Бывает, что жизненные траектории людей, весьма сходных по способностям, взглядам, таланту, даже привязанностям очень сильно расходятся. «Служили два товарища...» Но вот уже один – политический деятель и эмигрант, а другой – высокопоставленный чиновник. Третий – большая шишка в госбанке, а четвертый уехал и пишет так, что в российских медиа его текстов можно не искать. А ведь 15-20 лет назад ничто не предвещало такой разности судеб! Почему одни люди, кому выпало существовать в авторитарных режимах, бросают им вызов, а другие поддерживают власть и делают все, что от них требуется? Почему одни готовы плыть против течения, даже в ущерб личному благосостоянию, свободе, а то и жизни, а другие покорно принимают правила игры? Могла ли судьба моих знакомых сложиться наоборот – так, чтобы первый ходил по бесконечным совещаниям, а второй боролся с режимом? Случайно ли их раскидало по разные стороны занавеса, пока не железного?
Политическое поведение людей определяется массой социально-экономических причин. Рональд Инглхарт из Мичиганского университета во множестве работ показывает, что успехи молодых демократий зависят от того, насколько их жители привержены эмансипационным ценностям («свобода слова важнее порядка и стабильных цен», «вера и послушание не могут быть целями воспитания» и т.д). Важны именно смысловые противопоставления, ведь что свобода лучше несвободы – каждый дурак знает. Проблема не в том, что одним свобода мила, а другим отвратительна, а в том, каково ее место в иерархии приоритетов. И в том, насколько эмансипация и постматериалистические ценности самовыражения опережают ценности, связанные с успехом, карьерой, преуспеванием. Но и такой подход не объясняет, почему даже люди, обладающие сходными взглядами и способностями, настолько по-разному строят свои судьбы.
Тут важна личная психология. Политологи и психологи давно изучают, как личностные черты влияют на политическое поведение – приверженность той или иной партии, либеральным или консервативным взглядам. Часть из этих исследований основана на популярной в последние десятилетия пятифакторной модели. В ней личностные характеристики изучаются в рамках 5 измерений:
1. открытость (интеллектуальная и эмоциональная готовность к новому опыту, к сложности, адаптивность, недогматичность в противоположность закрытости, консерватизму – к тому, что в людях обычно называют «посредственностью»);
2. осознанность (организованность, надежность, самодисциплина, способность ставить цели и их достигать в противоположность спонтанности, беззаботности);
3. экстраверсия (личная энергетика, позитивность, коммуникабельность в противоположность сдержанности, флегматичности, эгоцентризму);
4. способность соглашаться (дружественность, готовность доверять, сотрудничать, заботиться о других, уступчивость, отзывчивость, стремление к кооперации в противоположность антагонистическому восприятию себя и других как субъектов с противоположными интересами);
5. эмоциональная стабильность, спокойствие (в противоположность чувствительности, уязвимости, легкой подверженности гневу, тревоге, депрессии). Эти черты в основном формируются в детстве.
Разумеется, это очень упрощенная модель личности, не охватывающая и половины личностных свойств, и часто критикуемая. Но она очень удобна для экспериментальных исследований, в том числе межстрановых. Один из критиков этой модели, Дэн МакАдамс из Northwestern University, даже называл ее «психологией чужеземца»: модель описывает черты личности, которые можно изучить при поверхностном и недолгом знакомстве с нею. В исследованиях, проводившихся на материале западных демократий, было показано, что политическое поведение человека в наибольшей мере определяется первым и вторым из «большой пятерки» личностных свойств.
В авторитарной России все не так, доказывают в недавно опубликованной работе Сэмюэл Грин (Kings College в университете Лондона) и Грэм Робертсон (университет Северной Каролины).
У нас политическое поведение определяется не открытостью и осознанностью, а подспудной тягой соглашаться с другими.
Люди с высоким значением этой личностной характеристики поддерживают с другими позитивные отношения; окружающие характеризуют их как радушных, добрых, симпатизирующих другим. Обратная сторона этой черты – конформизм, преувеличенная вежливость, неумение отстаивать свою позицию, некритическое следование социальным нормам, мнениям и стандартам («все так делают»). В экспериментах дети с высокой готовностью соглашаться проявляли мало недовольства, когда получают совершенно не интересный им подарок.
