Кого слушают в Дагестане: почему республика снова пошла по пути радикализации

Еще в середине 2010-х на вопрос о Дагестане сложно было услышать что-либо кроме «радикалы, террор, боевики, опасность». За последние годы все волшебным образом переменилось. Вооруженное сопротивление было ликвидировано, исламистский протест подавлен. Республика стала центром туризма, ассоциируясь с солнцем и морем, снежными вершинами и богатейшей историей. Однако, похоже, волшебная палочка — не самый надежный способ регулирования социальных процессов. То, что в Дагестане не все в порядке, стало ясно еще в октябре 2023 года, когда агрессивная толпа из более чем тысячи человек фактически захватила и разгромила махачкалинский аэропорт, разыскивая там мифических беженцев из Израиля, слухи о прибытии которых упорно циркулировали начиная с октябрьского обострения палестино-израильского конфликта. Пострадали люди, был нанесен ущерб имуществу. Еще более страшные события произошли совсем недавно, 23 июня, когда террористы сожгли церкви и синагоги в Махачкале и Дербенте, напали на пост ДПС. Известно о более чем 20 погибших и 46 раненых, среди убитых — настоятель дербентского православного храма.

Ситуация выглядит достаточно тревожной. И обсуждение «дикарей», ищущих евреев в турбинах самолета, или истерика по поводу превращения Дагестана в центр религиозной нетерпимости вряд ли помогут разобраться в том, что на самом деле происходит в республике. Попробуем последовательно рассмотреть ключевые вопросы касательно произошедшего и сделать хотя бы предварительные выводы.

Явления одного порядка?

На первый взгляд, и беспорядки в аэропорту, и недавние теракты во многом похожи. Обе акции были организованы радикальными исламистами и представляют собой выступления против иноверцев. Однако за внешней схожестью скрываются принципиальные различия.

В первом случае речь идет о политическом протесте, который изначально предполагался ненасильственным, но вышел из-под контроля организаторов. Его участники настаивают, что в основе акции лежит не национальная или религиозная ненависть, но солидарность с палестинцами, угнетаемыми Израилем. Дагестанцы, с которыми мне в ходе исследования приходилось обсуждать события в аэропорту, единодушно утверждали, что беспорядки не были направлены против местных евреев, которые считаются своими, в отличие от израильтян — чужих. При этом массовость участия в акции позволяет предположить, что она отражала настроения определенной части дагестанской молодежи. 

Во втором случае мы, судя по всему, имеем дело с терактом, изначально предполагавшим насилие против людей иной веры. Осуществлен он был, похоже, достаточно автономной джихадистской ячейкой, вдохновляемой идеями «Исламского государства» (запрещенная в России террористическая организация). Нет никаких оснований утверждать, что подобное насилие имеет какую-либо значимую поддержку среди дагестанцев. Насколько можно понять из социальных сетей, теракт вызвал достаточно широкую критику даже в радикальных исламистских кругах.

Как такое стало возможно?

Одна из основных жалоб, которые приходилось слышать в последнее время в Дагестане, — это отсутствие авторитетов у молодежи, для которой, по словам собеседников, не важны мнения ни родителей, ни учителей, ни властей, ни официальных исламских лидеров. В период религиозного противостояния в республике среди дагестанских проповедников были властители умов, пользовавшиеся немалым влиянием, причем некоторые из них выступали против джихадистского насилия, за мирную исламскую проповедь. Подавление вооруженного подполья сопровождалось репрессиями и против этих религиозных лидеров. Многие эмигрировали, будучи за границей — резко радикализировались, вплоть до перехода на те самые джихадистские позиции, против которых выступали раньше. При этом они сохранили определенный авторитет среди мусульман в республике, а некоторые молодые активисты оказались способными его нарастить. Судя по всему, внутри Дагестана не удалось найти или вырастить им достойную альтернативу.

Не менее важно и то, что молодежь была лишена институционализированных возможностей для выражения своего мнения по важным для дагестанцев вопросам, будь то палестино-израильский конфликт или что-то другое. Недовольство тем, что при нарастании разнообразных проблем, в том числе и повседневных, таких как отключения света, воды, рост цен, люди не имеют каналов влияния на принимаемые решения, явно ощущается в республике. И подавляемая агрессия прорывается.

Что делать?

Несмотря на признаки дестабилизации в Дагестане, нет оснований считать, что ситуация безнадежна. На самом деле радикализм 1990-2000-х во многом подпитывался хаосом постсоветской трансформации, когда люди были дезориентированы и не понимали, по каким правилам взаимодействовать и как строить свои жизненные стратегии. Немалую роль сыграл и конфликт в Чечне, которая в тот период была источником джихадистских идей и практик. Сейчас социальная ситуация принципиально иная, население в большинстве своем встроилось в рыночную экономику, приспособилось к новым институциональным условиям.

Тем не менее государство должно учитывать в своей политике имеющиеся риски. И самое опасное, что сейчас можно сделать, — это попытаться справиться с проблемами исключительно силовым образом. По каким бы причинам ни начался тот или иной конфликт, основное топливо, которое его поддерживает, — замкнутый круг или спираль насилия. Насилие с одной стороны порождает героев и мучеников на другой, за них стремятся мстить, отвечая насилием на насилие. И так до бесконечности, все расширяя и расширяя подобный порочный круг. Дагестан уже проходил этот трагический путь. Сейчас важно приложить все силы, чтобы не встать на него снова. Ну и важно принципиально перестраивать молодежную политику, работая в ее рамках не только с «правильными» и «удобными», но и выстраивая диалог с самыми разными группами и молодежными лидерами и давая им право голоса по проблемам общественной значимости.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора