Акция устрашения: почему Ивана Сафронова хотят посадить на 24 года

Обязанность задавать вопросы — главное, что отличает журналиста от всех остальных людей, распространяющих информацию. Посетитель запрещенной или разрешенной социальной сети, исследователь, ведущий популярный блог о своей работе, шоу-бизнесмен и бьюти-блогер на самом деле вольны в своем литературном творчестве. Они даже и спрашивать могут, при желании. У журналиста такой возможности нет: либо он задает вопросы, либо он не журналист, а автор текстов. Возможно, хорошо выстроенных и недурно написанных, а также отлично прочитавшихся — ведь успех текста измерить сегодня довольно-таки просто.

Обязанность спрашивать

Иван Сафронов задавал вопросы. Много и на регулярной основе. Я знаю это точно, поскольку работал с ним почти 10 лет.  Подтверждением тому и материалы обвинительного заключения, попавшие в СМИ. Сотрудники пресс-служб, вспоминая о том, как по самым разным информационным поводам донимал их корреспондент «Коммерсанта», не могут скрыть раздражения. Неправда, что запоминается только хорошее, грамотный вопрос журналиста и последующая публикация могут испортить ответственному лицу и его свите не один рабочий день. Особенно, если нет обязанности отвечать (желания никогда особого не было).   

У власти нет обязанности отвечать, а журналисты должны спрашивать — в этом и состояло одно из самых существенных противоречий в отношениях СМИ и власти последних двух десятилетий. Есть информация, но нет официального ее подтверждения. В ответ на запрос следует молчание, и это по данному раскладу еще не самый тяжелый вариант. Вспомните, как с годами все чаще в текстах появлялось: «Редакция направила запрос и на момент сдачи материала реакции не последовало». Правила предполагают добиваться ответа на поставленный вопрос, но как быть, если его нет. 

Или, больше того, когда вместо подготовки содержательного ответа запрошенные структуры пытаются с помощью административного ресурса остановить публикацию. Добиться «вжуха», как говорили в одной редакции.

Именно поэтому с середины, если не с начала 2010-х годов, с самыми активными по части «вжуха» структурами журналисты старались общаться ближе к вечеру. Чтобы у тех было меньше возможностей повредить публикации. 

Дело Сафронова и 24 года, которые ему запросило обвинение, — акция устрашения для всех, кто пытался задавать вопросы и писать на темы военно-технического сотрудничества и военной политики в целом. Разглашение сведений, составляющих государственную тайну, притом что сам список этих сведений не всегда ясен, — достаточная угроза для тех, кто решит подойти к этой теме. Но на самом деле это предупреждение для всех журналистов.  

Защита Ивана Сафронова и сам он утверждают, что он работал с открытыми данными. Но, с точки зрения охранителей секретности, в этом и есть главная вина журналиста.

Несколько лет назад известный окологосударственный пропагандист, комментируя сведения, попавшие в журналистское расследование, посетовал на «избыточную идиотскую открытость», сделавшую возможным появление этой информации в открытом доступе. Кажется, это было общее мнение. Ну а уж что делать известно — выводить из общего доступа все, что можно вывести. Ну и все, что нельзя, тоже. 

Победа секретности

После 24 февраля 2022 года список сведений, выведенных из открытого доступа делает все менее возможной нормальную журналистскую работу по части экономики и бизнеса. Что происходит с экспортом и импортом, как исполняется бюджет, как оценить состав советов директоров и финансовую отчетность крупнейших компаний, с 1 сентября закрываются данные о правах на недвижимость.  

Это неполный список исчезнувших из общего доступа массивов информации. Он не закрыт. Но тут, по крайней мере, известно, что именно закрывают. 

Чем больше засекреченного, тем больше проблем у журналистов, работающих по этим темам. И необязательно речь идет о больших расследованиях, иногда же бывают и рабочие заметки, сообщающие интересные для читателей сведения. 

Тут еще важно понимать, что любой журналистский материал по сути дела айсберг. Чтобы представить читателю полноценную статью, журналист должен собрать гораздо больше данных, задать значительное количество вопросов, по-хорошему, так стать и узким специалистом в изучаемой теме. И из этого в текст войдет в лучшем случае 10-15%. Если перекрывать информационные каналы  и не допускать до действительно знающих  собеседников, то материалов просто не будет. Или публицистика какая-то получится.

Секретность и государственная тайна — хорошее объяснение, чтобы не допустить журналистов к информации.  Или поставить их перед выбором. Либо отказываться от вопросов и довольствоваться официальной информацией и казенными комментариями (и что с того, что это не всегда совпадает с реальностью, а иногда и противоречит здравому смыслу). Либо исследовать тему, задавать неудобные вопросы и рисковать обвинениями в попытках «выведать» секретные сведения и государственную тайну. Либо превращаться из журналиста в автора текста, либо рисковать, для начала служебными неприятностями. Либо дисквалификация, либо воспоминание о том, что обвинение потребовало для Ивана Сафронова 24 года заключения.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора