Как Россия пыталась колонизировать Иран и что из этого вышло
Жаркой июльской ночью 1722 года на палубе флагманского корабля русской флотилии в Каспийском море Петр I делился планами с соратниками: «От Астрабада (иранский город на берегу Каспийского моря. — Forbes) до Балха в Бухарии и до Водокшана на верблюдах только 12 дней ходу. А там во всей Бухарии средина всех восточных коммерций…» О планах Петра по проникновению в восточные земли мы знаем не только из процитированных здесь воспоминаний ученого и мореплавателя Федора Соймонова. Многое для реализации этих планов было сделано на практике.
Император искал путь в Индию, за обладание богатствами которой уже начали борьбу англичане и французы. И вот уже в 1716 году на восточном побережье Каспийского моря была основана Красноводская крепость (теперь это территория Туркмении). Годом позже шеститысячная экспедиция капитана гвардии Александра Бековича-Черкасского отправилась в Хиву (нынешний Узбекистан). Черкасскому предстояло «склонить» хивинского хана к дружбе с Россией и перекрыть плотиной Амударью: воды великой реки надлежало пустить по древнему руслу в Каспийское море и «до Индии водяной путь сыскать». (Правда, доплыть в Индию по Амударье через цепи горных хребтов Центральной Азии было невозможно, но тогда никто в Европе об этом еще не знал.) Наконец, в 1723 году вице-адмирал Даниель Вильстер по приказу Петра повел старым морским путем вокруг Африки секретную экспедицию — ее целью являлись покорение Мадагаскара (как же без базы в Индийском океане!) и установление отношений с империей Великих Моголов в Индии.
Однако все эти попытки были безуспешны. Экспедиция Вильстера была подготовлена из рук вон плохо, и корабли с полпути вернулись в Россию. С капитана Черкасского в Хиве сняли кожу, его отряд частично перебили, частично продали в рабство. Красноводская крепость была оставлена войсками под натиском пустыни и воинственных туркменов. И только путь к прикаспийским провинциям Ирана был открыт.
Могущественное некогда государство Сефевидов к тому моменту превратилось в конгломерат полунезависимых провинций. Правивший шах Гуссейн прославился как самый бездарный представитель своей династии; одно только двукратное повышение налогов обеспечило ему ненависть подданных. Восставшие афганские племена низложили шаха Гуссейна и поставили под свой контроль большую часть страны. Наследник шаха Тахмасп, не имея ни казны, ни армии, скитался по северным провинциям страны.
Приближенные подталкивали Петра I к организации военной экспедиции в Иран. «Не только целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присоединить без труда можно», — писал Петру побывавший в Иране послом Артемий Волынский. Против российской армии «не люди — скоты воюют», высокомерно добавлял дипломат. В общем, чего ни сделает «русской кураж и смелость» — «только б были исправная амуниция и довольное число провианта».
Петру и в самом деле были интересны прикаспийские иранские земли: новые приобретения на юге поставляли бы «эзенгоутово дерево» («персидский дуб») для российского флота, нефть, медь, свинец, табак, вино, сухие фрукты, пряности и — важнее всего — знаменитый персидский шелк. Император планировал «повернуть» на Россию проходивший через Иран и Турцию древний караванный путь шелковой торговли. Мучительная Северная война со Швецией к тому моменту наконец завершилась — у новорожденной Российской империи были развязаны руки.
Как раз подвернулся и повод начать военные действия — весной 1722 года поднявшие восстание дагестанские владетели разгромили богатый город Шемаху на севере Ирана, попутно разграбив имущество русских купцов. Изданный в июне того же года манифест Петра I известил о выступлении в поддержку законного шаха против «бунтовщиков и злобных изменников». Был оккупирован Дагестан, взяты приступом Решт (столица иранской провинции Гилян) и Баку.
В сентябре 1723-го посол Тахмаспа в Санкт-Петербурге заключил с царем договор об уступке России Дербента с прилегающими территориями, прибрежных земель Азербайджана и северных провинций Ирана (Гилян, Мазендеран и Астрабад). Россия получала свыше 100 000 кв. км обжитых и местами богатых территорий. «Союзный» договор, конечно, был написан под диктовку Петра. Тахмасп не признал территориальных уступок своих дипломатов; провинившийся посол даже не стал возвращаться в Иран, опасаясь казни. Но изменить что-либо в тот момент Тахмасп не мог.
В 1724 году Петр приказал приступить к хозяйственной эксплуатации новых владений и разведать запасы полезных ископаемых, особенно цветных металлов. Уже были приглашены голландские купцы для торговли персидским шелком и подсчитаны будущие доходы с завоеванных территорий — они должны были составлять 880 000 рублей в год. Сенаторы в Петербурге «за здравие Петра Великого, вступившего на стези Александра Великого, всерадостно пили»...
