Идеологи от российской власти любят порассуждать о ее консервативной ориентации. В определенной степени это действительно так, но дело тут вовсе не в стойкой приверженности определенному набору традиционных ценностей (нация – семья – частная собственность – религия), который принято ассоциировать с консерватизмом. Судя по периодически прорывающимся на поверхность прогрессистским устремлениям, особенно щедрым на которые получился период медведевского междуцарствия, ценностная ориентация наших верхов на самом деле носит скорее ситуационный и показной характер.
Заметим, что этого оказывается более чем достаточно для нахождения устойчивого взаимопонимания с зарубежными деятелями и организациями, принадлежащими к крайне правой (сверхконсервативной) части политического спектра (в отличие, кстати, от советских правителей, которые на международной арене обычно, наоборот, смыкались с крайне левыми).
Позиционирование позиционированием, но сегодняшний российский властный консерватизм, несомненно, особого свойства; он заключается прежде всего в поддержании случайно нащупанного в недавнем прошлом, в куда более изобильные времена, консенсусного равновесия между различными групповыми интересами внутри России. Так уж выходит, что именно это балансовое соотношение (по многим признакам, явно искусственное и малоэффективное) считается высшей ценностью, которую нужно любой ценой блюсти, не жалея кнута и пряника.
Но для поддержания устойчивого баланса мало утихомирить соперничающие группировки, жаждущие более жирных кусков.
Проблема сегодня заключается еще и в том, что мы живем в бурно и динамично развивающемся мире. Новые технологии и мощные социально-экономические тенденции буквально на глазах стирают границы привычного и в материальной, и в духовной сфере, в крайне сжатые сроки до неузнаваемости преобразуя все, что нас окружает. Любые попытки остановить или хотя бы даже на время притормозить эту лавину перемен в конечном счете обречены на провал.
Так что, несмотря на всевозможные изоляционистские ограничения, которые уже задействованы, приходится все время держать ухо востро и всеми доступными средствами подлаживать шаткий внутрироссийский баланс к меняющимся условиям среды. Очевидно, что приспособление – это действие по определению не активное, а реактивное и к тому же просчитанное на краткосрочный временной горизонт. Поэтому никого не должны удивлять постоянные импровизации властей, иной раз сильно напоминающие беспорядочное шараханье из стороны в сторону (яркий тому пример – нынешняя сирийская кампания), а также упрощенческая подмена целей развития средствами их достижения (вроде упрямой фетишизации сбалансированности федерального бюджета). Все это прямые следствия избранной тактики приспособления, альтернатива которой для первых лиц либо неочевидна, либо слишком рискованна.
Именно поэтому сейчас не имеют ни малейшего шанса на осуществление любые масштабные преобразовательские проекты, грозящие разбалансировкой интересов не только в узкоэлитной, но и в более широкой среде, – будь то феерический план эмиссионной накачки экономики от Столыпинского клуба или условно-либеральный подход, ставящий во главу угла предельно туманные и от того еще более потенциально опасные «структурные реформы».
Никакие сценарии, кроме инерционного, в современной России практически невозможны.
Правда, в нашем случае это очень плохая инерция, инерция стагнации.
Пожалуй, ничто не иллюстрирует нынешнюю ситуацию лучше, чем многострадальная судьба закона о стратегическом планировании, долго пылившегося на думских полках и волей какой-то парадоксальной вселенской иронии наконец вступившего в силу в прошлом году. Высокий пафос этого закона, диктующего взаимное согласование краткосрочных и локальных задач и их подчинение специально выработанным долгосрочным ориентирам развития страны, выглядел не особо уместным даже в условиях ресурсного изобилия середины «нулевых». А ныне, когда даже наиболее привилегированным группам приходится вспомнить о бюджетных ограничениях, идея стратегического целеполагания вступает в тотальное противоречие с повседневной практикой властных структур. Там сейчас ликвидируют последние сохранившиеся механизмы и принципы социально-экономической политики, спешно переводя ее в режим ручного управления, что укорачивает горизонты принятия решений.
Сколько-нибудь рационально мыслящие представители российского чиновничьего класса давно поняли, что сформированная в стране политико-экономическая конструкция идеально соответствует классической шахматной ситуации цугцванга, в которой положение игрока все больше ухудшается с каждым последующим сделанным им ходом. Но если по правилам шахмат пропускать ходы нельзя, то в реальной жизни подобные запреты в явном виде отсутствуют.
В результате торжествует прокрастинация.
Однако хроническое откладывание на потом даже самых назревших и безальтернативных болезненных решений (вроде пресловутого повышения пенсионного возраста) не столь безобидно, как может показаться: на самом деле конъюнктурный политический выигрыш и временное самоуспокоение отсрочки покупаются дорогой ценой. Это неизбежно обернется гораздо более крупными потерями, когда те же самые решения в будущем придется принимать при гораздо более неблагоприятных условиях в модусе «ошпаренной кошки». Кроме того, возникающая в результате властной прокрастинации неопределенность является непосредственной причиной прокрастинации инвесторов, без преодоления которой выйти из нынешнего экономического кризиса никак не получится.
Так что если и существует сегодня веский повод говорить о консерватизме верхов, то он печален, ибо главным образом связан с замшелым консерватизмом их мышления – неспособностью отдать себе отчет в глубине и силе переживаемых страной проблем, беспрестанными попытками выдавать желаемое за действительное и ничем не подкрепленной верой в собственную непогрешимость и безальтернативность.