Европейская турбулентность: как украинский кризис повлияет на устойчивость ЕС

Почти любую историю можно при желании изложить как череду кризисов, представив периоды относительного спокойствия как менее значимые интерлюдии. Такой подход типичен для описания европейского интеграционного процесса — и внешние условия, и внутренние противоречия создавали сторонникам интеграции достаточно поводов понервничать. Тем не менее кризисы раз за разом удавалось преодолевать, а в последние годы едва ли ни каждая дискуссия о настоящем и будущем Евросоюза включает призывы к стрессоустойчивости (resilience) и «стратегическому терпению» перед лицом разнообразных вызовов. Часть встрясок, с которыми в большей или меньшей степени сейчас столкнулись правительства стран ЕС (от Италии и Германии до Болгарии), так или иначе связана с самой природой Евросоюза — объединения многочисленных и разнообразных государств, ищущих блуждающий баланс между национальными и общими интересами. Украинская трагедия и беспрецедентное снижение уровня отношений с Россией не могли не поставить здесь новые вопросы.

Ресурсный дефицит

В Евросоюзе по-прежнему сосредоточен впечатляющий технологический, финансовый и инвестиционный потенциал, отрыв от которого — немалая потеря для России. Но промышленность, да и просто жизнь требуют энергетических и иных ресурсов, в том числе российских. В целом согласованный странами ЕС курс на снижение зависимости от России займет время и будет для некоторых стран ЕС более болезненным, чем для других. Так или иначе, все в Европе готовятся затянуть пояса на всякий случай, даже если часть обсуждаемых рисков не реализуется. Политическая элита ЕС не рассматривает свои политические принципы в украинском вопросе как предмет торга. Как выразился приглашенный в Европарламент генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, странам Запада приходится в сложившейся ситуации жертвовать всего лишь деньгами, а украинцам — жизнями. Однако во многих уголках ЕС относительное благополучие не означает избытка средств и именно состояние экономики, уровень социальной поддержки со стороны государства, а также изменение климата лидируют среди волнующих граждан тем. Где-то, например в Германии, политикам удается достучаться до избирателя и объяснить, почему для их страны жизненно важно поддерживать Украину, а где-то кровавый конфликт на периферии Европы воспринимается как далекий и чужой.

Жизнь европейских демократий завязана на избирательные циклы, и политический процесс даже в одной небольшой стране может осложнить принятие решений на уровне ЕС. Одно дело сказать «мы выдержим», другое — действительно найти возможности для сохранения импорта требуемых ресурсов и макроэкономической стабильности. Если не получится — избиратель «оштрафует», даже если объективно винить в проблемах стоит внешние условия, а не действия своего правительства.

Санкции останутся

Пристальное внимание к неурядицам ЕС в России в значительной степени связано с их возможным влиянием на судьбу санкционного режима. Пока надежды на то, что наиболее выбивающееся из общего хора Евросоюза правительство Венгрии или еще кто-то заблокирует продление санкций, не оправдались, а французские избиратели оставили у власти президента Эмманюэля Макрона. Но что если экономические проблемы и внеочередные выборы сделают еще несколько стран-членов неудобными переговорщиками для Брюсселя? Такое развитие событий действительно стало бы проблемой для сплоченности ЕС, но скорее всего, не для санкционного режима. Значительная часть бизнеса в Евросоюзе не готова игнорировать в своей работе американские санкции, которые в случае сложностей с принятием решений в ЕС могут дополнительно ужесточить. Странам ЕС, бросающим вызов единству союза, было бы непросто избежать отрицательных последствий для себя, что и становится аргументом в пользу того, чтобы использовать свое «особое мнение» как козырь в переговорах, ведущих к консенсусу, а не обрушивать всю конструкцию.

Украине помогут

Другое потенциальное следствие разногласий в ЕС — снижение динамики поддержки Украины. Но и здесь, по крайней мере в части военной помощи, решающее и несопоставимое с другими странами значение имеет позиция Соединенных Штатов. Значение некоторых европейских стран (главным образом Польши и Германии) в этом отношении связано с их оборонным потенциалом и восприятием ими происходящего, а не с принадлежностью к ЕС. А формальное согласие Брюсселя предоставить Украине статус кандидата хотя и запустит различные программы технического и экономического содействия, но их полноценной реализации вряд ли стоит ждать до окончания вооруженного конфликта.

Пока же примерно одна и та же помощь может идти разными путями — в случае если с трудностями, будь то в принятии решений или логистике, столкнутся институты ЕС, отдельные страны более интенсивно задействуют двусторонние каналы, что к тому же позволит им подчеркнуть их индивидуальную роль в процессе. Используются также неправительственные и международные структуры, часто способные действовать гибче в прямом контакте с получателями помощи. 

Западные рамки

Сплочение Запада, о котором много говорят в последнее время, звучит как нечто позитивное для Евросоюза, остающегося одной из институциональных основ западного мира. Однако в какой-то мере ЕС в сплоченном Западе растворяется. Ключевые процессы в военной области идут по линии НАТО или на уровне отдельных стран, в поддержке Украины выявляются лидеры, не ждущие, пока к ним подтянется консенсус всего ЕС, в торговле отношения с США определяют не все, но многое. Пусть ЕС и справится с новыми ресурсными проблемами, но в краткосрочной и среднесрочной перспективе столкнется на этом пути с большими негативными эффектами, чем в других уголках западного мира. Динамика курса евро к доллару США, как бы ни оценивать ее природу, становится символом большей «проблемности» Старого Света в сравнении с Новым. 

В нежелательных для ЕС тенденциях можно увидеть стимул к большей интеграции, которая позволила бы преодолеть национальные эгоизмы и действовать сообща. В первые десятилетия XXI века избиратели не поддержали такие призывы, но каждый кризис — это еще и шанс на перезагрузку системы, а входящее в зрелый возраст новое поколение граждан ЕС выглядит более еврооптимистичным, чем их родители.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора