Оформляя недавно в банке ипотечный кредит, я едва не наткнулся на возрастной барьер. «Вам 45? — уточнила молоденькая сотрудница, производившая расчет. — Это на грани. Было бы 46, вы бы уже не могли рассчитывать на 20-летний кредит». Так, неожиданно, не считая себя ни старым, ни в общем-то особенно взрослым, я получил звонок из страны теней. Нет, не из загробного мира, а из мира старости, которая станет для нас временем лишений, ограничений и некредитоспособности.
Об этом не принято говорить в современной культуре, где темы старости и смерти табуированы фаустовским культом молодости и гламурным культом тела, где стариком быть немодно и немножко стыдно. Пожилым предлагаются лишь услуги медицины и индустрия красоты, которые маскируют увядание и симулируют молодость, да ностальгическая культура воспоминаний, которая предлагает людям жить прошлым, но не настоящим, смотреть назад, а не вокруг себя. Сегодня самой распространенной формой дискриминации становится не расизм и не сексизм, а эйджизм: дискриминация по возрасту.
С таким положением дел не согласен Владимир Яковлев. Основатель «Коммерсанта» и «Сноба» провел последние три года в путешествиях по миру, встречаясь с 70-, 80-, 90- и даже 100-летними людьми, которые живут полной и активной жизнью: творят, танцуют, медитируют, прыгают с парашютом и бегают марафоны. Итогом стал фотоальбом «Возраст счастья», который только что выпустило издательство «Манн, Иванов и Фербер». Философия его проекта заключается в том, что пожилые люди, доживающие свой век на иждивении молодых и здоровых, не обуза для общества, а важный его ресурс — люди, которые могут сделать мир полнее, мудрее и гуманнее. Старость вообще вещь во многом придуманная: болезни и смерть приходят не потому, что человеку «пора», а потому, что общество вытеснило его на обочину, где от ненужности и забытья наступает дряхлость. Книга показывает, что мы запрограммированы жить не просто дольше (да и нужно ли бесцельное долголетие?), но качественнее и плодотворнее, что пресловутый «третий возраст» (60+) может стать временем великих свершений. Микеланджело начал роспись Сикстинской капеллы в 61 год. Фрэнк Ллойд Райт начал работать над проектом Музея Гуггенхайма в Нью-Йорке в 76 лет, а закончил в 92.
Новый взгляд на старость открывает большие возможности. Скоро во всем мире количество тех, кто старше 60, превысит число тех, кто моложе 15: вокруг полно секций, школ и заведений для детей, но где все то же для пожилых? В перспективе для них появятся фитнес-клубы и телеканалы, автомобили и линии одежды, университеты и банковские продукты. И новые рабочие места. Яковлев доказывает, что люди старшего возраста более обучаемы, креативны и эмоционально устойчивы, лучше принимают решения, воспринимают критику и справляются со стрессом. Психологи считают, что чем старше человек, тем он счастливее, тем более готов к душевному взлету и свершениям. Природа придумала старость как вершину, акме, как возможность делиться опытом и воспроизводить цивилизацию.
Мир стоит на пороге революции «третьего возраста». Но в России, стране победившего социал-дарвинизма, гуманитарные практики имеют мало шансов на успех — идет ли речь о пожилых, об инвалидах или об отношении к животным. Старики вытеснены с улиц и бульваров, из ресторанов и с телеэкранов куда-то на периферию, в отделения почты и сберкассы. А привычным указанием человеку на его возраст и место является хамское предложение «почаще заглядывать в паспорт». Это за рубежом мы наблюдаем стариков-французов, играющих в парках в петанк, одетых с иголочки пожилых итальянцев на шопинге, японских пенсионеров в панамах и американских бабушек в кроссовках, открывающих мир, и 70-летних австрийских горнолыжников на черных трассах. А наши пенсионеры отправляются в сады и огороды, поближе к земле. И газеты полны объявлениями о найме на работу «строго до 35 лет». Россия пока не справилась с вызовом старости.
А кредит мне все-таки дали. На 10 лет, от греха подальше.