Положение украинской летчицы Надежды Савченко, осужденной в России на 22 года по делу об убийстве двух журналистов, парадоксально: чем больше она похожа на мученицу и вызывает сочувствие, тем выше вероятность ее освобождения из российской колонии. Очевидно, Кремль был бы не против вернуть Савченко Украине в обмен на что-нибудь крупное и важное. К примеру, в обмен на отмену части санкций. Чтобы такой обмен удался, Кремлю нужна великомученица.
Экс-солистке Pussy Riot Надежде Толоконниковой, эпатажному художнику Петру Павленскому и акционистам из арт-группы «Война» понадобились бездна креатива, океан удачи и гениальное чутье, чтобы добиться внимания, которое сейчас есть у Надежды Савченко. Павленский, поджигая дверь ФСБ, наверняка рассчитывал на сопоставимый ажиотаж. Его поведение в суде говорит о тождественном желании стать великомучеником. Павленский неприятен Кремлю, как и Савченко. Он разрушает созданный пропагандой ореол могущества. После того поджога ФСБ уже не ФСБ — не самая могущественная контора на одной шестой суши, а просто бытовая контора, как районные ЖЭК или РЭУ, в которой охрана дремлет и камеры слежения поломаны.
Надежда Савченко, присутствуя в зале суде, занималась тем же, что и Павленский. Савченко обличала. Она показывала, что Россия в своих отношениях с Украиной не защищает ничьих прав. Если бы Россию действительно интересовали права русскоязычных граждан Украины, она бы выдала Украине ее бывшего президента Виктора Януковича и помогла киевлянам наладить судопроизводство, сообщала Савченко. Но нет, Россия прячет Януковича и отбирает территории. То есть ведет себя как империя, тоскующая о колониях.
Кремлю следовало бы как можно скорее убрать Савченко обратно на Украину. Обменять на какого-нибудь хтонического ополченца с лицом и руками эйзенштейновского матроса Железняка. Чтобы в итоге получилось, как с Павленским: поджигая дверь, Павленский рассчитывал на шок, на внимание СМИ, на гром оваций, но прошло пару месяцев — и о Павленском почти не вспоминают.
Однако в случае с Савченко вместо обычного замалчивания Кремль нарочно делает так, чтобы дело было как можно громче. Своей жестокостью Кремль притягивает к ней внимание международных СМИ. Павленский, Толоконникова и акционисты из арт-группы «Война» только мечтают о таком. Савченко получает от Москвы в дар. Возможно, нынешняя администрация, до сих пор сурковская, не володинская, воспитанная на переводах французских постмодернистов, а не на «Домострое» и «Капитале», решила играть по правилам арт-бизнеса.
С точки зрения Кремля, Савченко – это как Павленский, только вовремя и там, где Кремлю нужно. Кремль старается превратить Савченко в арт-объект, в подражание Павленскому.
Павленский зашивал рот, обматывался колючей проволокой, прибивал себя к брусчатке на Красной площади, когда ему вздумается. Он сам придумывал свои акции, сам назначал время их проведения, сам толковал. Павленский умеет вести себя в медиа, всегда был на шаг впереди. Кремль плелся в хвосте, реагировал с опозданием.
Савченко, в отличие от Павленского, не является профессиональным акционистом. Здание суда для нее — это и в самом деле здание суда, а не выставка в модной галерее. Она не понимает, как следует себя вести, когда вокруг театр. Сидя на скамье подсудимых, она именно сидит на скамье подсудимых.
Окажись на ее месте любой не наивный современный художник, мы бы как публика стали свидетелями невероятного шоу. Для современного художника скамья подсудимых — подмостки. Попасть на них, учитывая сколько объективов направлено на Савченко, — это как балерине в одночасье стать примой Большого театра. Что для Савченко стресс и угнетение, то акционисту карьера.
Говоря цинично, Кремль стремится превратить фигуру Савченко в товар. Савченко, сидящая за решеткой, — это арт-объект. Цена которого растет с каждым днем, пропорционально наивности ее реакций. Савченко негодует по поводу отношения к ней российского правосудия и просто набирает символический вес, что только на руку Кремлю. Чем больше наберет, тем выгоднее обменяют. Если бы на ее месте был условный Павленский, он бы, понимая игру, попытался ее сломать. Допустим, отвечая троллингом на троллинг, он вдруг объявил, что покаялся, что пришел к православной вере, как Достоевский на сибирской каторге, и собирается уйти в монастырь, принадлежащий Московской патриархии. Потребовал бы пустить к нему священника. Отца Тихона (Шевкунова), например. Попросил бы у того пострига, надел подрясник, отпустил бороду. Смог бы отец игумен отказать? Если да, то как бы объяснил отказ? В результате современный художник уклонился бы от роли товара, лишив Кремль козыря.
У Савченко так не получается. Случайно оказавшись в самом центре московского балагана, она ведет себя, словно персонаж Евангелия. И это ошибка. Если бы вокруг были римские легионы во главе с Понтием Пилатом, в этом был бы смысл. Но тут балаган, шутейное общество, в котором нет ничего серьезного, включая и саму жизнь. Ее поведение и негодование включаются в цену. Кремль готов к такого рода обличениям. После Крыма ему терять особо нечего, поэтому лишняя пара реплик из уст очередной жертвы о том, что Кремль из себя представляет, ему не страшна. Была бы страшна лет пять назад, когда Россия медленно, но уверенно плыла на Запад, оставляя мракобесие в прошлом. Теперь игра поменялась, и гнев Савченко только на руку тем, кто собирается ею торговать. И если условием роста стоимости является ужасно несправедливый приговор, значит, именно такой приговор и будет вынесен. Если таким условием является освещение в СМИ, значит, журналистов на суд будут пускать в любом количестве.
Кремль смотрит на Савченко как расчетливый и циничный арт-делец, прикидывающий, что ему выгоднее сделать с художником, чтобы его картины выросли в цене.