Последнее десятилетие стабильность демократических систем все чаще подвергается испытаниям. Венесуэла, Кения, Нигерия, большинство бывших республик СССР, Венгрия, а теперь, возможно, и Польша испытывают те ли иные проблемы с консолидацией демократического правления. Более того, нередко процесс демонтажа демократии и персонализация власти не воспринимается в этих обществах с тревогой. Возможно, такая реакция объясняется положительным образом некоторых авторитарных режимов, созданным в информационном пространстве. Например, недемократический Китай вдохновляет многие развивающиеся общества как образец быстрого экономического развития.
Однако стремление вернуть авторитаризм в надежде на успех является скорее поведенческим, а не рациональным выбором. Чтобы надежно оценить последствия принятых решений, лучше всего обратиться не к отдельным примерам, а к статистике, отражающей результаты прошлых похожих решений. В таком случае Китай перестанет вдохновлять: шансы на успех авторитарного режима окажутся слишком маленькими.
Власти могут принимать ошибочные или радикальные решения, вести разрушительную экономическую политику или репрессии против своих или чужих граждан. Однако если вердикты на высшем политическом уровне выносятся коллегиально, вероятность принятия крайних решений заметно падает.
Напротив, в случае персонализации власти, когда ближайшее окружение политического лидера фактически наделено лишь совещательным голосом, риск принятия крайних мер становится выше.
Эта зависимость хорошо проявляется на следующем простом примере. Наполним урну 100 синими и 100 красными шарами и как следует перемешаем их. Предположим, красные шары соответствуют политикам с радикальными взглядами или с плохой экономической программой, а синие — с умеренными политическими предпочтениями или хорошими предложениями в сфере экономических реформ.
Предположим, что в ситуации А нам дозволено вынуть лишь один шар, а в ситуации Б — двадцать. В обоих случаях шары извлекаются из урны случайно, то есть мы не имеем права подсматривать, пока вынимаем шары.
Если нам дозволено вынуть лишь один шар, то мы достанем из урны или красный, или синий шар. С вероятностью ½ мы столкнемся с радикалом, который может использовать опасную политику, блокировать которую будет невозможно: ведь принятие решения целиком зависит только от этого человека.
Если же мы достаем 20 шаров, едва ли все из них будут красными. Более правдоподобные выборки будут содержать шары обоих цветов. Вероятны следующие комбинации: 8 красных и 12 синих, 10 красных и 10 синих или 12 красных и 8 синих.
Теперь представим вместо шаров политиков. Коллегию из 20 человек можно ограничить правилами. Например, это может быть право вето, когда ни одно решение не принимается, если хотя бы один из 20 политиков возражает, или решение должно поддержать не менее 75% политиков, чтобы предложение было утверждено.
Если действует право вето, то радикальное решение становится почти невозможным: из 20 политиков почти наверняка найдется по крайней мере один, соответствующий синему шару, который заблокирует решение, выгодное «красным». Если речь идет о правиле 75%, в этом случае «красных», радикальных, политиков должно быть не менее 15. Вероятность того, что из 20 политиков 15 и более будут «красными», составляет менее 50%.
Следовательно, при коллегиальном политическом устройстве принятие радикального решения становится гораздо менее вероятным, чем при персоналистском режиме, где все зависит от цвета шара, извлеченного из урны.
Из этого примера может показаться, что для снижения рисков, связанных с политиками, достаточно лишь довести размер коллегиального органа до уровня, при котором доминирование радикальных политиков становится статистически маловероятным, а также установить нижний порог для числа голосов, требующихся для принятия решения.
Однако если 20 шаров выбираются не случайно, то коллегиальный орган не будет иметь преимуществ перед персоналистским режимом. Если, извлекая шары, можно подглядывать, то индивид, предпочитающий крайние решения, достанет только красные шары. Политические системы, в которых все решения принимает один политик или 20 одинаковых политиков, имеют лишь формальные отличия.
Пример с намеренно отобранными 20 одинаковыми шарами напоминает управляемые демократии, в которых исполнительная власть контролирует правозащитников, СМИ, суды и парламент, намеренно заполняя их своими сторонниками, шарами красного цвета. В такой системе политический баланс существует лишь в бюрократическом или, как говорят в России, «палочном» измерении: для отчетности у нас создан парламент и есть правозащитники, но в действительности они не служат противовесом исполнительной власти.
Что же делать, если случайность извлечения шаров из урны нельзя гарантировать?
Одно решение — ввести правило, обязывающее вынуть из бочки все 200 шаров и дать им всем право участвовать в коллегии и принимать решения. В таком случае подсматривание не дает никаких преимуществ, и политическая власть будет репрезентативной.
Другой выход — дать возможность извлекать шары двум разным людям с противоположными политическими предпочтениями, чтобы каждый мог вынуть какое-то количество красных и синих шаров, не позволив противоположной стороне полностью сформировать коллегиальный орган.
