Предпоследний друг: как Берлускони пытался строить особые отношения с Россией
Человеческие отношения
Берлускони, Ширак и Шрёдер приложили немало усилий, чтобы выстроить отношения с Россией, — причем Ширак начал проводить этот курс еще при Борисе Ельцине, который даже наградил его в 1997 году тогдашним высшим российским орденом «За заслуги перед Отечеством» I степени. Так что возник ехидный вопрос: перед каким именно отечеством имеет заслуги французский президент? Отчасти поэтому в следующем году была учреждена новая высшая награда — орден Андрея Первозванного, который из иностранцев получили Нурсултан Назарбаев, Гейдар Алиев, Си Цзиньпин и Нарендра Моди.
Шрёдер и Берлускони российских орденов не имели. Хотя Шрёдер стал иностранным членом Российской академии наук, курировал «Северный поток» и до 2022 года возглавлял совет директоров «Роснефти». Берлускони все это было не надо — он не претендовал на ордена, хотя и был награжден несколькими иностранными наградами в рамках дипломатического протокола. Правда, от самой значимой для него награды — итальянского Ордена трудовых заслуг, в честь которого его называли il Cavaliere, — Берлускони пришлось отказаться после осуждения за уклонение от уплаты налогов. Академические лавры политика не прельщали, а бизнеса ему хватало своего.
Берлускони любил подчеркнуть, что его связывают с российским президентом человеческие отношения — и Владимир Путин подтвердил это в соболезновании, в котором, наряду с официальной частью, была и личная: «Для меня Сильвио был дорогим человеком, настоящим другом... В ходе каждой из наших встреч я буквально заряжался его невероятной жизненной энергией, оптимизмом и чувством юмора».
Европейский концерт
Можно много говорить о личных качествах Берлускони, его принадлежности к элите и одновременно конфликте с ее немалой частью (в том числе с итальянской судебной властью), в чем-то предвосхищавших историю Дональда Трампа. Но интересно и другое: почему такие разные люди и политики, как Ширак, Шрёдер и Берлускони, придерживались сходного курса в отношении России? Причем, как показывает опыт Ширака, такой курс начался еще при Ельцине.
Представляется, что дело не столько в личностях, сколько в принципах «реалполитик». Сейчас нередко противопоставляют Ельцина и Путина — но «поздний» Ельцин негативно реагировал и на расширение НАТО на Восток, и на войну в Югославии. Более того, и «ранний» Ельцин, тогда еще безусловный западник, рассматривал СНГ как зону влияния России. Именно Ельцин в 1992–1993 годах унаследовал у руководства СССР роль патрона Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья. Разрушитель Союза Ельцин в целом ряде вопросов — от атомной отрасли, которая в начале 1992 года «перешла в Россию», до геополитических интересов — очень быстро фактически стал его преемником. Разумеется, с отличиями — так, Ельцин рассматривал Балтию (которая для него, конечно же, оставалась Прибалтикой) как часть Запада, но вспомним, что эти три страны официально был вынужден «отпустить» еще Горбачев. Однако распространять этот принцип на другие постсоветские европейские государства Ельцин никогда не собирался. Так что в российской внешней политике при всех отличиях ельцинского и путинского периодов была и значительная преемственность.
В этих условиях сторонники «реалполитик» (и Ширак, и Шрёдер, и Берлускони) были готовы согласиться с наличием у России неформальной сферы влияния, сильно сузившейся со времен СССР. Они рассматривали Россию через призму советской истории, не видя возможностей самостоятельного, вне влияния России, развития Украины и Белоруссии, Грузии и Молдовы. Речь могла идти о формах такого влияния и степени его воздействия на отношения с Западом. В результате достигались неформальные договоренности — например, Россия крайне неохотно согласилась с вхождением в НАТО стран Балтии, но дальнейшее расширение на Восток для нее было неприемлемо.
Такой подход вызывал недовольство у президентов США, которые не признавали за Россией каких-либо сфер влияния. В свою очередь каждый из этих европейских политиков выстраивал с США отношения, исходя из своего понимания внешнеполитических приоритетов. Ширак и Шрёдер сближались с Москвой в том числе и на основе неприятия войны в Ираке (в результате даже заговорили об «оси» Париж – Берлин – Москва), тогда как Берлускони, как и другие итальянские правые, был сторонником максимального сближения с США и отправил войска в Ирак, что не помешало ему продолжать сотрудничать с Россией.
Выстраивание отношений с Москвой облегчалось «правизной» этих деятелей, что соответствовало мироощущению российской власти — и при Ельцине, и при Путине она оставалась правой, негативно относящейся к левой идее, которая отождествляется ими с уравниловкой, дискредитировавшей себя в советское время коммунистической идеологией и как минимум примиренческим отношением к социальным революциям. Казалось бы, этому противоречит принадлежность Шрёдера к социал-демократии — но успешный ганноверский политик, эволюционировавший за время своей политической карьеры «слева направо», был, пожалуй, самым правым лидером Социал-демократической партии Германии за всю ее историю, проводившим более жесткую социальную политику, чем христианские демократы Гельмут Коль и Ангела Меркель.
В свою очередь, Ширак был политическим наследником Шарля де Голля, а Берлускони в первой половине 1990-х объединил и возглавил итальянских правоцентристов, дезорганизованных после операции «Чистые руки», приведшей к краху Христианско-демократической партии — основы политической системы страны. Он не только не входил ранее в состав сменявших друг друга правительств (и поэтому его нельзя было обвинить в получении взяток), но и соединил консерватизм с элементами популизма и интегрировал в свой блок крайне правых, которые стали «просто» правыми и получили места в правительстве.
Тупик «реалполитик»
Европейская политика в отношении России основывалась как на представлении о том, что наследница СССР остается влиятельным мировым игроком и, следовательно, не стоит дергать тигра за усы, так и на вере в личностную дипломатию. Но ее авторы не могли предложить главного — «дорожной карты» интеграции России в Европу. Препятствия были с двух сторон. Россия рассматривала себя как самостоятельную цивилизацию, а европейцы опасались, что Москва, оказавшись внутри объединенной Европы, будет активно продвигать собственные интересы, пользуясь правом вето. «Реалполитик» заходила в тупик, который до поры маскировался межличностными отношениями.
Новое поколение западных лидеров рассматривало Россию уже как региональную, а не великую державу, — эта формулировка Барака Обамы вызвала сильное раздражение в Москве — но ее разделяли и в Европе. Межличностное взаимодействие после ухода троих сторонников «реалполитик» (последним в 2011 году из власти ушел Берлускони) становилось все более формальным. Конкуренция на постсоветском пространстве усиливалась, пока не достигла взрыва, который Берлускони успел застать. Но к тому времени он уже слабо влиял на итальянскую политику — нынешней правой правительственной коалицией, порвавшей с российской политикой Берлускони, рулят уже люди новых поколений.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора