В споре силовиков и условных «либералов» о том, что должно быть основным вектором политики на Северном Кавказе, поставлено многоточие. Такой вывод можно сделать из последних кадровых назначений. С одной стороны, полпредом стал генерал с опытом кавказской службы Сергей Меликов. Значит, федеральный центр придает силовой составляющей на Кавказе не меньшее значение, чем раньше. С другой стороны, впервые созданное северокавказское министерство возглавил человек из окружения бывшего полпреда Александра Хлопонина — Лев Кузнецов, в свое время прошедший вслед за ним путь из бизнеса в губернаторы. Тем самым новая структура, по идее, призвана продолжить «экономическую» линию экс-полпреда, суть которой — в попытках излечить Кавказ с помощью крупных инвестиционных проектов.
Реальные полномочия нового министерства не ясны. Тем более неясно, как на практике будут складываться его взаимоотношения с полпредством. Но само сосуществование этих двух структур, при их нынешних руководителях, заставляет предположить, что военный и экономический подходы в кавказской политике Кремля будут чередоваться.
Так, впрочем, было и раньше. Однако нынешняя ситуация заставляет усомниться в том, что прежнюю кавказскую стратегию Кремля в ближайшем будущем можно будет сохранить в прежнем виде.
Кавказское «чучхе»
Основная часть средств, которые федеральный центр до сих пор направлял на Северный Кавказ, расходовалась в основном по двум направлениям. Во-первых, на поддержание инфраструктуры (которая, к слову сказать, по-прежнему в плачевном состоянии). Во-вторых, на новые инвестпроекты, такие, как уже знаменитый туристический кластер.
Эти проекты пока, однако, не принесли результатов, которые были бы ощутимы для жизни регионов в целом: об анонсированных тысячах рабочих мест речи пока нет, все ограничивается отдельными новыми гостиницами, причем часто с привозным персоналом, а в таких неспокойных регионах, как Дагестан, проекты «туркластера» вполне предсказуемо остались на бумаге. Впрочем, основная проблема не в том, что «мегапроекты» не принесли результатов, а в том, что в ближайшем будущем делать на них ставку, скорее всего, все равно не получится. Ухудшение экономической конъюнктуры делает все более призрачными надежды на то, что кавказские проблемы можно будет «залить деньгами».
А это ставит задачу, к которой центр пока, по сути, и не пытался притронуться: поддержать ту экономику, которая существует на Северном Кавказе, независимо от федеральных проектов.
Ее объем и разнообразие достаточно велики: от мастерских по пошиву обуви в Махачкале до вязальных цехов в Карачаево-Черкесии. Большинство предприятий существует «в тени», хотя дает работу иногда целым поселкам. Хозяева таких предприятий в последние годы не раз, в том числе публично, заявляли о своем желании выйти «из тени». Вполне возможно, в их нахождении в нынешнем статусе заинтересованы прежде всего те, кто «покрывает» теневой бизнес.
Кроме того, сотни фермеров обрабатывают землю на «птичьих» правах годовой субаренды, не имея возможности планировать развитие своего хозяйства на годы вперед. Здесь главная причина — крайняя запутанность земельных отношений на Северном Кавказе, производная от действующего в большинстве республик запрета на рыночный оборот сельхозземель.
В одночасье перевести весь этот массив бизнеса в легальные и цивилизованные рамки вряд ли возможно. Понятно, что во многом это зависит от способности местных властей такие рамки обеспечить. Но и откладывать решение проблемы нельзя. Кавказ может в значительной мере обеспечить себя сам, за счет собственного труда и земельных ресурсов. Для этого от центра нужны не миллиарды, а помощь в создании нормальной бизнес-среды. С деловой активностью там и сейчас все хорошо.
Исключенное третье
Все дискуссии вокруг новых назначений вращаются вокруг двух понятий — экономика и сила. О том, какие задачи должны будут решать новые чиновники на Кавказе в области политики, почти не говорят. Однако политики на Кавказе сейчас больше, чем во многих других российских регионах.
Обостряются отношения внутри элит, что видно хотя бы по недавней публичной перепалке между главой Чечни Рамзаном Кадыровым и мэром дагестанского города Хасавюрт Сайгидпашой Умахановым. Лихорадит дагестанские «верхи», где на фоне регулярно возникающих за последние годы слухов о смене главы региона появляются новые и разрушаются старые альянсы.
Но элитами дело вовсе не ограничивается.
В том же Дагестане, даже если просто проехать по федеральной трассе до границы с Чечней, можно обнаружить несколько земельных конфликтных узлов, связанных с несправедливым, по мнению какой-то группы местных жителей, проведением границ районов или межеванием сельских территорий. А в Кабардино-Балкарии такие конфликты разворачиваются буквально на окраинах столицы республики Нальчика. Хозяйственные споры на Кавказе легко политизируются, в них на первые роли выдвигаются общественники, которые могут претендовать на роль местных лидеров. Еще больший общественный резонанс получают религиозные конфликты, которые давно не сводятся к противостоянию «традиционного» и «нетрадиционного» ислама.
До сих пор федеральный центр пробовал две тактики: либо дистанцировался от конфликтов, либо активно вмешивался и пытался разрешить их самостоятельно. Как правило, ни то ни другое результата не приносило. А значит, остается все меньше альтернатив созданию условий для диалога конфликтующих сторон. И начинаться этот диалог должен не с создания бутафорских структур типа «советов старейшин», якобы кого-то представляющих, а с поиска реальных лидеров. То есть с нового изучения «матчасти» — с задачи, которая точно должна стать в ближайшее время общей для обоих ведомств, ответственных за Северный Кавказ.