Размер имеет значение

Американское антимонопольное законодательство — старейшее в мире: в 1990 году оно отметило столетний юбилей. Но и век спустя вокруг этих законов не cтихает полемика. Против кого они направлены — против монополистов или, как полагают критики, против крупного бизнеса вообще? И кого защищают — потребителя от произвола производителей или, напротив, монополистов от общественного мнения?

ТАНК SHERMAN. Отцы-основатели США мечтали о такой Америке, в которой монополиям просто нет места. Для них было ясно как божий день — без конкуренции нет индивидуальной свободы, а без свободы немыслима и сама Америка. Однако уже к концу XIX столетия технические новшества радикально изменили характер производства. Теперь продукции одной фабрики хватало, чтобы удовлетворить запросы покупателей всего штата и даже всей страны. Производители начали сбиваться в тресты, возникла угроза самим основам американского капитализма — равенству в доступе к рынку и участии в хозяйственной деятельности. Правительству, которое до некоторых пор в эту деятельность почти не вмешивалось, пришлось принимать экстренные меры — однако на эти меры его подвигла не столько экономика, сколько все та же политика.

Дело в том, что за десятки лет до появления первых трестов — сразу после окончания Гражданской войны — народ ополчился против большого бизнеса. Переход к мирной жизни и начавшийся экономический подъем, который сопровождался бурным строительством железных дорог и биржевой активностью, больнее всего ударили по главным товаропроизводителям Америки — фермерам. Им, неискушенным в сложных играх с акциями, было трудно понять, почему железнодорожные тарифы, кредитные ставки и цены на промышленные товары растут, а расценки на сельхозпродукцию постоянно падают.

Так в недрах американской глубинки вызрела идея «заговора финансовых воротил с Уолл-стрит», поставивших себе цель разорить тружеников-производителей. Теория заговора занимала умы не только недоверчивых селян, объединившихся в движение Grange («Ферма»), — многие влиятельные политики использовали удачно подвернувшиеся под руку популистские настроения. Еще до возникновения первых монополий появились первые же федеральные законы о контроле над крупным бизнесом. А когда выросшая из движения грейнджеров Народная партия (ее название в оригинале — Populist Party — говорит само за себя) в 1896 году слилась с Демократической, «борьба с трестами» превратилась в обязательный пункт избирательных кампаний любого уровня, включая президентские.

К этому времени отдельные партизанские набеги на укрепленные позиции трестов уступили место планомерному мощному наступлению с участием «боевой техники». Броневую мощь атакующих составил первый федеральный антитрестовский закон, принятый в 1890 году и названный по имени сенатора от штата Огайо Джона Шермана. Впрочем, критикам закона чаще приходит на ум старший брат сенатора — герой Гражданской войны генерал Уильям Текумсе Шерман, в честь которого назвали знаменитый американский танк Второй мировой. Закон действительно напоминал танк, прущий напролом.

ЖУРНАЛИСТ ПРОТИВ STANDARD OIL. Закон Шермана предусматривал раздел трестов-монополистов с последующей заменой их на децентрализованные конкурирующие предприятия. Однако базовые формулировки закона были прописаны весьма туманно и обтекаемо — и суды штатов затопил поток исков против компаний, желавших объединиться. Все решали судебные прецеденты, а значит — стоявшие за каждым таким прецедентом интересы конкретных политических сил в том или ином штате.

Очень быстро были выявлены «хорошие» и «плохие» тресты: деятельность одних признавалась судами «способствовавшей экономическому росту Соединенных Штатов», а других, соответственно, — антипатриотичной. Прецедент был положен в 1895 году, когда Верховный суд признал законной покупку компанией E.C. Knight Co. активов компании, контролировавшей 98% переработки сахара в Америке. Суд решил, что производство (в данном случае сахара) — это «региональная деятельность» и не подлежит регулированию федеральным законом.

Более того, некоторые компании ловко использовали Закон Шермана для собственной легитимизации, что и породило известный вопрос, внятного ответа на который не было дано на протяжении всего ХХ века: кого защищает этот закон — потребителей или монополистов?

Любопытно, что главные американские тресты, составившие костяк национальной экономики, были образованы сразу же после принятия Закона Шермана. И всего лишь два крупных треста попали под гусеницы законодательного танка.

Первый — детище нефтяного магната Джона Дэвисона Рокфеллера, компания Standard Oil. Повалила этот гигант, владевший 90% рынка нефтепродуктов, скромная сотрудница журнала McClure’s Magazine Ида Тарбелл, опубликовавшая в 1904 году книгу «История компании Standard Oil». Автору потребовалось несколько лет, чтобы перелопатить сотни тысяч страниц документов, повстречаться с десятками сотрудников компании Рокфеллера и конкурирующих фирм, правительственных чиновников, юристов и экспертов.