Но радоваться было рано. Донесения дипломатов и военных из Ирана (документы, с которыми автор этих строк работал в Российском государственном архиве древних актов и Архиве внешней политики Российской империи МИДа) показывают: дальнейшие события в заморских землях Империи до смешного напоминают то, что сейчас творится с американскими войсками в Ираке.
Иран раздирали религиозные и межэтнические противоречия. Тахмасп не признавал аннексии своих земель русскими, турками и афганцами; афганские завоеватели, хотя и контролировали большую часть Ирана, не были признаны иранцами-шиитами. Дагестанцы-сунниты, смотря по «конъектурам», переходили в подданство Турции или России, но преимущественно интересовались подарками и жалованьем. Первоначальный успех русского вторжения развить было невозможно; предстояло думать не столько о путях в Индию, сколько о сохранении узкой полосы по западному и южному берегу Каспия под контролем Низового корпуса (такое название получил ограниченный контингент русских войск в Иране).
«Здешние правинции в полное владение и состояние привести трудно, понеже из Ряща (Решта) лутчие люди и с пожитки вышли и соединились з бунтовщиками, а осталось малое число и то подлые и скудные», — докладывал царю 19 января 1725 года командующий Низовым корпусом генерал-лейтенант Михаил Матюшкин. Генерал констатировал начало партизанской войны местного населения против новой власти, причем методы этой войны хорошо известны и нам по двум чеченским кампаниям. Карательные команды «федералов», как правило, попадали в засады в узких горных ущельях: «когда возвращались…, тогда находили дороги засечены, и в тех местах из лесов по них стреляли, а по неприятелям за частыми здешними лесами и каналами стрелять и за ними гнатца невозможно».
Ответ российского войска тоже был традиционным. «Многие деревни вызжены и разорены все без остатку и многие горские народы… во время нашего прихода в их жилище побиты…» — это краткий рапорт о зачистке непокорных территорий генерал-майорами Шереметевым и Кропотовым.
В начале 1725 года Петр Великий умер, но наследовавшая ему Екатерина I не оставила персидской авантюры. Верховный тайный совет новой императрицы сделал ставку на силу и решил «с вящей силою в Персии действовать, нежели доныне». К 1726 году в бывших иранских провинциях было расквартировано уже свыше 20 000 российских военных. Сменявшие друг друга командующие Низового корпуса строили новые крепости и учреждали в городах русские комендатуры. Из лояльных к русским властям жителей создавали вспомогательные части «доброконных скороходов» (воевавших с боевым кличем «Урус!»). Генерал Василий Левашов, очередной глава присоединенных территорий, организовал настоящую разведывательную сеть. Его осведомители работали не только с населением — донесения приходили из иранских и турецких войск. Разведчики регулярно докладывали о событиях в столице и других городах и провинциях Ирана. Они выявляли «бунтовщиков» и часто рисковали при этом своей жизнью; сохранилась даже коллективная челобитная «персидских шпионов» на непокорных туземцев, угрожавших им: «Чего ради… от россиян шпионами ходите, а ныне де и свой шах имеэтца, коему в верности пребывать надлежит». Пришлось посылать очередную карательную экспедицию на помощь своим шпионам.
Устроенные в городах «судные канцелярии» собирали подати и наводили порядок: штрафы взимались за «неучтивость» к офицерам, за «необъявление бунтовщиков», за утаенное оружие, за пиратство на море. Русским военным приходилось вникать в тонкости мусульманского права, в соответствии с которым судили дела о воровстве, драках и владении землей, сдавали на откуп караван-сараи и решали особо головоломные случаи: что, например, следует делать с «обусурманившимся» индийским купцом или с тремя почтенными горожанами, которые «в ночное время… пили чихир и имели содомство»?
И все же «куммуникации» в русских владениях беспрестанно прерывались, уже однажды покоренные земли опять приходилось «приводить в подданство», бунтовщики бывали «казнены, вешаны, головы рублены и на колья сажены», но «злые и непостоянные народы» упорно не прекращали сопротивление. Малочисленный гарнизон Баку не мог держать под охраной рассеянные на значительном расстоянии нефтяные колодцы, и ими пользовались «безденежно». Серьезной проблемой для армии стали лихорадка и дизентерия. В 1727 году на 15 человек, погибших в боях, пришлось 7692 умерших от болезней, с которыми боролись привычным способом — доставкой 6000 тысяч ведер хлебного вина (водки) «для тамошнего злого и вредительного воздуха».
