Катастрофа освобождения

Осенью 1975 года в столице Анголы царило тревожное возбуждение. Страна готовилась провозгласить свою независимость от Португалии. Но жители Луанды испытывали не радость, а страх. С нескольких сторон к столице приближались отряды враждующих группировок. Первый день свободы, 11 ноября, стал первым днем гражданской войны, которая длилась 27 лет и унесла жизни миллиона ангольцев.

Трагедия Анголы поражает своей предсказуемостью. К середине 1970-х не оставалось сомнений в том, что деколонизация Африки, развернувшаяся в конце 1950-х, несет народам Черного континента войну, нищету, голод. Но маховик истории продолжал безжалостно вращаться — слишком многие были заинтересованы в крушении колониальных империй, построенных странами Старого Света. К погружению целого континента во мрак приложили руку и США с Советским Союзом, делившие наследство Британии, Франции, Бельгии и прочих европейских метрополий, и местная интеллигенция, и европейские политики, желавшие как можно скорее избавиться от колониального бремени, невзирая на цену, которую заплатят за свободу бывшие подданные.

Колонизация Анголы проходила по типичному для многих африканских стран сценарию. До конца XIX века власть португальцев распространялась лишь на побережье — для выгодной торговли было достаточно контролировать несколько факторий и портов. В глубине материка европейцам было делать нечего, там лились реки крови и бесчинствовали имбангала, эдакие африканские казаки. Имбангала пополняли свои ряды, похищая подростков в ходе набегов и приучая их к убийствам и грабежам. Чтобы стать членом коллектива, кандидат в «казаки» должен был убить хотя бы одного врага и вкусить человечины. Королева Ньинга Мбанде ради помощи имбангала в борьбе за ангольский престол прошла обряд посвящения, во время которого лично истолкла в ступе младенца.

Настоящей колонией Ангола стала в начале XX века. С 1930-х годов правительство Антониу ди Оливейра Салазара всячески поощряло иммиграцию из Португалии в Анголу. Белое население увеличилось с 40 000 человек в 1940-м до почти полумиллиона в 1974-м. Белые фермеры выращивали на плантациях кофе, агаву и сахарный тростник. Стремительно росла добыча нефти, в 1950-е годы ставшей главным предметом ангольского экспорта. Португальцы провели три железнодорожных линии из глубины страны к океану. Луанда переживала строительный бум. Промышленное производство росло на 17% в год. Партизанское движение было фактически подавлено и не пользовалось поддержкой населения, предпочитавшего синицу в руках — стабильный заработок на плантации или в руднике. Единого сопротивления колониальным властям не существовало: СССР поддерживал МПЛА Агостиньо Нету, Заир и Китай — ФНЛА Роберто Холдена и УНИТА Жонаша Савимби. Ангольские партии формировались не по идеологическому, а по этническому принципу и вели между собой безжалостную борьбу, продолжая вековую традицию межплеменных столкновений.

В апреле 1974 года в Португалии была свергнута диктатура. Новая власть решила порвать с прошлым, отпустив колонии на свободу. Дело было не в экономических тяготах: ВВП Португалии рос на 6% в год, а доходы от ангольских нефти и алмазов с лихвой перекрывали расходы на войну. Слишком позорным и несовременным было клеймо «колониальной державы» — в Европейском экономическом сообществе с таким багажом делать было нечего.

Тем хуже для Анголы. После провозглашения независимости там рухнуло все. Гражданская война согнала с мест 4 млн человек, более трети населения, инфраструктура развалилась, добыча алмазов перешла в руки мародерствующих банд. По показателям индекса развития человеческого потенциала и ВВП на душу населения Ангола откатилась на одно из последних мест в мире.

К середине XX века колониализм был безнадежно дискредитирован. Первыми от мечты о заморских территориях вынуждены были отказаться проигравшие Вторую мировую войну Германия, Италия и Япония. Но и страны-победительницы были настолько обескровлены войной, что на глазах теряли волю к удержанию заморских владений. Демократические правительства все меньше хотели рисковать жизнями солдат в тропиках. Преобладающим настроением стало желание побыстрее закрыть эту страницу истории и предоставить колонии их собственной судьбе.

Подстегивали темп деколонизации и две антагонистические сверхдержавы. Советскому Союзу национально-освободительная борьба африканских и азиатских народов сулила дальнейшее расширение социалистического лагеря. Для Соединенных Штатов европейский колониализм был идеологическим врагом еще со времен войны за независимость. Нападение Франции и Великобритании на Египет в 1956-м закончилось провалом не столько из-за угроз Хрущева, сколько ввиду принципиальной позиции Эйзенхауэра, резко осудившего Париж и Лондон.

Немногочисленным европейским империалистам (к их числу принадлежал британский премьер Уинстон Черчилль) было нечего противопоставить общественному мнению, которое единодушно осуждало несправедливость и эксплуататорскую сущность колониализма. К тому же колонии давно перестали приносить метрополиям сверхприбыли. Это правда, что Новый Свет оказался настоящим клондайком для испанских Габсбургов, а Индия — для британских коммерсантов. Но на одну такую «историю успеха» приходились десятки провальных прожектов. Эксплуатация богатств затруднялась отсутствием путей сообщения, квалифицированной рабочей силы и капитала. На удержание под своей властью миллионов квадратных километров скудно заселенных и диких территорий метрополии зачастую тратили больше, чем получали взамен.

Особенно выпукло это проявилось в конце XIX — начале XX века, когда о своем праве на участие в разделе мира заявили молодые державы, не успевшие к разделу самых вкусных кусков колониального пирога. В 1903 году Германии пришлось отправить 14 000 солдат в безводную западноафриканскую пустыню, чтобы защитить 10 000 своих колонистов в Намибии от восставшего племени гереро, а после победы над повстанцами — оставить там двухтысячный гарнизон. Италия потратила больше 20 лет и тысячи солдатских жизней на захват пустынных Ливии, Сомали и Эритреи, куда при всем желании невозможно было переселять безземельных крестьян Калабрии, предпочитавших США или Аргентину. На первый план при принятии решений выходили такие туманные аргументы, как «национальная честь» или «геополитика».

В колониях европейцы проводили крайне противоречивую линию. Принудительный труд соседствовал с попытками просвещения, насильственное изгнание аборигенов с насиженных земель — с оспопрививанием и борьбой с работорговлей. Англичане сохраняли прежнюю племенную власть, французы пытались насадить централизованное управление. Осмысленного курса не существовало, как не существовало тайного заговора по злодейской эксплуатации колоний и насильственному удержанию их в нищете и бесправии. Отношение британских колонизаторов к африканцам мало отличалось от отношения английских капиталистов к голодающим ирландцам или к пролетариям времен промышленной революции.

И все же «европейское иго» несло с собой и неоспоримые блага покоренным народам. В первой половине XX века многие колонии вступили на путь стремительного экономического и технологического прогресса. По сравнению с темпами развития некоторых африканских стран советская «индустриализация» 1930-х — сущая забава. Бельгийское Конго (совершенная terra incognita еще в 1885 году, когда эта колония была образована) получило к 1960 году мощнейшую горнорудную промышленность: страна контролировала 15% общемировой добычи урана, 10% — добычи меди, 60% — кобальта, 16% — германия, 9% — олова, 60% — алмазов. Гана занимала 2-е место в мире по экспорту алмазов, 3-е — по добыче марганцевой руды, 5-е — по добыче золота. Экспортно ориентированное плантационное хозяйство возникло в Береге Слоновой Кости (3–4-е место в мире по экспорту кофе и какао), Гане (1-е место в мире по экспорту какао), Сенегале и Нигерии (крупнейшие производители арахиса), Кении, Южной Родезии. Уровень грамотности за одно поколение вырос с нуля до 25–50% населения. Вакцинации привели к резкому снижению детской смертности.

Интеграция в мировую экономику вызвала болезненную ломку социальной структуры колоний, породив острое и все возрастающее недовольство коренных жителей. Возглавить недовольных предстояло амбициозному классу «национальных кадров», взращенных европейцами, чтобы подстегнуть экономическое развитие на местах. Классический пример африканской «образованщины» — первый президент Ганы Кваме Нкрума. В 1935 году он отправился учиться в США, где подпал под влияние троцкиста из Тринидада Сирила Джеймса и стал убежденным марксистом, хотя и не ортодоксального толка. На родине он организовал Народную партию, во главе которой добился сначала автономии, а с 1957 года и полной независимости страны от Британской империи.

