На днях в честь Дня российской прокуратуры наиболее отличившиеся работники этого ведомства были отмечены почетными грамотами. Среди них оказалась прокурор Вера Пашковская, прославившаяся требованием приговорить экс-начальницу департамента имущественных отношений Минобороны Евгению Васильеву к условному 8-летнему сроку. Ходатайство удовлетворено не было, срок вышел реальный — 5 лет колонии. Васильева вышла по УДО через несколько месяцев. А Пашковская получила грамоту — знак признания ее полной профпригодности, бескомпромиссности и последовательности в отстаивании закона.
Соблюдены все интересы: недовольным дали пошуметь, формальный приговор оказался не то чтобы мягок, Васильева может радоваться, а Пашковской дали понять, что она молодец.
Игра с ненулевой суммой закончена, и все, что нам осталось от истории, — это сама Евгения Васильева, женщина ушедшего года.
Она уже не в новостном топе. То ли общественное внимание занято скандалом вокруг Чаек и Цеповяза, то ли что-то еще мешает, но картины и новые клипы Васильевой как-то не в фокусе. Но при этом никаких сомнений, что даже возместившая ущерб и покинувшая колонию Васильева могла бы вызвать интерес СМИ какой-нибудь своей новой песней или поэмой.
Почему радио «Шансон» не придумало для нее авторскую программу? Почему гранд-марки не предлагают Васильевой участвовать в открытии новых бутиков? Ее присутствие обеспечило бы требуемый градус внимания, а то, что она вчерашняя подследственная и осужденная, не так уж и плохо. Во-первых, среди российских потребителей люкса не так уж много щепетильных людей. Во-вторых, стала же Анна Чапман, разоблаченная шпионка, телеведущей и лицом одной из коллекций знаменитого швейцарского часового бренда, хотя вообще-то провал резидентуры — дело нешуточное.
У Васильевой стартовые данные для светской карьеры еще фактурнее: медийная известность, опыт страстотерпицы, близость к элите, привычка к роскоши и, наконец, творческая жилка. Джентльвуменский набор вполне тянет на звание opinion maker. Помогает и то, что с некоторых пор журналистские и коррупционные расследования сделались необычайно близки к светской хронике — в том смысле, что читатель относится к персонажам как одного, так и другого типа историй с одинаковой степенью бессильной отстраненности. Для него это две высшие касты, он одинаково бессилен перед каждой и потому с гадливостью и восхищением, завистью и обреченностью наблюдает за происходящим.
В СССР не было светской хроники, но было то, что в сегодняшней России именуется светским или даже высшим обществом.
А роль светской хроники выполняла обычная сплетня. Постепенно она смешалась с историографией, и воспоминания, например, о Галине Брежневой сегодня доступны каждому пользователю интернета. Если посчитать, сколько желтых и полужелтых страниц занято пересказами замшелых сплетен о дочери генсека, получится впечатляющая цифра. Если измерить популярность в интернете этих страниц, рассказывающих одни и те же пять исторических анекдотов, то цифра будет еще более внушительной. И это о персоне, которая давно уже не только не является ньюсмейкером, но и вовсе мертва. Впрочем, дело ее живет. Ибо Васильева — это некоторым образом современная Галина Брежнева и ее фаворит — солист Большого театра Борис Буряце — в одном лице.
Дочка генсека стремительно вознеслась ввысь на социальном лифте, принялась жить на самую широкую ногу и повелевать, кем ей приходило в голову. А Буряце стал бенефициаром этого властного и финансового ресурса: сделался солистом ГАБТ СССР, не исполнив ни одной сольной партии и вообще не обладая приличными вокальными данными, въехал в большую квартиру в центре Москвы, получил в подарок мерседес, коллекцию шуб и коллекцию бриллиантов. Но, когда все это сделалось слишком явным и стало порочить доброе имя законного супруга Галины Брежневой милицейского генерала Юрия Чурбанова, Буряце вдруг стал фигурантом уголовного дела — и лафа немедленно прекратилась. Данная матрица отлично ложится на жизненную историю Васильевой и Анатолия Сердюкова.
Однако проходит время и тошнотворные истории модифицируются. Сегодня о Брежневой все чаще говорят, что она была добрым и отзывчивым человеком, готовым всегда прийти на помощь, поставившим на ноги неродных детей, добродетельной бессребреницей и т. д. Отчего не сказать того же о Васильевой, когда придет время, если еще не пришло? Добавив к этим мещанским комплиментам интеллигентские: яркая творческая личность, заключенная волею злых обстоятельств в тенета неблаговидных коррупционных схем и т. д. Для ловкого, квалифицированного пиарщика тут не так уж и много работы, причем вся эта работа не то чтобы ювелирная: общество хорошо подготовлено к подобным «историям успеха».
Если почитать стихи Васильевой, то легко увидеть, что они ничем не отличаются от среднестатистической «форумной» поэзии: достаточно открыть любой сайт с женской лирикой, и там обнаружится множество таких же Васильевых с рифмами, слепленными по принципу «семьдесят рублей / восемьдесят рублей». Что же до сугубо литературных качеств, то поэтическую образность Васильевой нетрудно поставить в один ряд с образностью 98% российской попсы. Текст песни про мадам Брошкину и многих других произведений того же жанра обладает точно такими же художественными достоинствами, что стихи Васильевой.
Впрочем, речь не о технологии создания звезды. Важнее другое: готово ли общество к тому, чтобы, как пишут в газетах, скандальная фигурантка дела «Оборонсервиса» сделалась всенародной любимицей?
На первый взгляд, вроде бы не очень. Согласно опросу ВЦИОМ, 58% респондентов считают приговор Васильевой слишком мягким. Вместе с тем 61% считает, что основные бенефициары хищений в «Оборонсервисе» ушли от ответственности. 20% опрошенных впервые услышали о расследовании в момент соцопроса. 3% полагают наказание слишком строгим, 1% уверен в невиновности Васильевой.
Правда, по опросу «Левада-Центра», в целом положительно отнеслись к УДО Васильевой 8% респондентов. Любому специалисту ясно, что с такими цифрами «можно работать»: активно давить на жалость, изображая жертву, резко увеличить число слезливых текстов авторства Васильевой, после чего, пользуясь метким выражением Хрущева, «добавить шуму через радиоусилители» — и полдела будет сделано. Налет щепетильности, и без того весьма декоративный, полностью слетит с заведомо благодарной публики. Единственная причина, по которой эта работа с имиджем, основные вехи которой мы отметили здесь грубыми мазками, сегодня не ведется, в том, что она (пока) никому не нужна.
Немаловажно отметить, что со времен Галины Брежневой общество несколько изменилось, да и самое время стало более плотным, насыщенным, скорость социальных процессов увеличилась многократно. И та эволюция, которую нравы проделали за эти тридцать лет, и особенно за последние пятнадцать, вполне может считаться радикальной. Количество и качество коррупционных скандалов в 1980-х и 2000-х принципиально разнится, будь то «хлопковое дело» или дело директора Елисеевского гастронома Соколова.
Коррупционеры 1980-х — сущие пигмеи по сравнению с сахалинским губернатором Хорошавиным.
Но разница не только и не столько в масштабе, сколько в самом качестве общественной реакции на событие. Если в 1980-е весь советский народ был «решительно против» и «гневно осуждал», а также «поддерживал принятые меры» по наказанию виновных, то в 2000-х основная общественная эмоция по поводу сколь угодно громких обвинений и скандалов описывается фразой «ну и что?».
Если в 1980-е общество ожидало от громких разоблачений и судебных процессов качественного изменения ситуации, то сегодня количество уже не переходит в качество. Уверенность в том, что зло обязательно будет наказано, в обществе сегодня совсем не крепка: достаточно заглянуть в упомянутый выше опрос ВЦИОМ. Требования наказать виновных сегодня звучат в жанре «разговоры в пользу бедных». В том числе и поэтому уже не надо ждать тридцать лет, чтобы общество полюбило Евгению Васильеву, перестало видеть в ней врага и разглядело жертву. Все может произойти гораздо быстрее.