Заложенная в устье Куры крепость оказалась «местом злым и неудобным», где «умирают в сутки ис трех полков человек по 20 и больше». Приходилось постоянно пополнять «ограниченный контингент»: ежегодно в Низовой корпус направлялись от 2000 до 6000 солдат и офицеров. Для «куражу» колониальным войскам полагалось двойное жалование, офицеров-добровольцев повышали в чине — и все-таки они отправку в заморские владения «причитали себе за ссылку». В еще более отчаянном положении находились отправленные на строительство крепостей и гаваней «инородцы» — татары, мордва и чуваши. Это, кстати, немало способствовало недоверию к новым властям со стороны местных жителей: «ибо из тамошних народов призываем в свою протекцию, а своих в такой нищете и работе мучим».
С местной знатью не удавалось договориться по причине их «персидской самой глупости и слабой надежды и суеверия» — большие и маленькие ханы генеральских команд не терпели, перебегали к Тахмаспу.
Сброшенный русской дипломатией со счетов шах проводил время в пирах и «блудных» развлечениях. Но его энергичный полководец Надир разгромил афганцев и турок, укрепил центральную власть в государстве и угрожал русским завоеваниям у Каспия. В 1730 году он «зверообразно» заявлял русскому консулу: «Ежели вы друзья, зачем вы Гилян не отдаете?» — и грозил «пропустить реки» русской кровью, взять Астрахань и даже Москву.
Коллегия иностранных дел пыталась выторговать мир с Ираном в обмен на часть завоеванных земель. Но с Надир-шахом, который сменил безвольного Тахмаспа во главе государства, торговаться было трудно. В июне 1732-го русские солдаты навсегда покинули Гилян. Спустя три года русский посол Сергей Голицын подписал окончательные условия мира. Иран получал назад все свои владения при Каспии (включая Дагестан и Баку) в обмен на обещания обеспечить «вечную дружбу» с Россией, не заключать мира с Турцией без согласия русского правительства и предоставить русским купцам право беспошлинной торговли и транзита в Индию. Полки со звучными именами — Дагестанский, Ширванский, Астрабадский, Куринский — потянулись на родину.
Во что обошлась стране колониальная война? За 1722–1732 годы через Низовой корпус прошло 70 665 солдат и офицеров только регулярных войск, не считая направляемых на юг украинских, донских и терских казаков. Ежегодные расходы на жалованье, амуницию, провиант, вино для корпуса составляли чуть больше миллиона рублей — примерно 13% российского бюджета. Но кроме прямых расходов на содержание корпуса, казна тратилась на врачей и лекарства, жалованье казакам, доставку рекрутов, постройку судов для Каспийского флота.
Расчеты на прибыли от новых владений оказались напрасными: «Доимки никако собрать невозможно, понеже многие деревни за отдалением и за горами и доныне еще в подданство и в послушание не приходят», — докладывал в Петербург Василий Левашов. Общая сумма податей и пошлин с новых провинций составила за 10 лет 1,7 млн рублей, из которых сами же войска получили 1,3 млн. Да и оставшиеся суммы, собранные в местной монете, после перечеканки в метрополии отправлялись обратно — «в награждение» вспомогательным отрядам армян и грузин, для «приласкания» местных старейшин и мулл, на содержание заложников-«аманатов» и на выкуп попадавших в плен. Расцвет русского шелководства остался несбывшейся мечтой — постройка опытного «завода» с помощью солдат обернулась «великим убытком». Кажется, единственным успешно действующим предприятием осталось заведенное Петром под Дербентом дворцовое хозяйство с винодельческим заводом.
Планы Петра опередили время. Страна еще не располагала экономическими возможностями для освоения заморских территорий; казаки и солдаты не могли заменить дельцов и агентов торговых компаний, моряков, торговцев, судохозяев, которых не хватало и в самой России. Потери были громадными: в боях погибло за 10 лет 519 человек; утонуло 124, дезертировало 596 — в то время как от болезней умерло 36 664 солдат и офицеров! Количество жертв со стороны «злых и непостоянных народов» исчислению не поддается.
Урок пошел впрок. В дальнейшем продвижение на юг после русско-иранских войн 1804–1813 и 1826–1828 годов ограничилось Дагестаном и Северным Азербайджаном. Власть местных правителей — князей и ханов — постепенно заменялась управлением российских «комендантов» с подчиненными им «наибами» из национальной знати. Общероссийская администрации появилась здесь только в 40-е годы XIX века, при этом Петербург торжественно подтвердил права местной аристократии и не допускал введения русского дворянского землевладения. Проникновение же в Иран с середины XIX века шло еще более цивилизованными методами: путем получения концессий, основания банков, предоставления займов с последующим контролем над таможнями.
Только новая эпоха, начавшаяся под лозунгом мировой революции, привела к возрождению натиска на Восток: созданию эфемерной Гилянской советской республики в 1920 году и попытке аннексии Южного Азербайджана в 1945–1946 годах. Но это уже совсем другая история.