Гана была самой развитой из английских колоний в Африке не только экономически, но и социально. Больниц, школ и приютов в ней было больше, чем в любой другой африканской стране. Но президент Нкрума ненавидел капитализм, и все его помыслы были только о построении образцового социалистического государства. Огромные госинвестиции были направлены на строительство плотины Акосомбо и аналогичные мегаломанские проекты. За считаные годы Нкрума разрушил экспортный сектор Ганы, опутал ее внешними долгами и поставил на грань банкротства. В самом начале его правления цены на какао-бобы выросли втрое, но вся дополнительная прибыль была промотана впустую.

С политическими противниками Нкрума не церемонился. Он запретил забастовки, объявил Гану однопартийным государством, разогнал независимые суды, закрыл частные газеты, провозгласил себя пожизненным президентом и отправил оппозиционеров за решетку. Обращаться к нему следовало Osagyefo, т. е. Спаситель. Когда в феврале 1966 года его свергли военные, Гана вздохнула с облегчением, но вернуть утраченную стабильность было уже невозможно.

Нкрума был одним из многих африканских лидеров, не высказавших ни малейшего желания сохранить достигнутый при европейцах уровень развития. Уважение к частной собственности, политический плюрализм, экономическая конкуренция — все это было для них пустым звуком. Отец сингапурского чуда Ли Куан Ю с горечью наблюдал, как ветшали в новых государствах дома и ухудшалось качество завтраков в гостиницах: Сингапур стартовал с такого же низкого уровня, что и большинство африканских стран, но распорядился свободой не в пример лучше.

Самые колоритные изверги из числа африканских диктаторов при европейцах служили скромными офицерами и чиновниками, держа свои людоедские инстинкты при себе. Уход цивилизованной силы высвободил самые темные страсти.

Правительство генералиссимуса Франко в 1968 году решило даровать независимость крошечной испанской колонии Экваториальная Гвинея. На первых свободных выборах (оказавшихся и последними) победил мелкий чиновник Франсиско Масиас Нгема, превративший свою страну в «Дахау Африки». Из 380 000 жителей было истреблено около семидесяти тысяч. Нгема был объявлен пожизненным президентом, в честь него переименовали остров Фернандо-По. Он запретил использование христианских имен, разогнал медиков с европейским образованием. Католические священники были обязаны восхвалять его в своих молитвах. Чтобы несчастное население не разбежалось, Нгема категорически запретил своим подданным иметь лодки, заниматься рыболовством и вообще приближаться к берегу.

На все ответственные посты диктатор расставил людей из своего клана. Опираясь на них, Нгема мог подолгу предаваться любимому занятию — курению местных наркотиков бханг и ибога, присваивать себе титулы наподобие Великого Мастера образования, науки и культуры. Сибаритство его и погубило — Нгему сверг родной племянник. Пожизненный президент две недели прятался в джунглях, был пойман и приговорен к смерти, но солдаты отказались его расстреливать, испугавшись его колдовских чар. Пришлось вызывать взвод марокканцев, которые и прикончили Неповторимое Чудо?

В кровожадности Нгеме ничуть не уступали владыка Центральноафриканской империи Жан Бедель Бокасса и президент Уганды Иди Амин. Президент Того Кнассингбе Эйадема скармливал своих оппонентов крокодилам. Гвинейский лидер Секу Туре рубил врагам головы в концлагере Камп Бойро. Ему принадлежат слова: «Мы предпочитаем свободу в нищете богатству в рабстве». Увы, при нем гвинейцы увидели лишь нищее рабство. Заирский Жозеф Мобуту, друг Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена, довел самую богатую при бельгийцах страну Африки до крайней степени нищеты, а также переименовал в честь себя озеро, получил  звание фельдмаршала (бельгийцам он служил в чине сержанта), записал всех заирцев старше 18 лет в свою партию и нажил состояние в несколько миллиардов долларов.

Прожекты прогрессивных лидеров, сторонников «африканского социализма» причинили африканцам еще больше страданий, чем причуды тиранов. Беда антиколониализма заключалась в том, что он был неразрывно связан с утопическими представлениями о возможностях социальной инженерии. Танзанийский президент Джулиус Ньерере развивал свой вариант чучхе — уджмаа: согнал население в образцово-показательные деревни, провел коллективизацию и превратил свою страну из крупнейшего в регионе экспортера продовольствия в крупнейшего импортера. Эфиопский лидер Менгисту Хайле Мариам начал свое правление с убийства 
83-летнего императора Хайле Селассие и бессудной казни сотни представителей старого режима. Эти экзекуции стали прологом «эфиопского красного террора», в ходе которого было истреблено полмиллиона человек, а организованный «народным» правительством голод погубил еще два миллиона. Бывший эфиопский лидер, приговоренный на родине к смертной казни за геноцид, живет в гостях у президента Зимбабве Роберта Мугабе, последнего из великих антиколониальных лидеров Африки.

