Министр культуры Владимир Мединский прокомментировал отставку директора Госархива Сергея Мироненко. На прошлой неделе уход Мироненко обсуждали как важное событие – почти как уход из Сирии. Интересен уже сам этот ажиотаж: все увидели в событии нечто большее, чем рядовое кадровое решение.
Видный историк занимал этот пост с 1992 года, со дня основания учреждения. Это почти казус: безупречная во всех смыслах личность на государственной, политической должности. Тон сообщений сразу был нервный: вот сожрали еще одного достойного человека, из последних. Но чуть позже бывший директор объяснил, что ушел по своей воле. Все выдохнули: он остается научным руководителем архива, на его место приходит верный заместитель – и все остается «как при бабушке». Правда, из интервью Мединского следует, что версия «ушли» не отменяется, министр зачем-то прозрачно на это намекает.
Неожиданная отставка вызвала новую волну в прессе о конфликте, раздутом прошлым летом самим же начальником Минкульта. О разоблачении мифа «28 панфиловцев» все написали по второму кругу. И даже если конфликт зажат организационно, он остается в несовместимости подходов к связи истории и пропаганды. Это конфликт разных философий, разных моральных установок в отношении исторической правды и политического мифа. Но прежде чем обсуждать принципы, надо отсеять «бытовую» подоплеку.
С информацией о мифе Мироненко выступил еще весной 2015 года. Однако скандал разразился только летом, с публикацией документа с однозначным выводом о «художественном вымысле». Будто опомнившись, министр на совещании по архивному делу в приподнятом тоне заявил, что руководитель хранилища документов — «это не писатель, не журналист, не борец с историческим фальсификациями», что он должен делать только то, за что ему платят деньги. И прямая угроза: «Если у кого-то есть желание сменить профессию, мы это поймем».
«Государство — это Мы» – нормальная мания.
Директор Государственного архива России назначается решением правительства. Но в «прачечной» решили тоже «помочить в сортире», забыв, что в персоналистских режимах этот стиль – прерогатива вождя, а не всех желающих. В нашей «вертикали» есть болтуны и хамы, но обычно им хватает ума не красоваться этим перед прессой. В аппаратной этике даже выволочки пишутся в тоне грозной вежливости, без фиоритур. Тем более странно, что отвязанные наезды сливаются в СМИ не от газовиков и строителей, а именно из цитадели культуры.
Чему-то уже можно было научиться на попытке порулить другим видным историком – директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским. Теперь нам будут рассказывать, что проблема снята и Мироненко может продолжать свои разоблачения, но уже не как «представитель государства». Значит, дело не в исторической правде, а в административных амбициях? Теперь «позиция государства» будет излагаться из другого места, другим государственным служащим. Судя по всему, самим Мединским. С рассказами о том, что популярный образ не сконструирован «Красной звездой», а списан с анналов. Что военная прокуратура 1948 года нам не указ. Но поскольку факты вещь упрямая, поверят не ему, и «государство» в этой позиции будет выглядеть, мягко говоря, вольным сочинителем.
На деле интрига сложнее. Мало ли у нас идеологически значимых исторических раскрытий. Но общественное иногда неотделимо от личного. Осенью 2015 года должен был выйти фильм «Двадцать восемь панфиловцев», отчасти финансируемый Минкультом при поддержке министра. Поскольку в публичном пространстве дело уже не в подвиге, а в легенде, авторы и их патроны оказались в анекдотическом положении – как заблудившиеся партизаны, которые после войны пускают поезда под откос. Сейчас нелепо повторять подвиг корреспондента «Красной звезды» – автора духоподъемной статьи о панфиловцах. Как после Мироненко будет смотреться кино о газетном вымысле, снятое в формате и образе исторической правды?
Теперь фильм должен выйти в мае 2016 года. Поскольку правда уже вскрыта и с помощью самого Мединского от большого ума сенсационно растиражирована, возникнут законные вопросы к Минкульту: вы там куда деньги бросаете? Нельзя ли осваивать бюджет на патриотизм с более свежими идеями и без лишних проблем, не так скандально? Если же кадровой интригой решили замять дело, то и это умно: отставка подлила масла в огонь и теперь премьера пафосного кино уже точно пройдет под салют самими же раздутого скандала.
