Нужно понимать, что “русский мир” - это не пропаганда. Нельзя сказать, что его придумали в креативной кремлевской конторе и через государственные СМИ и социальные сети запустили в народ. “Русский мир” существовал до того, как им заинтересовались сценаристы федеральных каналов. “Русский мир” существует сейчас и будет существовать завтра, когда истерика уляжется.
Суть в том, что в условиях специфической российской культуры “русский мир” выполняет важную роль: миф о “русском мире” помогает удержаться на плаву людям, оказавшимся в сложных и невыносимых обстоятельствах.
Если у человека, выросшего в российском культурном климате, не задалась карьера\семья\бизнес, если это всерьез и надолго, миф о “русском мире” поможет ему не опустить руки, не прибегая при этом к водке.
Как это работает? Во-первых, “русский мир”, обвиняя евреев\кавказцев\азиатов во всех своих бедах, снимает чувство вины за свой неуспех.
Чувство вины - вещь чрезвычайно разрушительная.
Людям свойственно избегать вины, поскольку чувство вины запросто может разрушить их “Я”. Люди постоянно придумывают себе средства от вины. И “русский мир”, надо полагать, - это одна из таких придумок, возникшая спонтанно, сама по себе, как реакция защиты от невыносимых переживаний.
Если вы потеряли работу, если ваша семья оказалась под вопросом, то “русский мир” охотно утешит вас: скажет, что вы не виноваты. Виноваты условные сионисты. А вы - их жертва. Невинная, достойная сочувствия.
В мифе о “русском мире” содержится множество дискуссионных ходов, остроумных и убедительных для человека, чье сознание находится в стрессовом режиме.
В нормальном состоянии рассуждения о том, что тарифы на коммунальные услуги поднимают сионисты, засевшие в Государственной думе, вызовет разве что смех.
Но если аффект сменяется аффектом, если, предположим, хронически не хватает средств, чтобы собрать ребенка в школу, не хватает, чтобы помочь больным родителям, не хватает на нормальную одежду и тому подобное; если есть ощущение, что жизнь утекает сквозь пальцы и на горизонте появляется чувство вины, тогда миф о сионистах - самое оно.
Вселенная, захваченная нелюдьми, которые мучают и травят “добрых русских людей” ради своей корысти - очень удобная картина. Если уверовать в нее, боль и раздражение от неудач утихнут, появится эмоциональная передышка.
Адепт “русского мира” говорит себе: “Я здесь бьюсь как рыба об лед, ничего не с этого имею, а у других с каждым днем дела идут лучше и лучше. В чем секрет? Я делаю что-то не так? Нет! Секрет в том, что те, у кого лучше и лучше, на самом деле плохие. Они масоны и сионисты. Или прихлебатели тех и других. А я, весь такой несчастный, такой страдающий, не иду на сделку во имя высших идеалов”.
То есть на самом деле мое униженное положение - это не униженное положение. Это высокое положение того, кто страдает за правду, за мораль. Я как Данко. Или как Иисус.
Важная деталь - в обстоятельствах, о которых тут говорится - “когда земля едет под ногами” - перейти к обвинению эфирных сионистов - это, наверно, почти единственный выход. Остаться один на один с реальным положением дел в случае, когда эти дела находятся в чудовищном состоянии, означает подвергнуть себя серьезной угрозе. Ведь можно не выдержать и опустить руки.
В этом отношении “русский мир” похож на опиум для народа, о котором говорил Маркс. Идеологический опиум - обезболивающее средство от невыносимых переживаний. Его нельзя употреблять постоянно. А вот иногда, время от времени, просто необходимо.
Во-вторых, “русский мир”, переложив ответственность за неудачу, предлагает очень привлекательный образ жертвы. В “русском мире” жертва не просто жертва.
В “русском мире” жертва - это например, белый эмигрант.
Вы страдаете от козней сионистов, как страдал в живописных трущобах Парижа русский дворянин, изгнанный из России сионистами же.
Образ белого эмигранта собран из советских фильмов о шпионах, из эмигрантской литературы, из эстетических грез о русской жизни. Это цельный, детально проработанный образ. В него легко и приятно вживаться. Особенно на фоне житейской неустроенности, убегая от отчаяния.
Адепт “русского мира” всегда немного Иван Бунин - дворянин, эстет, знаток русской литературы и тому подобных материй. Он изящный и тонкий, страдает от этого, поскольку вокруг - уродливая возня грубых и жирных.
И пусть сегодня нечем оплатить счета за электричество и за воду. Жертва сионистов, выйдя на балкон своей запущенной квартиры в глухом спальном районе, будет курить дешевые сигареты, смотреть вдаль и щуриться, как щурился актер Владислав Дворжецкий в роли генерала Хлудова. И будет ему от этого легче. И звонки от коллекторов покажутся не такими назойливыми.
Другой образ - русский казак.
Как правило, российские мужчины, потерпевшие крупную неудачу, рано или поздно приходят в казаки. Русский казак - это такой аморальный праведник, святой вор, который своим воровством служит отчеству, а своей аморальностью - Богу.
Образ казака включает в себя в качестве обязательных деталей нищету, неустроенность, сомнительные с точки зрения морали доходы.
Работник шиномонтажки, у которого остались амбиции, не скажет о себе, что он работник шиномонтажки. Он скажет, что он казак. Это и романтичнее, и это далеко от “свинцовых мерзостей”.
К “русскому миру” как к защите от отчаяния приходят, когда отчаяние совсем близко. И уходят, когда оно отдаляется. Если у человека, сформированного российским окружением, “дела идут хорошо”, он не думает о “русском мире”. Больше того, он с удовольствием смеется над ним.
Возможно, этим объясняется интересный перекос на рынке услуг: если продукт соотносится с “русскими миром”, например какие-нибудь вологодские пироги или пуховые платки откуда-то из Поволжья, то это продукт обязательно дешевый, рассчитан на самого массового потребителя. Дорогие вещи всегда только из условной Европы, принципиально не местные.
В Москве трудно найти ресторан русской кухни. Если они появляются, то, как правило, там сидят иностранцы. Чаще всего - французы. Россияне ходят туда в порыве гастрономической страсти. То есть случайно.
Другими словам, нужно понимать, что даже если завтра Россия вдруг переменится и станет нормальной, “русский мир” никуда не уйдет. Он останется жить в низах российского общества.
В спальных районах, в рабочих слободках, в переполненных утренних электричках, идущих из Калуги в Москву. Как и десять, и двадцать лет назад по электричкам будут бродить бомжеватого вида торговцы черносотенной литературой, предлагая купить утешение от душевных ран. И люди, которые нуждаются, будут его брать. Благо, стоит оно дешево, как и должно стоить лекарство от вины для виновных.
“Русский мир” просто вернется туда, откуда его достали ровно два года назад, когда на киевский майдан стали собираться люди. И будет там, в этих низах, где царят уныние и отчаяние, тлеть. До тех пор пока Россия существует, и еще лет двести после того, как она исчезнет (если, конечно, исчезнет).
Если ли какое-нибудь радикальное средство от “русского мира”? Разумеется, есть. Называется «экономический рост и справедливое распределение доходов». Чем богаче будет российское общество, тем меньше в нем будет “русского мира”.
Вообще связь с неудачей и с плохими условиями жизни роднит миф о “русском мире” с туберкулезом. Туберкулез тоже возникает в тяжелых условиях. Развивается по мере ухудшения ситуации и сходит по мере ее улучшения. “Русский мир” в этом отношении - это культурный туберкулез, чахотка, неизбежно сопровождающая затянувшуюся стрессовою ситуацию.
Польза от мифа - смягчение дискомфорта от неудачи - временная. Как всякий идеологический опиум, “русский мир” разрушает, если употреблять его слишком долго. Достаточно посмотреть на “профессиональных русских”, чтобы понять, насколько губителен “русский мир” в больших дозах.
Туберкулез, как пишут в пособиях по медицине, лечится усиленным диетическим питанием, благоприятными социально-гигиеническими условиями и сменой климата на более благоприятный. Без этих вещей лекарства не работают. “Русский мир” лечится точно так же: дом в сосновом бору, работа, семья, карьера, крепкие социальные связи и безопасность - стандартный набор, набивший оскомину от частоты поминания во всяких пособиях по менеджменту.
И тем не менее без этого всего трясина “русского мира” рано или поздно захватит проигравшего, втянет в себя и проглотит без остатка, оставив тело гнить где-нибудь в украинской степи или в горах между Сирией и Турцией.