Зимбабве, называвшаяся тогда Южной Родезией, получила независимость от Великобритании в 1980 году. Пятнадцать лет белое меньшинство старалось сохранить иллюзию процветания, будучи прекрасно осведомленным о катастрофических последствиях деколонизации в соседних странах. Но в конце XX века эксперимент с правлением белого меньшинства был обречен. От правительства Яна Смита  отвернулись и Лондон, и Запад в целом, объявившие ему блокаду. Сто пятьдесят тысяч белых смогли, однако, в самых неблагоприятных условиях поддерживать неплохие темпы экономического роста и даже разгромить партизанское движение. Трагическая ирония истории состоит в том, что в 1960–1980-х годах уровень жизни чернокожего населения реально рос только в Южной Родезии и ЮАР, куда и рвались на заработки миллионы африканцев из других стран.

Но против «ветра перемен» (выражение британского премьера Гарольда Макмиллана) апартеид был бессилен. Население Южной Родезии — Зимбабве принесли в жертву принципу. Белые и разумная часть коренных жителей отчаянно пытались спасти положение, поставив премьером ответственного чернокожего политика Музореву. Но правительство тори при Маргарет Тэтчер потребовало свободные выборы, на которых легко победил марксист и террорист Мугабе. Зимбабве последней из африканских стран начала неизбежно скатываться в пучину хаоса. Мугабе добил пошатнувшуюся экономику с помощью аграрной реформы: из страны были изгнаны белые фермеры, на которых держалось ориентированное на экспорт сельское хозяйство, их земли перешли в руки ветеранов-партизан. Страна, где колонизаторы построили современное сельское хозяйство, великолепную транспортную инфраструктуру и мощную горнодобывающую промышленность, сегодня является мировым рекордсменом инфляции (160 000%) и импортирует большую часть потребляемого продовольствия. Уровень безработицы в Зимбабве — 85%, три миллиона зимбабвийцев бежали, спасаясь от голода, в ЮАР.

Вина белого человека в страданиях африканцев действительно имеется. Европа и подталкивавшие ее США и СССР виновны в смерти от голода и эпидемий, в межэтнических и гражданских войнах десятков миллионов африканцев. Поспешное бегство европейцев из Африки, пресмыкательство перед самыми кровавыми диктаторами современности стали опорой безграничной власти последних. Секу Туре порвал дипломатические отношения с Францией, и Париж 10 лет униженно просил об их восстановлении. Когда же гвинейский тиран «простил» Францию, президент республики Валери Жискар д’Эстен стремглав вылетел в Гвинею засвидетельствовать свое почтение. Иди Амин приказал арестовать и расстрелять своего критика, английского учителя Дениса Хилза. Британская королева и премьер-министр направили жалостливые письма с извинениями и просьбой о помиловании, а министр иностранных дел лично вылетел в Уганду и несколько раз просил прощения за слова британского гражданина, дав возможность Амину в полной мере упиться унижением бывшей метрополии.

Цивилизованный мир запретил себе в принципе критиковать политику новых государств. ООН бесконечно осуждала апартеид в ЮАР или власть белого меньшинства Яна Смита, но никогда — Амина или Мобуту. Это было хуже, чем преступление. Это была ошибка.

Справедливости ради стоит заметить, что даже в тех случаях, когда бывшие колонии выбирали прозападный курс, результаты были не блестящими. Слишком хрупки оказались достижения колониального периода. Несоциалистических исключений было немного — Берег Слоновой Кости при Феликсе Уфуэ-Буаньи, Сенегал при Леопольде Сенгоре (поэт и член французской Академии), Кения при Джомо Кеньятте.