Но есть и другая проблема: регламента госслужбы. Принцип «разрешено все, что не запрещено законом» вопреки иллюзиям либералов отнюдь не универсален. Он не распространяется на чиновников, в отношении которых действует противоположный принцип: чиновник может делать только то, что ему законом предписано, остальное – превышение полномочий. Публикуя материалы, архивист следует закону, выполняет свои прямые обязанности. И наоборот, когда на такие публикации реагируют кадровыми угрозами, это уже смахивает на «воспрепятствование» с «использованием» и «превышением». В полномочия сколь угодно культурного министра не входит решение вопросов о том, какие мифы разоблачать, а какие нет.
Ситуация асимметрична по сути. Публикация документа не есть его оценка, тогда как препятствование публикации – акт откровенно оценочный, политически и морально.
Даже если в комментариях к документу содержатся такие слова как «вымысел», «миф» или «фальсификация», эти термины здесь являются строгими определениями – при всей эмоциональной нагруженности такой лексики. Достаточно изучить оцифрованную справку-доклад главного военного прокурора Николая Афанасьева «О 28 панфиловцах» от 10 мая 1948 года по результатам расследования Главной военной прокуратуры, хранящуюся в фонде прокуратуры СССР. Там все сказано прямо и без виляний, симулирующих повышенный патриотизм (хотя сразу после войны это было бы куда понятнее).
Вопрос принципа и совести. Отношение к мифу не делит людей на патриотов и не патриотов; оно скорее отделяет патриотизм настоящий и зрячий от «патриотизма» казенного, накрученного и лживого. Суждения о том, что военные мифы «не надо ворошить», исходят из того, что присутствие вымысла и даже пропагандистской фальсификации умаляет значение события – конкретного подвига и героики страны. Но это «очевидность», неоспоримая только в ситуации привычного вранья и показного почтения. Мне, например, правда, вскрытая Мироненко, никогда не мешала и не мешает понимать логику и пафос военного мифа, гордиться подвигами отцов и переживать старое кино, даже плохое. Такие документы показывают саму механику построения и раскрутки мифа, а это неотъемлемая часть истории и самого события. Это – комплекс, и если уважать, то все.
И наоборот, если кому-то правда мешает и для подогрева эмоций нужна ложь о том, что миф это быль, значит, в этом патриотизме что-то нечисто или есть что-то болезненное, мешающее принимать историю страны во всей ее полноте, без изъятий с потугами на героический миф. Это как любить жену только под макияжем – и при этом истерически пугаться, вдруг увидев ее элементарно умытой.
Отстаивая миф, люди лишний раз показывают, что картинка им важнее подлинной героики, что «государственная версия» им дороже истинного подвига народа.
Чего стоит святость, которую так легко может поколебать старая справка военной прокуратуры?
Плюс этический выбор. Либо мы признаем, что население России – взрослые, вменяемые и самостоятельно мыслящие люди, способные переварить разные оценки, имеющие право знать историческую правду и самостоятельно связывать ее со своим личным отношением к мифологии, политическим и лирическим. Либо мы держим народ за неразумных детей, мыслями и чувствами которых надо руководить. Но тогда два вопроса: «по какому праву?» и «вы кто такие?». В самом деле, почему душу народа должен окормлять средней руки администратор, не по должности и не по квалификации упражняющийся в идеологии – и при этом заваливающий регулярную работу ведомства, за которую ему как раз и платит государство? Если чиновник недоволен публикацией источников, это и есть оценка – субъективная, привязанная к его собственным якобы научным вкусам, к его сугубо личному и весьма дилетантскому пониманию идеологической работы.
Великое благо, когда должность соединяет администратора и исследователя. Сергей Мироненко – ученый с безупречной репутацией. Диссертации Мединского, наоборот, знамениты скандальными заимствованиями, то есть как квалификационные работы содержат элементы фальсификации. Если чиновник увлекается тем, за что государство ему не платит, а именно пропагандирует всякого рода мифы, это не дает ему права в рабочее время и с использованием служебного положения высказываться по документам, подрывающим его собственную мифологию, показывающим его нищету как историка, управленца, кинопродюсера и бойца идеологического фронта. С такими диссертациями и сочинениями само упоминание о «фальсификациях» должно вызывать озноб и приступы ярости.
Одновременно здесь пытаются отстаивать не величие подвига, а банальное право власти на ложь. Но и тогда это крайне бестолково. По уму это надо делать не там и не так, не хватаясь за темы, в отношении которых мифология крайне чувствительна и уязвима.
К тому же патриотизм и деньги – плохое сочетание. Ирония истории в том, что как раз под скандал вокруг патриотических чувств в министерство входит ФСБ по поводу широкозахватного хищения средств, выделенных на сохранение исторического наследия. Это к вопросу о «сменить профессию».