Решение с извлечением всех 200 шаров соответствует демократии: фактически в работе коллегиального органа принимает участие все население.
Политический дизайн, в котором шары разного цвета вынимают двое, может напоминать китайскую политическую систему с противостоянием пекинского и шанхайского кланов. Стоит, однако, одному из участников получить контроль над урной, как этот баланс перестанет функционировать.
Таким образом, простого увеличения размера коллегиального органа до некоторого размера недостаточно: чтобы у него были преимущества перед персоналистским режимом, нужно еще гарантировать его репрезентативность.
Резонное возражение здесь состоит в том, что все эти предложения сфокусированы на предотвращении неблагоприятных исходов и игнорируют диктатуру «синих», то есть нерадикальных политиков. Ведь не только они могут блокировать радикальные решения «красных», но и «красные» могут не пропускать реформистских инициатив «синих». Не лучше ли все-таки, сохранив возможность для формирования персоналистских режимов, оставить уровень случайности высоким, чтобы дать шанс «хорошему диктатору» взять политику и экономику под свой контроль?
quote_block node/284009Судя по тому, как демократические системы нередко демонтируются с открытого одобрения самих избирателей, многие отвечают на этот вопрос положительно. Этот выбор кажется странным: ведь неограниченная власть увеличивает риск ошибок.
Для того чтобы попробовать объяснить такие предпочтения, стоит обратиться к теории перспектив, создателем которой является нобелевский лауреат по экономике Даниэл Канеман, и попробовать применить ее к выбору в развивающейся экономике.
Многие политологи и экономисты, в частности один из ведущих экспертов в области экономического развития Дэни Родрик, указывают на то, что демократия обеспечивает медленный и сравнительно стабильный рост, в то время как диктатуры гораздо более волатильны: чаще всего их результатом становится многолетняя стагнация и намного реже - быстрый рост. Таким образом, в реальном, а не экспериментальном мире вынутый из бочки шар, автократ, если не является в большинстве случаев «красным» с самого начала, то со временем «краснеет» и лишь в редких случаях остается «синим».
Используя работы Канемана, посвятившего много времени экспериментам, в которых индивиды делали выбор между разными лотереями, можно попробовать обнаружить сходства между предпочтениями лотерей и выбором индивидами демократического или авторитарного политического устройства.
Для начала обратимся к лотерее. Предположим, что в первой альтернативе индивиду предлагается гарантированно получить $501. Во второй — 0 с вероятностью 95% и $10 000 с вероятностью 5%. Казалось бы, выбор приза в $501 лучше, чем лотерея, ведь ожидаемый выигрыш от участия в лотерее равен $500, что меньше $501.
Однако большинство людей выбирают именно лотерею, а не гарантированный доход: их разум придает больший вес крупному выигрышу в $10 000, и меньший - незначительной вероятности этого выигрыша. Выиграв $10 000, можно сразу решить серьезные финансовые проблемы.
Проводя параллель между лотереей и выбором политического режима, можно заметить, что по историческим масштабам медленный рост доходов в менее волатильной демократической экономике похож на небольшой гарантированный выигрыш в $501. Большинство диктатур приводит к стагнации — можно вспомнить поздние авторитарные режимы Восточной Европы или африканские диктатуры вроде зимбабвийской - и уступают демократиям на длинной дистанции. Однако совсем небольшая доля диктатур смогла избавить свои страны от бедности, сделав их экономики гораздо более благополучными. Правления Пак Чон Хи в Южной Корее и Ли Куан Ю в Сингапуре часто упоминаются как образцы успешного авторитарного правления.
quote_block node/271367Демонтаж демократии в пользу диктатуры, которую нередко выбирают индивиды в нестабильных демократиях — это покупка лотерейного билета, предлагающего нам крупный выигрыш с вероятностью в 5%, ценой отказа от небольшого гарантированного дохода, который нам дает демократия.
Хотя благополучные диктатуры редки, они неплохо разрекламированы, создавая у людей впечатление сверхуспешности. Правления генерала Пиночета, уже упоминавшихся Пак Чон Хи и Ли Куан Ю или коммунистической партии Китая ассоциируются у людей с чистыми и опрятными улицами, появлением и развитием индустрии, ростом достатка и международной репутации. Все эти достижения напоминают крупный выигрыш в $10 000, которые нам может принести лотерея.
Разумеется, в подавляющем большинстве случаев переход от менее волатильной демократии в сторону авторитаризма приводит к получению билета без выигрыша. Вместо ожидаемого процветания страна на долгие годы погружается в стагнацию. Но люди часто продолжают выбирать авторитаризм: им хочется побыстрее вырваться из бедности и разрухи, и пусть диктатура не предоставляет им ощутимого шанса испытать реальное благополучие, зато позволяет им хорошенько помечтать, побывав в мире приятных иллюзий.