Шоу группы FEMEN в Ганновере с привычной демонстрацией груди — на этот раз лидерам Германии и России — доказало то же самое, что годом раньше акция Pussy Riot: в «обществе спектакля» главными выразителями политики становятся художественные акции. В этот раз украинским девушкам удалось сформулировать суть и метафизику российского протеста. Они были написаны на спине одной из участниц: это лозунг «Иди на ..., Путин».
Жанр посыла Путина следует признать ключевым в арсенале методов российской оппозиции.
Не случайно самым громким медийным скандалом эпохи протестов стало увольнение главного редактора журнала «Коммерсант Власть» Максима Ковальского, опубликовавшего в декабре 2011 года бюллетень с избирательного участка в Лондоне с аналогичным посланием. Одним из популярных лозунгов «болотной зимы» 2011/2012 стал перевертыш «Хутин Пуй». А самым стилистически выверенным художественным высказыванием последних лет, заслуженно получившим премию «Инновация», стала акция группы «Война» под названием «Х.. в плену у ФСБ»: нарисованный на Литейном мосту белой краской гигантский фаллос во время развода моста грозно поднялся напротив «Большого дома» — управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, одного из главных символов власти в городе и бывшего места работы Путина. Группа «Война» как бы показала Путину 74-метровый «фак».
Символическая важность посылов на три буквы в России чрезвычайно высока, ибо речь идет об обладании ключевым знаком власти, державной булавой, и о принципиальной иерархии статусов.
Россия — глубоко патриархальная, фаллоцентрическая страна, где воспроизводятся вертикальные символы доминирования, от статуи Петра на стрелке Болотного острова до предлагавшейся башни «Газпрома» на Охте, где распространены воровские ритуалы «нагибания» и «опускания» оппонента, где мужчины на каждом шагу меряются статусом — от размеров внедорожника до толщины бумажника, где на каждом заборе, в каждом лифте, на каждой двери в туалете написано слово из трех букв как вызов официальному порядку и маркер присвоения пространства. Где, наконец, благодаря богатству морфем (приставок и суффиксов) лексема из трех букв порождает тезаурус в сотни слов, исчерпывающий все мыслимые оттенки чувств и значений, и является одним из главных корней разговорного русского. И потому обладание этим мужским символом, а также возможность послать на него и вертеть на нем оппонента, является вопросом о власти в языке, дискурсе, обществе и в конечном счете о власти в России.
С этой точки зрения оппозиционное движение достигло несомненных успехов, несколько раз удачно и резонансно послав национального лидера.
Путину это удалось лишь однажды, когда он сравнил белые ленточки с презервативами. И еще раз, косвенно, он ответил клеветникам России, фамильярно предложив французскому корреспонденту сделать обрезание, «чтобы больше там ничего не выросло».
И в то же время видно, как болезненно Путин стремится к обладанию символами мужской силы: здесь и публичная демонстрация обнаженного торса, и стремление «прикоснуться» к телам боксеров и борцов, как бы заряжаясь от них тестостероном, и общение с закрытыми мужскими братствами (байкеры, футбольные фанаты, казаки), и речевые практики мужского шовинизма («жену свою пусть учит щи варить»). Его стремление не дать слабины, казаться альфа-самцом — пацанская игра на слабо и одновременно биополитическая проекция тела вождя в сны и мечты миллионов российских женщин, которые повторяют слова песни: «хочу такого, как Путин». И то ли в шутку, то ли всерьез дальневосточная газета «Владивосток» сообщает, что «после встречи с Путиным тигрица родила троих тигрят».
Фаллическому культу власти традиционно противостоит народная смеховая культура, бахтинская «эстетика телесного низа», карнавал — от скоморохов, которых выжигала каленым железом церковь, до «заветных сказок», собранных фольклористом Александром Афанасьевым (их власть жестко табуировала и при царях, и при большевиках); от частушек до анекдотов. Карнавал десакрализует, высмеивает и отзеркаливает фаллические претензии власти, присваивает их себе. В 2011-2013 годах функции карнавала взяло на себя протестное движение, с карнавальными масками и перформансами Pussy Riot и «Войны», пародийными куплетами Семена Слепакова и «Гражданина поэта», обряжением города в белое и карнавальными прогулками, шествиями и пленэрами.
Ползучие репрессии власти — законы о шествиях, митингах, об оскорблении чувств верующих — ограничивают карнавальную стихию.
Но самым репрессивным здесь является закон, запрещающий публичное употребление мата, который вторгается в самую толщу народной жизни, в русскую свободу слова.
Подобно ленинскому захвату мостов, почты и телеграфа, государство захватывает пространство вербальной оппозиции, изымая из сердцевины народной речи (и, скажем прямо, русской культуры) пласт лексики, который несет в себе мощный заряд протеста, тот самый «фак», который русский человек испокон века показывает власти. Вслед за правом на мигалки, воровство и безнаказанность власть хочет присвоить себе исключительное право на фаллические символы, наделив ими одного только суверена.
Поэтому не исключено, что чекисты захотят вернуть на Лубянскую площадь главный фаллический символ страны, железного Феликса. В 1991 году это место подверглось символической кастрации, Дзержинского сняли и положили плашмя в парк скульптур, а в центре Лубянской площади воцарилась пустота (в 1990-е там отдыхали бродячие собаки). По логике реванша наших доблестных органов и отстраивания вертикали власти чекисты снова должны попытаться восставить его перпендикуляром к горизонтальной российской стихии.
Но народная правда все равно прорастет по весне поверх запретов и репрессий, подобно «посеву ..ев» из одноименной «заветной сказки» Афанасьева. Борьба за свободу соленого слова, за карнавальный протест, за право на посыл Путина продолжается.
Жаль только, что эта борьба, как правило, этим и ограничивается. Бессильным «факом», средним пальцем, выкриком в пустоту.