Уфуэ-Буаньи был ярым антикоммунистом, не признавал Кубу и маоистский Китай, 30 лет отказывался вступать в дипломатические отношения с СССР. При нем экономика страны продолжала сохранять колониальный характер с упором на производство какао и заготовку ценных пород древесины. Но когда Мудрец Африки, как прозвали Уфуэ-Буаньи, в 90-летнем возрасте скончался, вспыхнула гражданская война, страна раскололась пополам. В Сенегале и Кении западные ценности также поддерживали патриархи, дожившие до девяноста пяти и восьмидесяти пяти соответственно. Кеньятта в 1930-е годы учился в школе Коминтерна в Москве и из него мог выйти очередной Хо Ши Мин, но он предпочел капиталистическое обогащение, став крупнейшим землевладельцем независимой Кении. С уходом патриархов ситуация катастрофически ухудшалась, клановые, социальные и этнические противоречия взрывали обманчивую стабильность.

Едва ли не единственный пример успешного постколониального развития дала Ботсвана, расположенная в пустыне Калахари. Серетсе Кхама, ее первый президент из рода вождей, сделал ставку на добычу алмазов, меди и мясное животноводство. При нем (с 1966 по 1980 год) и после него экономика Ботсваны росла самыми быстрыми в мире темпами— в среднем на 9% в  год. Страна бечуанов, изображенная Валерием Брюсовым в романе «Гора звезды» как дичайший уголок Земли, вышла на уровень среднеразвитых стран с ВВП $16 450 на душу населения (выше, чем в России). Все годы независимости в Ботсване сохранялась многопартийная демократия и велась борьба с коррупцией, еще одной язвой Африки и других слаборазвитых стран. Поощрялись иностранные инвестиции, блюлись права собственности, государство не тратило миллиарды долларов на амбициозные индустриальные проекты. Но и Ботсвана не стала раем на земле. Каждый третий житель страны заражен СПИДом, средняя продолжительность жизни за последние 20 лет уменьшилась почти вдвое.

Идея освобождения от заморского господства благородна и не вызывает сомнений. Но слепая вражда ко всему, принесенному европейцами, утопическая вера в социальную инженерию, испытываемый Западом комплекс вины и боязнь дать честную оценку происходящему в бывших колониях привели к катастрофе. Сотни миллионов африканцев, прежде худо-бедно «опекаемых», были не просто брошены на произвол судьбы, их выдали на растерзание людоедам.

Погружение Африки в пучину варварства под лозунгами прогресса и процветания — одно из главных разочарований второй половины прошлого века. Но урок пошел впрок. С окончанием холодной войны дела на континенте изменились к лучшему.

Великие державы больше не воюют в Африке друг с другом, сталкивая идеологически близких головорезов. Между Западом и Китаем, двумя центрами силы, сохранившими интерес к делам континента (Россия после распада СССР резко снизила свою активность в Африке), даже наметилось разделение труда.

Запад, потративший десятки миллиардов долларов на экономическую помощь Африке, сосредоточился на финансировании социальных программ и исправлении нравов. В повестке каждого саммита «большой восьмерки» рефреном звучит «Помоги Африке!», и кредиторы списали безнадежные долги беднейшим странам континента на десятки миллиардов долларов. Швеция, Норвегия, Люксембург тратят на помощь Африке до 1% ВВП. В Госдепе США организовано специальное управление, которое отвечает за расходование $15 млрд, выделенных на борьбу со СПИДом в первую очередь в Африке.

Для КНР Черный континент — один из важнейших поставщиков сырья, треть китайского нефтяного импорта африканского происхождения. Китайские фонды и компании скупают в Африке земли, пригодные для ведения сельского хозяйства. Пекин не интересуют права человека или степень коррумпированности руководства той или иной африканской страны. Главное, чтобы это руководство неукоснительно выполняло свои обязательства перед китайскими импортерами и инвесторами.

После нескольких потерянных десятилетий страны южнее Сахары вернулись на траекторию экономического развития. В 2000–2007 годах рост ВВП на душу населения в регионе был равен в среднем 3% в год. Самая населенная страна континента (ее население больше, чем в России) Нигерия переживает экономический бум, а правит ею демократически избранный президент. После упразднения апартеида ЮАР не пошла по пути Южной Родезии: лидеры чернокожего большинства не стали ломать экономику через колено и сохранили политические институты либеральной демократии. Наваждение больших идей — марксизма, маоизма, черного расизма — прошло, и у африканских элит не остается серьезной альтернативы возвращению на путь нормального капиталистического развития.