Сейчас очевидно, что с момента вступления в силу соглашения о бессрочном прекращении огня в Карабахе (12 мая 1994 года) апрельская конфронтация – самая масштабная. Если не остановить ее в ближайшее время, то можно получить еще одну «разморозку» застарелого этнополитического конфликта.
На фоне тревожных сообщений, поступающих из Нагорного Карабаха, официальная позиция Москвы выглядит как минимум аккуратно сдержанной. Президент Владимир Путин призвал стороны прекратить огонь, руководители дипломатического и оборонного ведомств провели разговоры со своими коллегами из Армении и Азербайджана. Москва является одним из сопредседателей Минской группы наряду с Вашингтоном и Парижем. Но ее сбор был назначен лишь на начало новой рабочей недели, и не похоже, чтобы Россия пыталась как-то ускорить этот процесс.
В чем причина такой позиции? Это пауза перед принятием какого-то радикального решения? Или определяющей станет как раз аккуратность в выборе внешнеполитической линии? Здесь трудно уйти от сравнения постсоветских конфликтов. Во время эскалации грузино-осетинского конфликта в августе 2008 года Москва поддержала Цхинвали не только военной силой, но и признанием независимости Южной Осетии. Была признана и Абхазия, где на момент начала «пятидневной войны» эскалация не достигла югоосетинской планки. До сегодняшнего дня Россия не признает Приднестровья, однако весь ее дипломатический пафос направлен на противодействие изоляции этой непризнанной республики и поддержку ее в качестве участника переговорного процесса. Нет признания и в случае Донбасса. Однако имплементацию Минских соглашений Россия понимает именно как итог политического диалога между Киевом и двумя «народными республиками».
Между тем, ни в Концепции российской внешней политики, ни в других официальных документах Нагорно-Карабахская республика вообще никак не фигурировала. Москва не признавала проходящих там выборных процедур. И сегодня вопрос о признании НКР не стоит в повестке дня.
Можно сказать, что Москва не имеет универсальной формулы реагирования на этнополитические конфликты и действует в зависимости от отношений с Западом или «материнскими государствами», в составе которых появляются непризнанные образования, и на этом ставит точку.
Однако армяно-азербайджанский конфликт поднимает дополнительные вопросы.
Во-первых, Армения не просто одна из стран Закавказья, а единственный военно-политический союзник России в регионе. Армения является участником двух евразийских интеграционных проектов, а на ее территории, в Гюмри, расположена 102-я российская военная база. Официальный Ереван был одним из немногих союзников России, который поддержал Москву в ее конфликте с Анкарой. Выступая на саммите Организации договора о коллективной безопасности 21 декабря 2015 года, президент Серж Саргсян говорил о сбитом российском Су-24: "Данный шаг Турции никак не способствует консолидации международных усилий, направленных на противодействие терроризму, урегулирование ситуации в Сирии и восстановление мира в регионе». На фоне куда более сдержанных и осторожных комментариев со стороны Александра Лукашенко и Нурсултана Назарбаева значение такого шага нельзя недооценивать. Особенно, если принять во внимание отсутствие дипотношений между Арменией и Турцией и полную поддержку Анкарой азербайджанских позиций.
Во-вторых, геополитический оппонент Армении Азербайджан, является многолетним последовательным стратегическим союзником Турции. По словам эксперта Международной организации стратегических исследований (Анкара) Керима Хаса, «геополитическое расположение Азербайджана открыло и упростило Турции доступ к побережью Каспийского моря и позволило восстановить и развить давние отношения со странами региона, расширив взаимодействие с ними в самых разных сферах». Еще в апреле 1993 года турецкие власти закрыли участок сухопутной границы с Арменией, а после этого инициировали ряд инфраструктурных проектов, общая цель которых состоит в усилении региональной изоляции этой страны. В этой связи та публичная солидарность с Азербайджаном, которую продемонстрировал после начала апрельской эскалации в Нагорном Карабахе президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган, видится как закономерность. Тем более странной кажется умеренная позиция России.
