Что мешает современной России успешно применить рецепты радикальных реформ Маргарет Тэтчер? (О сути реформ и их актуальности для России читайте мою предыдущую колонку.)
Во-первых, в Великобритании конца 1970-х реально существовала двухпартийная система, функционировала свободная пресса: консерваторы и лейбористы конкурировали за власть и регулярно сменяли друг друга. Власть и оппозиция очень тонко чувствовали запросы общества, могли и хотели эти запросы реализовать. Они находились под жестким прессом СМИ, готовых из любого политического промаха раздуть грандиозный скандал, что ставило невидимый барьер для продвижения политика к власти.
В условиях полуторапартийной системы, отсутствия нормальной политической конкуренции и дефицита свободных СМИ обратные связи заплывают жиром коррупции, парализуются тромбами цензуры и самоцензуры. В такой ситуации власти трудно вести нормальный диалог с обществом, она всего боится и практически не способна на остро назревшие преобразования. Радикальные преобразования возможны или при сильной диктатуре или при нормальной демократии, так как эти формы дают политикам достаточную легитимность. В «управляемой демократии» нет ни управления, ни демократии. Все усилия власти тратятся на поддержание иллюзии своей демократичности и легитимности. Власть панически боится реальных реформ, постоянно имитирует какие-то преобразования, которые ситуацию никак не меняют. Очень хочется, чтобы это был не наш случай, но в подобных системах политический цикл идет не от выборов к выборам, а от революции к революции.
Во-вторых, в Великобритании 1970-х годов был кризис «новых институтов», набравших силу в зрелом индустриальном обществе. Так, лишь 15% британцев доверяли профсоюзам и их руководству. Подобным образом относились британцы и к органам власти, заведшим страну в тупик: 27% населения доверяло парламенту, 24% — органам местного самоуправления, 29% — государственному аппарату. Но эффективность «государства — ночного сторожа» не вызывала у британцев особых нареканий: полиции доверяло 68% населения (данные из газеты Times от 30 апреля 1974 года). Это говорит о том, что, несмотря на тяжелый экономический и даже социально-политический кризис, страна сохранила веру в закон и порядок. Такая страна подобна хорошо отлаженной машине, которая поехала по неправильной дороге. Все что нужно в такой ситуации: понять ошибочность выбранного курса, проголосовать за наиболее подходящего лидера, который сможет решительно повернуть руль автомобиля вправо.
К сожалению, это не наш случай. Доверие населения к традиционным государственным институтам, ответственным за поддержание закона и порядка в России находится на крайне низком уровне. Согласно результатам социологического исследования, недавно проведенного Центром стратегических разработок, милиции и органам внутренних дел доверяют 19% россиян, судебной власти — лишь 22%. Поэтому есть большая опасность, что наша страна — это автомобиль, не просто несущийся в пропасть, но еще и с отказавшими тормозами и заклинившим рулем. Кого у руля ни ставь — повернуть невозможно. Перед нами стоит невероятно сложная задача: очень быстро понять, что мы едем не туда, на ходу отремонтировать нашу государственную машину и резко повернуть направо. Но кому по силам такая задача?
В-третьих, когда общество «заходит слишком не туда», власть может апеллировать к прошлому, к менталитету общества, к народному самосознанию. Вот цитата одной из речей Маргарет Тэтчер: «Каковы наши шансы на успех? Они зависят от того, что мы собой представляем. К какому роду людей мы принадлежим? Мы народ, который в прошлом превратил Великобританию в мастерскую мира, кто убедил других покупать товары, сделанные в Британии, но не умолял делать это, а брал тем, что эти товары лучшие в мире… Позвольте мне поделиться с вами моим представлением об обществе этого будущего: это люди, имеющие право работать так, как они хотят, тратить, что они зарабатывают, владеть собственностью, иметь государство в качестве слуги, а не господина. Это и есть британское наследие». Иными словами, иждивенчество и «большое государство» были наносными для британского менталитета. Британия Маргарет Тэтчер была похожа на собаку, стряхнувшую с себя грязную воду чуждых идей и институтов.
Как обстоят дела в России? Идеи о сакральности государства, о том, что «государь волен в своих холопах», что «страна должна кормить своих крестьян», что людям надо платить, за то, что они живут на территории нашей страны, прочно вошли в наше сознание. Это не грязь на нашем теле, это наша плоть и кровь. В прошлом у нас были великие военные подвиги, поэтому случись, не дай Бог, война, можно воззвать к именам Суворова, Кутузова, Александра Невского и Дмитрия Донского, к героизму советских воинов Великой Отечественной. А вот опыт демократического государственного устройства, справедливой судебной системы, всеохватывающей частной инициативы в нашем историческом прошлом, увы, дефицит.
В-четвертых, Тэтчер очень повезло с синхронизацией внешней и внутренней политики. Внешний враг Британии и всего западного мира на тот момент, СССР идеологически был близок к левому крылу лейбористской партии (конкурентов Тэтчер в борьбе за власть). Поэтому логика политической борьбы Тэтчер была проста: смотрите, есть страшный СССР, который хочет поработить весь мир, а у нас есть пятая колонна, лейбористы, которые ослабляют страну и хотят импортировать советскую социально-экономическую модель. То есть внутренние болячки Британии концентрировались и достигали апогея в ее внешнеполитическом противнике.
С Россией все иначе. Страны, которым удалось построить нормальное демократическое общество, зачастую являются нашими геополитическими конкурентами, тогда как страны, олицетворяющие наши внутренние проблемы (коррупцию, клановость, социальное иждивенчество), никакой внешнеполитической угрозы для России не представляют. Вряд ли можно всерьез опасаться Белоруссии, Казахстана или Северной Кореи. Поэтому в России достаточно сложно пугать общество внешней угрозой недемократических режимов и перенимать идеи и институты наших геополитических конкурентов.
В-пятых, движущей силой модернизации («тихой революции») в Великобритании были налогоплательщики. Национальная ассоциация налогоплательщиков и прочие организации, объединявшие средний класс, способствовали сплочению праворадикальной оппозиции. Они практиковали различного рода акции, направленные на срыв стачек, стали активно вмешиваться в трудовые конфликты на стороне предпринимателей против гегемонии профсоюзов.
В России драйвером изменений, скорее всего, станет молодежь. Это сопряжено с большими рисками. Если протест среднего класса — это протест людей, уважающих собственность, то протест молодежи в большей мере ориентирован на «бунт ради бунта». Британские налогоплательщики 1970-х сильно непохожи на российских футбольных фанатов. Движущая социальная сила общественных движений во многом формирует повестку для реформ и революций. Радикальные преобразования, как правило, осуществляются при расколе общества. Если линия разлома отделяет некомпетентных чиновников, коррумпированных судей и «правоохранителей» присосавшегося к бюджету полугосударственного бизнеса от мелкого и среднего бизнеса и молодежи, не желающей или не могущей встроиться в коррупционную вертикаль, то повестка для преобразований одна. Если же линия разлома идет на противопоставлении русских и нерусских, повестка совершенно другая. И последняя мне сильно не нравится.