Кум, честь и совесть: почему комментаторам "Панамагейта" не хватает логики

Выступая на медиафоруме ОНФ, Владимир Путин не стал подтверждать, что офшорные счета его друга и кума Сергея Ролдугина имеют отношение к нему самому. «Вашего покорного слуги в списке нет», — сказал президент о перечне знаменитых обладателей панамских компаний, который недавно обнародовал Международный консорциум журналистских расследований (ICIJ).

Действительно, в списке ICIJ нет президента, хотя есть его кум, и это различие не может игнорировать тот, кто упрекает президента в присвоении денег. Владимир Путин и Сергей Ролдугин разные люди, да и вся ситуация создает возможности для разумных сомнений: ВТБ и другие компании теряли деньги на операциях с Ролдугиным или он напротив помогал им в осуществлении выгодных тем схем? кто был конечным получателем заработанных компаниями Ролдугина денег? можно ли вообще считать президента виноватым во всех этих событиях? и как тогда с презумпцией невиновности?

Эти сомнения разумны, однако постановка вопроса о виновности уводит дискуссию на ложный путь.

В конечном счете вопрос не в том, виновен ли в чем-то президент, а в том, что предпринимать в связи с новой информацией, и это совершенно разные вопросы. Первый вопрос — исследовательский, второй — практический.

Едва ли кому-то так хорошо понятна разница между этими двумя вопросами, как самим судьям, которым в силу своей занятности приходится иметь дело с вопросами вины. Судья-буквоед мог бы подчеркнуть, насколько неуместен разговор о презумпции невиновности применительно к рассматриваемой ситуации. Он мог бы рассказать, что под «виной» понимается не совершение действий, а степень их сознательности, наличие умысла или неосторожности; мог бы вспомнить, что эта презумпция касается должностных лиц государства, но никак не блогеров; и что презумпция невиновности сосуществует с противоположной в гражданских делах.

Однако, наверное, интереснее было бы поговорить с судьей не о деталях законодательных норм, а об их логике. А она как раз в том, что вопрос о виновности рассматривается не абстрактно, как это мог бы делать кабинетный ученый, а в связи с тем, что стоит на кону и какова цена ошибки. Именно это и указывает, что делать в случае сомнений, а они есть почти всегда.

Допустим, вам сказали, что в районе вашего города взорвалась АЭС. Если вы верите, что для защиты от радиации достаточно съесть чеснок, лучше поверить во взрыв. В крайнем случае, вы просто зря съели чеснок. Для такого действия достаточно и тени подозрения. Другое дело, если «взрыв» подразумевает необходимость «бросить жилье». Естественно, при такой ставке вы постараетесь все перепроверить и отмести любые разумные сомнения.

Это и есть общее правило разумности: чем серьезнее решение, тем серьезнее следует отнестись к сомнениям.

quote_block node/317309Вот практика США, которая проявилась и в деле американского футболиста О. Джей Симпсона (его обвиняли в убийстве жены). Уголовный суд принимает решение на основе стандарта «вне разумных сомнений», и так как присяжные их, видимо, испытывали, уголовный суд оправдал спортсмена. Но гражданский суд рассматривал иск родственников об ущербе по гражданскому стандарту («скорее было, чем не было») и решил, что скорее убивал, чем нет. При кажущейся парадоксальности все логично: скорее убивал (а потому «должен лишиться денег»), но разумные сомнения есть («поэтому не должен лишиться более ценной вещи, свободы»). Ответ ищется не абстрактно, а в связи с решением. Наличие презумпции невиновности в российском уголовном праве и ее отсутствие в гражданском отражает ту же идею: жизнь важнее кошелька.

В практической деятельности планка доказательства вполне может быть и ниже, чем «скорее было». Скажем, обыск проводится при наличии достаточных данных хотя бы только «полагать», что в некотором месте всего лишь «могут» быть предметы, которые опять же всего лишь «могут» имеет значение для дела. В обычной жизни мы, видимо, не купим квартиры, когда есть только лишь тень подозрения, что продавец может нас обмануть. Презумпция невиновности здесь не к месту: вопрос не в том, сажать ли продавца, а в том, покупать ли квартиру. Сомнения лучше истолковать не в пользу сделки.

Итак, что делать с сомнениями, зависит от характера вопроса, и расследование ICIJ порождает множество разных вопросов. Некоторые из них — о необходимости лишить кого-либо свободы за совершение уголовных преступлений — могут рассматривать только в суде и при соблюдении презумпции невиновности. Другие — о возможности компенсации ущерба от сделок с офшорами Ролдугина — тоже должны рассматриваться в суде, но без учета этой презумпции. Третьи — о политической ответственности президента или других затронутых скандалом должностных лиц — могут разрешаться каждым и на основе недоказанных подозрений по аналогии с покупкой квартиры.

Не стоит ли уволить чиновника, если вы потеряли к нему доверие?

Напомню, «утрата доверия» упоминается в числе законодательных оснований для отстранения от должности губернаторов и полицейских, а на практике, конечно, применяется и там, где закон молчит.

В нашей стране есть положительный опыт урегулирования подобных случаев. Когда в конце 1997 года стало известно, что несколько приближенных к президенту Борису Ельцину людей, включая первого вице-премьера и министра финансов Анатолия Чубайса, получили по $90 000 гонорара за книгу о приватизации в России, Чубайсу пришлось извиняться: «гонорары высокие», «упрек следует признать справедливым». Однако и эти извинения, как и отсутствие доказанных в судей обвинений, не предотвратили отставки всего авторского коллектива. Чубайс через пять дней с момента возникновения скандала потерял пост министра финансов, хотя некоторое время оставался вице-премьером. «Не пойман — не вор», — хорошая максима. «Не вор — с поста не ушел», — плохая.