Казалось бы, Турция действует в одной связке с Азербайджаном и против интересов Армении, а значит, не на пользу и России. Какие же могут быть причины для раздумий? Однако они есть. И более чем веские.
Действительно, Армения и Азербайджан – геополитические оппоненты, а в нынешних условиях даже противники. После ноябрьского инцидента в Сирии то же можно сказать и о российско-турецких отношениях. Но при этом кавказская политика — это сфера с многочисленными тонкостями и нюансами, которые не укладываются в двухцветную гамму. Российско-азербайджанские отношения, несмотря на возникавшие между странами проблемы, не были враждебными. Да, Баку скептически смотрел на присоединение к ЕАЭС и ОДКБ. Но ведь и в НАТО с ЕС он, в отличие от Грузии, не стремился. Россия и Азербайджан делят общий дагестанский участок государственной границы, крайне важный с точки зрения их национальной безопасности (особенно в контексте появления ячеек запрещенного российским законодательством «Исламского государства»/ИГ). По мнению главного эксперта американо-азербайджанского Фонда содействия прогрессу Алексея Синицына, «с Москвой у Баку сложился реальный консенсус как минимум по проблематике Большого Ближнего Востока». К слову, в позициях Турции и Азербайджана есть разночтения, хотя дипломаты из прикаспийской республики их особо не афишируют. После начала российско-турецкой конфронтации официальный Баку занял подчеркнуто сдержанную позицию. Официальные лица Азербайджана не раз заявляли о том, что одинаково ценят свои отношения и с Анкарой, и с Москвой.
И последнее в этом ряду (по порядку, но не по важности).
Утратив многие рычаги влияния на Грузию после признания Абхазии и Южной Осетии, Москва не может позволить себе такой роскоши, как втягивание во вражду с Азербайджаном, чем, конечно же, не преминут воспользоваться турецкие политики.
И в этом случае на дагестанском направлении мы рискуем получить дополнительные очаги нестабильности вдобавок к уже имеющимся (только с декабря 2015 года на территории Дагестана было четыре теракта под знаменем ИГ). Более того, превращение Азербайджана в откровенно враждебное государство завершит формирование антироссийской конфигурации Анкара — Баку — Тбилиси, в которой пока есть внутренние разногласия.
При этом следует помнить и о специфической логике Москвы. В этнополитических конфликтах Россия предпочитает статус-кво и начинает активно доламывать его лишь тогда, когда первичная ломка была сделана другими. Так было и в случае с Абхазией и Южной Осетией, где Россия многие годы игнорировала обращения их элит о признании, референдумы и другие кампании, обращенные к Кремлю. В 1996-м — начале 2000-х Москва даже участвовала вместе с Тбилиси в блокаде непризнанной Абхазии и пыталась навязать «сторонам конфликта» идею «общего государства». Просто в нагорно-карабахском контексте слом прежнего баланса сил происходит с отставанием.
В случае с Абхазией и Южной Осетией первый постсоветский статус-кво был сломан к августу 2008 года, а в Нагорном Карабахе это происходит у нас на глазах.
Ведь даже если нынешний всплеск эскалации удастся остановить, но нерешенными останутся и статусные сюжеты, и проблемы беженцев, и многое другое.
В любом случае соглашение от 12 мая 1994 года будет подвергаться девальвации, как бы ни хотелось удержать его в неприкосновенности. И если это так, то действия России могут стать более жесткими. Однако до поры до времени Москва не будет своими руками сужать пространство для маневра (другое дело, если это будут руки той же Турции). В отличие от других конфликтов, в Карабахе интересы России жестко не противостоят подходам США и ЕС. И это тоже заставляет российских дипломатов быть сдержанными, ибо посредничество Кремля до настоящего времени не вызывало отторжения в Штатах.
Думается, Россия пойдет знакомой дорогой удержания статус-кво, а если это станет невозможным, то постарается выйти из ситуации без потерь в отношениях с двумя враждующими странами. Только если и это не удастся, можно ждать каких-то экспромтов. При нынешнем общем положении (экономические проблемы, дефицит союзников) условно "югоосетинский" вариант будет придерживаться до последнего.