Очередные правительственные пресс-релизы о том, что нефтедобыча в России установила «новый рекорд» (на самом деле годовые темпы роста стабильно держатся на уровне 1,5%, что дает возможность фактически каждый день говорить о рекорде), вызывают у многих вопрос: а почему Россия продолжает наращивать добычу в условиях низких цен на нефть? Зачем помогать поддерживать избыток сырья на мировом рынке? Нельзя ли снизить производство и тем самым способствовать росту цен?
Вопрос о целевом снижении нефтедобычи крупными странами-производителями всплывает при каждом падении нефтяных котировок: этого ждут то от ОПЕК, то от других стран, в том числе России.
Стоит объяснить — почему этого не происходит и вряд ли произойдет.
Прежде всего, непосредственные решения о снижении/наращивании добычи принимают операторы нефтяных месторождений, то есть нефтяные компании. А им это невыгодно. По большей части в крупных странах-экспортерах издержки добычи сегодня низки, и компании продолжают получать хорошую прибыль даже при текущих мировых ценах (об экономике российской нефтедобычи — чуть ниже). Да, эта прибыль могла бы вырасти в случае роста цен, но никто из компаний не верит в то, что их конкретные решения по снижению добычи могут повлиять на рынок. Когда в 2001-2002 годах в правительстве обсуждалась тема сотрудничества с ОПЕК по снижению нефтедобычи, то руководители компаний так и говорили: «Мировая цена на нефть — это одно большое неизвестное, как и почему она формируется, никто не знает. Мы добычу снизим, потеряем доходы, а цена останется такой, как есть, или даже упадет». В итоге правительство так и не нашло тогда способа реально повлиять на компании с целью заставить их снизить добычу.
Это пример рационального подхода топ-менеджеров нефтяных компаний, в отличие от многих аналитиков и конспирологов, везде ищущих «заговор» и считающих, что цена на нефть директивно устанавливается где-то в тайных кабинетах мирового правительства. Ярчайший пример того, как можно проиграть, пытаясь сокращать добычу ради удержания цен, — история первой половины 1980-х, когда Саудовская Аравия снизила добычу нефти с 1981-го по 1985 годы практически втрое, с 10,3 млн до 3,6 млн баррелей в день, а ее доля в мировой нефтедобыче сжалась с 17% до 6%, но это не помогло сдержать падение цен: нефть сорта Dubai подешевела с $36 за баррель в 1980 году до $28 в 1984-м. Сейчас ситуация еще хуже: превышение мировой нефтедобычи над спросом, согласно данным Международного энергетического агентства, в 4-м квартале 2015 года составило 1,8 млн баррелей в день. Т.е. производителю, который захотел бы повлиять на рынок, пришлось бы сократить добычу на такую огромную величину (это 90 млн тонн годовой добычи), и то не факт, что это принесло бы плоды: складские мощности переполнены, ряд производителей продолжает наращивать добычу даже при сегодняшних ценах, а если мировая цена на нефть чуть отрастет, то на рынок быстро выйдут дополнительные объемы нефти от американских сланцевых нефтедобытчиков.
Поэтому сегодня игра в сокращение добычи — самоубийство, вы просто потеряете десятки миллиардов долларов и ничего не приобретете.
Именно поэтому ни ОПЕК в целом, ни саудовцы добычу не сокращают — просто по рациональным соображениям, а вовсе не в результате каких-то «заговоров».
Российские же нефтяные компании вообще никогда не верили в какие-то «коллективные выгоды для страны» и всегда управлялись по принципу собственной выгоды — даже формально принадлежащие государству компании, которые на самом деле де-факто контролируются их менеджментом. Максимально возможное наращивание (или хотя бы поддержание) объемов производства всегда было для них понятной кратко- и среднесрочной целью. Текущие низкие издержки производства позволяют им отлично работать с большинством месторождений — по последней отчетности МСФО, средние издержки добычи нефти в России на скважине составляли $2,5 у «Роснефти» и $3,5 у «Лукойла». Да, есть затраты на транспортировку, но это в общем управляемая величина — если «прижмет», можно попросить правительство их снизить, как это уже делалось в 1998 году во время падения нефтяных цен до $9-10 за баррель (пока в этом нет нужды). Прогрессивная шкала налогообложения экспорта также благоволит нефтяникам — при падении мировых цен страдают в основном доходы бюджета. К чему снижать добычу-то? Это надо правительству, а не компаниям.
Тут надо еще раз напомнить, что трансляция политических решений о снижении нефтедобычи на консервацию конкретных месторождений и скважин — технологически непростое дело. Консервация стоит денег, нужно распределить обязательства по снижению добычи между разными игроками и контролировать соблюдение этих обязательств — даже в рамках ОПЕК это никогда не удавалось и всегда большое число игроков обязательства нарушали. Что уж говорить о России, где этот механизм вообще никогда не был опробован. По сути, единственный, кто обладает таким механизмом сегодня, — Саудовская Аравия, где государственная нефтяная компания Saudi Aramco де-факто является департаментом правительства и делает все, что ей скажут (что может, кстати, создать большие сложности при планируемом выводе Saudi Aramco на IPO, о чем уже говорилось). Даже в Ираке, где месторождения были в основном розданы в концессию иностранным компаниям, правительство особо ничего не может поделать, чтобы заставить их снизить добычу. Ну а в России правительство даже нормальных рыночных дивидендов с «Роснефти» добиться не может вот уже сколько лет.
А если уж сама Саудовская Аравия приняла твердое решение не снижать добычу, то смысла играть в эти игры никакого нет. Все наращивают — значит, рациональное поведение состоит в том, чтобы тоже добычу наращивать, если издержки пока позволяют.
Другое дело, что за рапортами Минэнерго о «новом рекорде в добыче нефти» скрывается весьма неблагоприятная картина.
Рост обеспечивают в основном мелкие игроки («Башнефть», «Новатэк», операторы СРП) и отдельные проекты, в то время как крупнейшие компании и особенно их ключевые западносибирские добывающие «дочки» давно уже в негативной зоне. «Роснефть» и «Лукойл» показывают снижение добычи около 1%, их главные добывающие предприятия — еще более сильное («РН-Юганскнефтегаз» минус 3,6%, «РН-Самотлорнефтегаз» минус 4,5%, «Лукойл Западная Сибирь» минус 6,7%). Добыча «Сургутнефтегаза» в Западной Сибири также снижается примерно на 1%, компенсируясь только ростом нефтедобычи в Якутии. В целом в Ханты-Мансийском автономном округе в 2015 году падение добычи приблизилось к 3%. Даже «Газпром нефть» показывает номинальный прирост добычи в основном за счет ввода в действие долгожданного Приразломного месторождения, но при этом крупнейшее западносибирское добывающее предприятие компании, «Ноябрьскнефтегаз», за 9 месяцев 2015 года снизило добычу на 3,9%. Для поддержания добычи на выработанных западносибирских месторождениях нужны новые инвестиции, но фискальные аппетиты правительства (в том числе и недавнее увеличение налогов и нежелание быстро двигаться по пути дифференциации НДПИ по месторождениям) ставят на них крест.
Учитывая, что никакие новые регионы и месторождения не в состоянии конкурировать с Западной Сибирью по объему доказанных запасов нефти и потенциалу добычи, ждать момента, когда мы сможем эмпирически проверить, влияет ли снижение российской добычи на мировые цены, осталось не так уж и долго.