Впрочем, въедливой журналистке никто не препятствовал. Главная цель ее разоблачений — Джон Рокфеллер — после выхода книги лишь буркнул что-то насчет того, что, мол, «собака лает». К 1910 году состояние владельца Standard Oil в пересчете на современные деньги приближалось к четверти триллиона долларов, и компромат, собранный каким-то «журналюгой», да еще женщиной, первому богачу Америки был что комариный укус. Однако Рокфеллер не учел настроений, которые царили в обществе, — книга оказалась миной, пробившей брешь, в которую с радостью хлынули другие правдоискатели — на сей раз политики и судейские.

Они-то и взялись за компанию всерьез. В результате дело дошло до Верховного суда, который историческим решением от 1911 года разделил нефтяную империю на 34 конкурирующие компании, в их числе Standard Oil of New Jersey и Standard Oil of New York (переименованные соответственно в Exxon и Mobil и не так давно объединившиеся в ExxonMobil); Standard Oil of Indiana (ныне Amoco, часть BP) и Standard Oil of California (Chevron). А кроме того, зарезервировал места в нефтяном клубе для новых членов — вроде Gulf и Texaco (сейчас ChevronTexaco).

Была ли целью агрессивной ценовой политики Standard Oil монополизация рынка и являлась ли компания,

строго говоря, монополией, специалисты спорили очень долго. Некоторые экономисты даже утверждали, что Standard Oil представляла собой просто «необычайно успешную компанию», глава которой был буквально помешан на инновациях и эффективности — в отличие от большинства конкурентов, не желавших инвестировать в новые технологии и экономить на производственных расходах.

Но что сделано — то сделано.

КАК ДАЛИ ПРИКУРИТЬ AMERICAN TOBACCO. Не менее поучительна история с трестом American Tobacco, в 1911 году контролировавшим до 92% мирового рынка. И снова закон сам по себе вряд ли приструнил бы монополиста. На сей раз роль «подрывника» сыграл неудачно выбранный инвестор, сначала создавший монополию, а затем выдоивший ее подчистую и цинично «сдавший» на съедение законникам.

Когда Вашингтон Дьюк начинал свое семейное табачное дело в родной Виргинии, он не помышлял ни о каком тресте — компания W.Duke Sons & Co. с трудом могла прокормить лишь семью учредителя да нескольких наемных работников. Однако с началом Гражданской войны дела Дьюка пошли в гору — в популярном тогда жевательном табаке остро нуждались обе воюющие армии. И даже после победы северян и захвата рынка «северными» же компаниями-конкурентами южанин смог сохранить свое дело и передать его старшему сыну.

Дьюк-младший понимал, что без солидного инвестора будущее компании незавидно. После долгих мытарств он вышел на известного биржевика с Уолл-стрит Тома Райана. Эту биржевую акулу, которой родители дали символичное второе имя — Форчун (Удача), интересовали только быстрые, спекулятивные деньги, и поначалу он увидел в виргинской компании лишь удобный «сейф» для хранения капиталов, происхождение которых не нуждалось в широкой огласке. Поэтому он предложил Дьюку свои условия — основные инвестиции в размере $20 млн распределяются исключительно им, Райаном, а виргинец распоряжается по своему усмотрению лишь отведенными ему $500 000.

Дьюк согласился и распорядился «своими» деньгами с толком, благо и его прозвище — Бак (Доллар) тоже к чему-то да обязывало. Переманив к себе в 1883 году автора новомодного изобретения — машины для автоматической забивки сигарет, Дьюк за год выпустил их больше, чем все остальные производители сигарет вместе взятые. После чего бизнесом партнера заинтересовался и Райан — перспектива создания монопольного табачного треста сулила биржевику выгодную игру на акциях. Райан помог Дьюку зарегистрировать компанию American Tobacco и начал усиленно продвигать ее акции на бирже. И к 1901-му стратегическая задача была решена — Дьюк поглотил всех важнейших конкурентов-производителей и теперь контролировал всю американскую табачную промышленность, кроме сигар.

Но к этому времени Дьюк уже был сыт по горло своим партнером, который, закусив удила, требовал для своих рискованных игр на бирже все новых и новых эмиссий. Предприниматель открытым текстом высказал финансисту все, что думал о его аферах, однако «бунт на корабле» был подавлен Райаном быстро и жестоко. Райан напомнил Дьюку, что American Tobacco существует лишь благодаря его, Райана, политической поддержке. Когда же Дьюк, не поддавшись нажиму, все же отказался участвовать в финальной стадии задуманной партнером аферы — сбросе ценных бумаг и банкротстве компании с предварительным выводом всех активов, Райан проделал все это единолично. Попутно подставив переставшую его интересовать компанию под «танковый» залп Верховного суда. В роковом 1911 году участь Standard Oil постигла и American Tobacco — компания была обвинена в нарушении Закона Шермана и расчленена.

