Когда во второй половине 1813 года стало ясно, что звезда Наполеона клонится к закату, правители союзных Франции – точнее, вассальных ей — небольших немецких государств задумались, как выжить в грозящей передряге. Король Баварии Максимилиан Иосиф заключил с противниками Наполеона договор, согласно которому его страна соглашалась выступить против императора в обмен на неприкосновенность баварских границ и сохранение за Максимилианом и его потомками королевского титула, который он получил как раз благодаря покровительству Наполеона.
Король Саксонии Фридрих Август поступил иначе. Хотя еще в 1806 году он воевал против французов, позднее заключил союз с Наполеоном — и остался ему верен. За это победившая коалиция европейских монархов взяла короля под стражу, долго решала, что с ним делать, и наконец отпустила домой, в изрядно обглоданную страну. По решению Венского конгресса Саксония уступила Пруссии 57% своей территории с 42% населения. Еще раньше, в «битве народов» при Лейпциге, верность их короля Наполеону не помешала части саксонских войск перейти на сторону коалиции. Вся Германия была по горло сыта долгими войнами за чужие интересы и тираническим отношением Наполеона к союзным странам. Из всех союзников императора до конца за него сражались одни поляки — но у них просто не было иного выхода: никто другой не давал им даже намека на возможное восстановление государственности.
Это, как говорится, присказка.
История не ходит по кругу, и аналогии в ней хромают — хотя ситуации порой повторяются. Многим нынешним государствам, сохраняющим близкие отношения с Россией, похоже, приходится решать вопросы, схожие с теми, которые стояли перед Баварией и Саксонией осенью 1813 года. Руководству Армении, Белоруссии или Казахстана не позавидуешь. Не первый год получая определенные экономические и/или политические выгоды от сотрудничества с Москвой, Ереван, Минск и Астана явно не рассчитывали, что Кремль, ввязавшись в конфликт с Западом из-за Украины, поставит их перед дилеммой: или мы – или они. Это выбор не просто болезненный – он совершенно не нужен тем немногим соседям России, с которыми она не успела поругаться. Он не отвечает их интересам.
Наиболее ярко мучительное положение российских пока-еще-союзников отражают маневры Александра Лукашенко. В ходе украинского кризиса белорусский лидер постарался не поссориться ни с кем и усидеть даже не на двух, а сразу на нескольких стульях. В Минске прошли две международные встречи по урегулированию украинского конфликта. Лукашенко обозначил наступление (не первой) «оттепели» в отношениях с Западом и укрепил контакты с киевской властью, которые можно назвать почти дружескими. При этом он, по крайней мере на уровне риторики, совсем не намерен отказываться от союза с Россией.
Тем не менее в Москве недовольны минским соседом, особенно после того, как Лукашенко решил посетить российскую столицу в канун Дня Победы – 8 мая, но не оставаться на парад 9-го. Да еще и совершил перед этим визит в Грузию, с которой у России с 2008 года своя маленькая «холодная война» как послесловие к войне «горячей». Между тем удивляться поведению президента Белоруссии, как и других постсоветских лидеров, не приходится. Их представления о перспективах их стран всё сильнее расходятся с тем, как видят эти перспективы в Кремле.
Украинский кризис – это и кризис в головах российской политической элиты.
Поскольку большая ее часть в силу разных причин смотрит на мир сквозь призму разных геополитических теорий, Евромайдан и всё последующее стали для Владимира Путина и его окружения подтверждением их давних тревог. А именно: Запад, по этой логике, не хочет договариваться с Россией, не готов пойти с ней на что-то вроде «новой Ялты», отдав в сферу влияния Москвы всё или хотя бы большую часть постсоветского пространства, прежде всего Украину. Отсюда – силовые действия Кремля весной 2014 года (присоединение Крыма и поддержка сепаратистов в Донбассе), отсюда же – концепция «русского мира» не просто как идеологическая основа этих действий, но и как способ объяснения «посткрымской» реальности.
Это действительно столкновение двух реальностей. То, что за пределами России видится как неоправданный и несколько истеричный приступ экспансионизма, правитель России и его идеологи толкуют как действия сугубо оборонительные. Вспомним, например, жалостливую притчу Путина на последней большой пресс-конференции – о русском мишке, с которого злые охотники хотят снять шкуру. Однако даже те, кто совсем не стремится «сбежать на Запад» и годами поддерживает с Россией близкие связи, начинают смотреть на поведение союзника и покровителя как на метания взбесившегося медведя. Ведь «русский мир» – прямая угроза ближайшим соседям России, а границы 1991 года, неприкосновенность которых Москва поставила под сомнение, – залог независимости Казахстана и Белоруссии, а значит, и власти тамошних лидеров. Было бы странно думать, что столь опытные политики, как Назарбаев и Лукашенко, этого не понимают.
Судя по нынешнему состоянию российских представлений о собственных соседях, в России после краха СССР почти не занимались объективным изучением общественного развития в соседних странах. Вместо этого лишь культивировали собственные предрассудки и мифы о них – и подгоняли реальность под эти мифы. Иначе с высоких московских трибун никогда бы не звучали мантры о том, что «русские, украинцы и белорусы – один народ», а Путину подсказали бы, что отпускать презрительные замечания о казахской государственности, мягко говоря, не очень дальновидно.
Недавно, общаясь с гражданами в рамках «прямой линии», Владимир Путин в очередной раз повторил, что «США не нужны союзники, им требуются лишь вассалы». Такое неумение посмотреть на себя в зеркало выглядело бы комичным, если бы не демонстрировалось в ситуации, которую комичной совсем не назовешь.
Говорят, когда Наполеону доложили, что под Лейпцигом солдаты его немецких союзников повернули оружие против французов, он пробормотал: «Я не удивлен». И в самом деле, чему уж тут удивляться.