Политологам очень непросто заслужить доверие экономистов. Особенно тем, кого называют политологами в России. Нечеткое мышление, какие-то невнятные сценарии, рассуждения, кто чья креатура, субъективные интерпретации символических сигналов. Экономисты привыкли к четкости: есть эмпирические исследования и теоретические модели, есть предпосылки и следствия, гипотезы и их верификация.
Джозефа Ная, профессора гарвардской школы государственного управления им. Джона Кеннеди, все эти проблемы не касаются. Это один из самых уважаемых экономистами политолог. Несмотря на карьеру, богатую не только экономическими, но и бюрократическими достижениями: в США Най возглавлял Совет национальной разведки, работал замминистра обороны и главой группы по нераспространению ядерного оружия в Национальном совете безопасности.
Всем этим ведомствам, разумеется, Най был нужен не в качестве силовика или свадебного генерала, а как умнейший специалист-международник, разбирающийся в проблемах безопасности и хорошо понимающий игровые модели. Они позволяют чиновникам выйти за рамки собственных представлений и начать думать о том, чего хочет ваш заграничный контрагент, как он будет действовать в той или иной ситуации.
Такой подход позволяет заменить грубую силу умом.
Франции тяжело давался не только отказ от контракта на поставку в Россию «Мистралей». В середине 1970-х, вспоминает Най, она пообещала продать Пакистану завод по переработке ядерных материалов, который можно было использовать в военных целях. США пытались остановить продажу, но безуспешно: это была законная гражданская сделка. Что делать?
В 1977 году Най, отвечавший за политику нераспространения, добился от администрации президента Картера разрешения ознакомить французов с секретными документами о подготовке Пакистана к созданию ядерного оружия. Они произвели на французов впечатление, и контракт был отменен. «Не применялось никаких угроз, — резюмирует Най. — Не делалось никаких денежных вливаний. Никаких пряников не предлагалось, кнутом тоже никто не размахивал. Поведение французов изменилось, потому что их смогли убедить». Это и есть «умная сила» — важнейшее и самое действенное политическое оружие XXI века. Под силой Най понимает способность одних субъектов оказывать воздействие на других с целью получения желаемого результата.
Его можно добиться и грубой силой. При этом применение грубой силы редко наказывается силой. Оно наказывается иначе. И в 2008 году (Грузия), и в 2014-м (Крым и Донбасс) у российских чиновников в какой-то момент было ощущение «все позволено». Быстрое забвение грузинской истории эту надежду вроде бы подтвердило. Най показывает, что все сложнее: демонстрация военного превосходства слабому соседу с отделением части его территории была хорошей стратегией в XV–XIX веках, но не сейчас.
В долгосрочном плане грубая сила проигрывает.
В середине XX столетия Сталин пренебрежительно спрашивал, сколько дивизий есть у папы римского. Несколько десятилетий спустя сталинская империя разрушилась, а папское правление сохранилось. 
С непредсказуемым и агрессивным соседом сложно дружить, от него надо защищаться. Россия лишила себя возможности организовывать постсоветское пространство по принципу вольных клубов; число молодых людей, желающих изучать русский язык, за границей уменьшается, а соседние страны стремятся попасть под защиту «конкурирующей» военной организации. Антилиберализм и русский национализм — плохие источники «мягкой силы» и для глобального, и для регионального влияния, пишет Най в недавней статье в Gulf News. С их помощью Россия своими руками подрывает возможность реализации своего евразийского проекта как возможного конкурента Евросоюзу. Ведь «мягкая сила» основана не на приказах, принуждении, угрозах или подкупе, а на сотрудничестве, к которому можно прийти через убеждение, привлечение и т. д.
Противоположный России пример — Китай. Олимпиада, мировое распространение китайской культуры (сотни институтов Конфуция по всему миру), привлечение иностранных профессоров и студентов в университеты, сотни исследований и научных статей о «мягкой силе», вошедшей даже в лексикон китайских политиков. Результат: международный авторитет Китая растет, а России — стремится к нулю. Диктатор может легко уничтожить диссидента или политического противника, но если мученическая смерть входила в планы последнего и добавила его идеям миллионы сторонников, то победил в этой партии не диктатор, а диссидент.