Но аналогичной процедуре за первые полтора десятилетия ХХ века (несмотря на жесткий антитрестовский настрой тогдашнего президента Теодора Рузвельта) подверглись лишь десятки трестов из многих сотен. Да и то, за исключением вышеописанных случаев, попадалась лишь мелкая рыбешка — крупная рыба научилась обходить законодательные сети.

ВЫСОКИЕ ТЕХНОЛОГИИ МОНОПОЛИЙ. Когда пыль, поднятая первыми судебными тяжбами государства с трестами, улеглась, страна обнаружила, что система монополий уступила место другой — также малоприятной, но более приемлемой. А именно — системе олигополий, когда в одном секторе рынка конкурировали друг с другом лишь несколько крупных компаний.

Впрочем, большой бизнес отчаянно сопротивлялся и таким полумерам. Поэтому уже в 1914 году антимонопольное законодательство получило подспорье в виде Закона о Федеральной торговой комиссии и Закона Клейтона, направленных на защиту малого бизнеса от «ограничительной практики» крупных компаний. А в 1936-м, в самый разгар рузвельтовского «нового курса», — закона Пэтмана–Робинсона, который ограничил монополию торговых сетей.

В начале пятидесятых корпоративная Америка снова вспомнила, что «размер имеет значение». Большие корпорации, такие как Ford Motor, General Motors и General Electric, вытянувшие американскую экономику из кризиса, опять оказались на коне. Лозунгом десятилетия стала фраза, произнесенная в 1953 году президентом GM Чарлзом Уилсоном перед сенатской комиссией, которая, рассматривая его кандидатуру на пост министра обороны США, интересовалась, не видит ли Уилсон в своем будущем назначении конфликта интересов: «Не вижу никакого конфликта интересов, поскольку считал и считаю: что хорошо для страны — хорошо для General Motors, и наоборот».

Противники монополий смогли поживиться лишь одной крупной рыбой — телефонным гигантом AT&T. Более полувека федеральное правительство соглашалось с фундаментальным принципом, выдвинутым в 1907 году президентом AT&T Теодором Вайлем: сама технологическая специфика телефонной связи требует ее универсализации, а значит, и монополизации. Но затем в Вашингтоне возобладала иная философия, и дело против AT&T все-таки довели до суда, где компания его проиграла. Правда, не вчистую — AT&T пошла на мировую и подписала с министерством юстиции соглашение, предусматривавшее создание семи компаний, на которые была возложена вся региональная связь. Умерившей свои аппетиты AT&T оставили только междугородную, причем на конкурентной основе. Это решение вызвало в обществе неоднозначную реакцию: многие рядовые потребители ворчали, что раньше телефонная связь работала лучше — хотя и была монопольной.

Атака на следующую жертву — компьютерный гигант IBM, до наступления эпохи персональных компьютеров практически не знавший конкуренции на рынке, и вовсе захлебнулась. Результатом многолетней вялотекущей судебной тяжбы государства с Big Blue (так в США называют IBM за цвет ее логотипа) стал отзыв иска в 1982 году. Правда, монополия IBM пала сама собой — то, что оказалось не под силу закону, сделали новые технологии: рынок заполонили персональные компьютеры, производимые другими компаниями.

РАСЧЛЕНИТЬ БИЛЛА. Случай с IBM — любимый конек многочисленных противников антимонопольного законодательства. Среди них можно встретить самых разных — от историка, автора книги «Триумф консерватизма» Гэбриэла Колко и профессора экономики Университета Калифорнии в Беркли Дж. Брэдфорда ДеЛонга до либералов «чикагской школы». Все они утверждают, что вмешательство государства в рыночную стихию в век высоких технологий становится анахронизмом — быстро меняющийся высокотехнологичный рынок сам усмирит любого монополиста. Противники этой точки зрения давят «на принцип» и не соглашаются признать наличие привилегированных секторов рынка, где можно и должно допустить «немножко монополизма».

Правда, все — и сторонники нынешнего антимонопольного законодательства, и его противники — не подвергают сомнению, что юридический заслон монополизму должен быть воздвигнут. Если же говорить о том, который уже воздвигнут, то сложно оспорить четыре главных урока из прежнего законодательства. Оно 1) изобиловало противоречиями, не в полной мере устраненными даже последующими уточнениями и поправками; 2) действовало спорадически и избирательно; 3) в значительной мере следовало политической моде; 4) часто приводило к результатам, противоположным ожидаемым.

Тем не менее в последнее десятилетие история вернулась на круги своя. Американцы словно вспомнили, с чего начиналось их антимонопольное законодательство, и, не мелочась, вновь выбрали жертву с самого верха — Билла Гейтса. Благо владелец Microsoft, как и хозяин Standard Oil век назад, успел нажить себе противников не меньше, чем сторонников. Трудно сказать, чем закончится судебная осада дома, который построил Билл. Пока его высокотехнологичные «окна» выдерживают залповый огонь орудия столетней давности — Закона Шермана. А других законов нет.