во все тяжкие и окончательно пасть морально. Колорит картины в целом черно-белый. Свобода слова и движения информации либо есть, либо... И вот тут начинается самое интересное.
Между голым конформизмом и героическим служением истине есть градации. На расстоянии примерно понятно, где проходит главный рубеж между вольными стрелками и любителями зализывать выходные отверстия власти. Но и на передовых рубежах не все однозначно. Журналистика делает свое дело производства и распространения информации, но одновременно и тестирует терпение власти, ее готовность держать удар, не срываясь в политические и административные истерики. Красные флажки есть, но где они, не всегда видно. Иногда они больше похожи на замаскированную растяжку с гранатой. Или это компьютерная игра с уровнями, которые приходится последовательно проходить, теряя запасные жизни, иногда все заканчивается – game over.
Как только прошла информация о погроме в РБК, в сети тут же выложили ссылки на все самые острые, наиболее резонансные расследования пострадавшего ресурса. И все это прочли, даже те, кто раньше особенно не интересовался. Конечно, все это очень сильно, но также видно, что плантации устриц в Геленджике и бизнес президентского зятя — это одновременно и прощупывание минного поля.
К сожалению, функции производства информации и такого тестирования политически допустимого в журналистике совмещены, по крайней мере у нас. Журналистика не армия, и война здесь особенная. Здесь не получается, как когда-то было принято, бросать на разминирование полей штрафников, а то и собак. Здесь по минам идет гвардия, причем сама, не по приказу. Героически подрываясь, люди и ресурсы часто теряют возможность делать рутинную фронтовую работу. Но кто-то должен идти в первой линии, на всякий случай приведя в порядок личные дела и прочее.
Власть в этой схеме тоже выглядит не так однозначно. Возможно, это только кажется, что она делает все, что хочет и как хочет, а оставшиеся продыхи свободы слова и движения информации – не более чем следы ее остаточной доброй воли. Точно так же, как передовая журналистика, будь ее воля, не оставила бы камня на камне от репутации зарвавшейся власти, точно так же и власть, будь она абсолютно всесильной или хотя бы совсем глупой, уже давно прихлопнула бы все эти анклавы фронды – относительно оппозиционной антиагитации и контрпропаганды. Но часто и здесь все слишком напоминает встречное тестирование. Проверяется реакция и дается время на привыкание. Переворот в форме постепенного, медленного переворачивания не выглядит переворотом, почти не выглядит.
Подавляя независимую журналистику, власть утрачивает обратную связь с реальностью, контакт с самой жизнью, теряет последнюю защиту от разлития внутри себя яда и придури. Наверху это понимают, поскольку там приходится не только воевать с оппозицией, но и как-то удерживать в рамках собственную орду, часть которой так и норовит пойти вразнос. Кроме того, не самое большое удовольствие быть и слыть начальником концлагеря – хочется остатков приличий для сохранения остатков репутации и минимального самоуважения. И никакая власть, какими бы теплыми ни были ее взаимоотношения со спецслужбами, не может доверяться только этим источниками информации, аналитики, экспертизы и политического креатива – хотя бы в интересах самосохранения. Наконец, всегда лучше иметь возможность зондировать ситуацию на предмет выявления того, что «видно» и что при случае может всплыть в самых неожиданных и неприятных контекстах.
quote_block node/199774И самое тривиальное: клапаны для «спускание пара». Теоретически все это понимают, в том числе во вменяемых слоях власти, но не всегда представляют это себе предметно. Всегда есть желание заварить последние клапаны в расчете на то, что давление останется слишком слабым, чтобы с ним носиться и ради его стравливания терпеть такие неудобства и так портить картинку, в том числе самоотражение. Особенно важны эти клапаны, если учесть, что при грамотной постановке дела их иногда удается заставить работать и в обратную сторону – пропускать через авторитетные в оппозиционных кругах ресурсы полезную власти информацию и конфигурации мнений. Иногда это совершенно необходимо, а официальные и прикормленные ресурсы с точки зрения реализации таких задач – карта заведомо битая.
Не стало этой редакции и этого ресурса, более того, возможно даже, не стало всего этого уровня, всего пласта вмешательства журналистских расследований в дела власти, в особенности в ее личные дела. Но с точки зрения стратегии длительных взаимодействий в потенциале всего этого не стало уже давно и в близкой перспективе ситуация необратима. Смена собственников («хозяйствующих субъектов»), перед этим – законодательный запрет иностранным компаниям иметь больше 20% акций в российских медиаресурсах... Все это уже тогда изменило ситуацию качественно. Раньше власть могла в любой момент перехватить «краны второго и третьего порядка» – не те, что непосредственно контролируют производимую и выпускаемую информацию, так тех, кто контролирует выпускающих и, более того, тех, кто, владея активами, может контролировать самих контролирующих. Теперь она это сделала. С этой точки зрения возможность в любой момент прихлопнуть любую редакцию значит намного больше, чем тот факт, что этой возможностью, наконец, воспользовались – решительно и демонстративно.
Все было решено, уже когда была принята на вооружение эта стратегия, направленная на подавление остатков реальной, организационной независимости последних относительно независимых СМИ. Еще раз, это не значит полного исключения относительной и даже весьма значимой самостоятельности работы редакций этих СМИ в нормальном режиме. Но самостоятельность работы редакции в определенных пределах и на определенном отрезке и независимость СМИ в строгом смысле слова – разные вещи, хотя и связанные. Теперь всем показали, что даже хоть сколько-нибудь независимых СМИ в России больше нет. В том числе и тем, кто этого не понял раньше.
quote_block node/317975Это не означает конца относительно самостоятельной журналистики. Максимализм и ригоризм в оценках перспективы – последнее дело. В этой стране работали, бывало, и не в таких условиях. И если власть хочет, чтобы ей об этом напомнили, она это получит. На одном из семинаров недавно описывали классический сюжет: обычно сдержанная газета вдруг осторожно наехала на местного губернатора по резонансной теме, он ее прихлопнул, тема ушла в интернет и в «сарафанное радио», там обросла еще большей скандальностью, «ЕР» на местных выборах сильно просела, губера сняли... За что боролись? И это – как в капле воды.
Но самое неприятное – это внутренние разборки внутри более или менее оппозиционной прессы на предмет святости или, наоборот, продажности собратьев по несчастью и перу. Этот фронт один, и в нем важны все позиции – и для наступления, и для коллективной обороны. Да, что-то кончилось – а что-то еще только начинается.
Надо понимать, что чем лучше у власти дела с подавлением независимой прессы и политики, с ресурсами промывания мозгов населению и с разжиганием массовой ажитации, тем хуже у нее с удержанием реальной ситуации и ощущением перспективы.
И все же это две качественно разные модели: когда власть дает или не дает жить независимой прессе – или когда независимая пресса дает или не дает жить тем или иным системным или персональным конфигурациям во власти. О сравнительной результативности этих моделей можно судить по тому, куда мы стремительно скатываемся. Политическая фортификация – идеальный симптом масштабов будущего кризиса, социального и политического.