Измерять и оценивать сравнительную силу стран в международных отношениях очень сложно. В том же 1977-м, вспоминает Най, в ЦРУ работал Рей Клайн, который должен был регулярно докладывать политическому руководству о соотношении сил США и СССР. В годы холодной войны его доклады влияли на политические решения. Клайн оценивал силу по формуле, учитывавшей население, территорию, экономическую и военную мощь, а также наличие у страны «стратегии» и «воли». Формула привела Клайна к выводу, что СССР вдвое сильнее США. Ее плохая предсказательная сила обусловлена как раз тем, что к измерению силы Клайн подходил с лекалами прошлых веков, не учитывающими «мягкую силу».
«Великая держава» больше не определяется как страна, способная выиграть войну.
Популярные и довольно наивные разговоры о клонящихся к закату мирового лидерства США, восходящем Китае и т. д. Ная не тревожат. Эти игры он оставляет тем, кто уверен, что сейчас, как и в прошлом, лидерство обеспечивается контролем за ресурсами — золотом, нефтью, большим населением, мощной армией и флотом. В век информации государство с лучшим имиджем может победить страну с сильной армией. США проиграли войну Вьетнаму, будучи многократно сильнее его. Даст ли определенный набор ресурсов нужный результат, зависит от них не больше, чем от выбранной поведенческой стратегии и тактики. Можно проиграть, имея на руках старшие козыри: обладание ресурсами не гарантирует достижение результата. Особенно если вы играете в несколько игр одновременно, говорит Най: на одной доске в покер, а на другой — в бридж. А современные международные отношения не сводимы к одной игре.
Гораздо больше, чем перехода глобальной власти от одной сверхдержавы к другой, опасается Най «распыления силы» и «приватизации войны» — подъема на международной арене сильных негосударственных игроков. У них открываются возможности благодаря глобализации и развитию информационных технологий: наличие кибернетической уязвимости может стоить стране очень дорого, а чтобы ее использовать и найти, не надо быть враждебным государством. Достаточно хорошо организованной группы единомышленников. Теракт 11.09.2011 убил больше народу в Нью-Йорке, чем Япония в 1941-м в Перл-Харборе, напоминает Най.
Военная сила не исключается: «мягкая сила» — не единственная составляющая «умной силы».
Последнюю Най представляет как трехуровневую шахматную доску. На одном уровне страны меряются военной силой, на другом — финансово-экономической мощью, а на третьем идет игра, в которую без госконтроля играют неправительственные игроки — корпорации, НКО, медиа. Здесь силы распылены и у государств нет преимущества перед частными игроками. Барьеры для входа в мировую политику снизились до неприличия: группа хакеров может нанести государству больший ущерб, чем соседняя страна. Мир выходит из-под контроля государств.
Наконец, возникает все больше проблем, с которыми ни одна страна не может справиться в одиночку (изменение климата, экология, пандемии, компьютерные и финансовые преступления, терроризм). Приходится договариваться. В будущем таких проблем будет все больше. Это потребует от политических лидеров XXI века новых компетенций, основанных на «контекстуальном интеллекте», пишет Най: способности понимать новые обстоятельства и мастерски превращать ресурсы — источники силы — в комплекс мер для достижения успеха.
Результаты важнее ресурсов. Поэтому «силовые» ресурсы можно применять и в интересах «мягкой силы», а сотрудничество — использовать для складывания военных альянсов.
Военно-морская стратегия США даже говорит об использовании ВМФ для «строительства доверия между странами».
Десятилетие назад это получилось: после цунами в Восточной Азии американский флот помог Индонезии, что позволило в большей мере привлечь ее на сторону США.
В современном мире сила зависит от, казалось бы, не имеющих к ней никакого отношения факторов. А находящийся вроде бы в безнадежном положении игрок может терроризировать партнера так же, как банкрот, который должен всем гигантские суммы («Если я должен вам миллиард, то это уже не моя, а ваша проблема»). Поэтому Северная Корея — единственная страна в мире, которую откровенно побаивается Китай.
Книга Ная «Будущее власти» — хороший учебник для будущих политических лидеров: нынешних, наверное, уже не переделать. Смысл рассказываемой им концепции не в том, чтобы научить всех максимальному наращиванию политической силы, укреплению гегемонии и могущества. Исторически подобный подход России знаком (для победы над Наполеоном потребовалось сдать Москву), так что нынешнее недальновидное торжество грубой силы в отношениях с российскими соседями может оказаться относительно краткосрочным недоразумением.