Соглашательство – важное свойство для выживания в авторитарных режимах. Ведь они по определению практикуют единообразие и, наоборот, делегитимизируют различия, дебаты. В демократиях критически настроенные по отношению к правительству граждане вполне могут восприниматься как лояльные государству, а в авторитарных это редкость. Если государство персонифицируется в его лидере и проводимой им политике, то ее негативная оценка становится равносильной предательству самих интересов страны. В последние годы Россия, пишут Грин и Робертсон, шагнула от мягкой формы авторитаризма к более жесткому принуждению, контролю и мобилизации. Государство стимулирует «здоровые» и «патриотические» силы выявлять «врагов» и «извращенцев», используя стратегию противопоставления «нас» и «их» для собственной легитимации. Это противопоставление, как показывал социолог Борис Дубин, связано с идеей «особого», уникального российского пути, отличающего нас от остального мира.
Чем жестче авторитаризм, тем больше нужно смелости на противостояние ему: приходится выйти из зоны комфорта, за рамки социально приемлемого поведения, вступить в конфликт с общепринятыми политическими нормами. Поэтому люди, предрасположенные жить «по правилам», будут тем реже проявлять оппозиционные настроения, чем жестче режим и чем сильнее свободу медиа заменила госпропаганда, через которую, собственно, люди и узнают, что приемлемо, а что нет, с чем надо соглашаться, а против чего протестовать.
quote_block node/296745В онлайн-опросе, проведенном Грином и Робертсоном в октябре 2013 (вскоре после московских выборов, где Навальный соперничал с Собяниным), участвовали 1200 жителей 13 крупных городов. В основном это представители среднего класса с доходами выше среднего и высшим образованием. Это люди, каждый из которых теоретически мог участвовать в протестном движении. Такая выборка позволяет судить о настроениях среднего класса, а не населения в целом. Предложив респондентам самим оценить себя по пятифакторной модели, исследователи затем попробовали выяснить, насколько респонденты лояльны политической системе: поддерживают ли президента, как голосовали на выборах-2012 и какую эмоцию вызывают у них политические лидеры. Кроме того, в интервью измерялась склонность респондентов к либерализму в экономике и социальной жизни.
Результат: личная склонность к соглашательству, конформизм – хороший предиктор того, почему образованные и небедные горожане не стали «рассерженными». Конечно, не единственный. Еще большее значение имеет экономика: в соответствии с исследованиями Дэниэла Трейзмана из UCLA, вероятность поддержки режима в 2013 году коррелировала с улучшением личного благосостояния респондентов в предыдущие месяцы.
Еще одна важная черта, способствующая лояльности режиму – зависимость доходов респондента от государства. Доходы до половины членов российского среднего класса прямо или опосредованно связаны с государством.
Роль конформизма, соглашательства в авторитарных режимах – хорошо разработанная тема. В 1963 году Александр Галич, предпочтя комфортной жизни советского писателя путь опального поэта, писал: «И не веря ни сердцу, ни разуму, / Для надежности спрятав глаза, / Сколько раз мы молчали по-разному, /Но не против, конечно, а за!»
quote_block node/286823Молчание (разумееется, соглашательское – то, что не против, а «за») и тогда, и прежде, и сейчас было кратчайшим способом попасть и в богачи, и в палачи. Философ и социолог Теодор Адорно и его соавторы еще в 1950 году в книге «Авторитарная личность» пытался выявить предрасположенность разных типов личности к принятию демократического или авторитарного руководства. Авторитаризму способствуют, по данным проведенных Адорно интервью, интеллектуальная ригидность, нетерпимость к сложности, конформизм, некритичное отношение к существующим порядкам, шаблонность мышления, склонность к идеализации родителей и строгое воспитание, подавленная враждебность к родителям, переносимая на меньшинства, цинизм, ханжество. По сути, это та же готовность соглашаться.
Конформизм хорошо передается по наследству поколениям, не жившим при социализме. Элен Мицкевич из Duke College провела фокус-группы с молодыми россиянами, изучая, как они воспринимают информацию из социальных медиа. Оказалось, что у большинства доверие вызывает та информация, которая соответствует превалирующему мнению.
Соглашательство может долго способствовать устойчивости авторитарных режимов. Как писал Вацлав Гавел в эссе «Власть безвластных», многие люди поддерживают власть только потому, что думают, что ее поддерживают другие. Но этот же фактор вызывает и их быстрый коллапс. Достигнув опеределенного уровня, недовольство политической ситуацией далее растет взрывным образом. В революционной ситуации многие люди отказываются поддерживать власть не потому, что она им разонравилась, а потому, что в этой поддержке власти отказали другие. Механизм, который работал на стабильность, в критической ситуации работает против режима, отмечает Тимур Куран из Duke University: чем ближе режим к тирании, тем более «каскадный» характер принимает его обрушение.