«Какое, впрочем, противоречие: желать наук, коммерции и промышленности и не допускать самых естественных их последствий, желать, чтобы… народ обогащался и не пользовался бы лучшими плодами своего обогащения – свободою».
Михаил Сперанский, 1809 год
Пятая годовщина кончины Егора Гайдара совпала с продолжением кризиса и началом его наиболее выразительной фазы. Сознательно не называю кризис экономическим, потому что корни его лежат вне экономики – они социокультурные, ментальные и политические. Они – в природе сегодняшней российской власти. А то, что дано нам в ощущениях – это, как выразился Никита Масленников из ИНСОРа, «общий кризис российского государственно-монополистического капитализма». И добавил важнейшую мысль: если власти нечего сейчас раздавать (а раздает она только силовикам и «Роснефти» — собственной гвардии и лучшим друзьям), то пора раздавать свободы – в частности, свободу предпринимательства.
Егор Гайдар не был узким экономистом. То есть экономистом он был на самом деле гениальным – глубокие знания сочетались с потрясающей интуицией: ровно поэтому он и стал не только ученым, но и политическим и общественным деятелем.
Но отличала его всегда способность помещать экономическую проблему в историко-культурный и социальный контекст.
Собственно, так построена его книга «Долгое время» — лучшее в отечественной литературе исследование мировой экономической истории. Он видел корни кризисов, знал, как они эволюционируют и чем заканчиваются в политических режимах разного типа. Об этом его «Гибель империи», которую не так давно цитировал в ходе своего диссидентского выступления на форуме ВТБ Герман Греф. В этом смысле России повезло примерно в той же степени, что и Польше с Лешеком Бальцеровичем – интеллигентный и ответственный человек, интеллектуал с качествами настоящего непопулистского политика начал процесс реформ.
Нелепо искать символы в совпадении дня поминовения и дня обвала рубля, который с дикими издержками и компромиссами, но именно благодаря реформам Гайдара был стабилизирован. Кстати, и экономический рост все годы, что мы его наблюдали, по оценке, например, декана факультета экономики ВШЭ Олега Замулина, был именно восстановительным, а база его восстановления была заложена при Гайдаре. Тем не менее, реконструируя историю и природу развала СССР в «Гибели империи», написанной чуть менее десяти лет назад, Егор Тимурович предсказал сегодняшний кризис.
Историк, по Борису Пастернаку, это «пророк, предсказывающий назад». Но история позволяет и предсказывать вперед – в сущности, достаточно изучить негативный опыт и экстраполировать тенденции, провести тонкую красную линию из прошлого в будущее.
Причем не желаемое будущее, а нежелательное.
Одни названия глав «Гибели империи» говорят сами за себя и даже не требуют дополнительных комментариев: это вывески над кризисными событиями («Политическая экономия внешних шоков», «Валютный кризис») и характеристики действий («Чрезвычайные усилия» вместо реформ»).
Кстати, Гайдар всегда подчеркивал слабую предсказуемость кризисов в целом и непредсказуемость цен на сырьевые товары и курсов национальных валют. В нем не было этой пагубной самонадеянности и апломба – «высокие нефтяные цены теперь будут всегда». Зато он согласился бы с Руди Дорнбушем, который говорил, что финансовый кризис начинается значительно позже, чем его ждут, однако развивается значительно быстрее, чем того можно было ожидать.
Гайдара часто упрекают в том, что он действовал «по учебнику». Ничего подобного. Никаких учебников реформ после развала идеократических «тысячелетних» империй не было. В лучшем случае был пример той же Польши, начавшей транзит еще при последнем коммунистическом правительстве, которое сделало серьезную часть работы – либерализовало цены. Кроме того, товарищи Гайдара говорят, что он не очень доверял стандартным экономическим моделям. Он и мне говорил во время последней нашей встречи совсем незадолго до кончины о том, что модели не работают тогда, когда надо принимать ответственные политические решения.
Политические – даже если по содержанию они экономические.
И чисто академический экономист с такой задачей не справится. Хотя, конечно, неплохо, когда у лица, принимающего решения, есть академический бэкграунд, потому что тогда оно понимает смысл и последствия своих действий.
А у политических решений почти всегда бывают политические, идеологические и аппаратные ограничения. В перестройку – границы социалистического выбора. Во времена Александра I и Михаила Сперанского – крепостничество и абсолютная власть монарха. Во времена Александра II – абсолютная власть монарха уже без крепостного права. В наше время – интересы «друзей» и православный крымский чекизм.
Искусство реформатора – за короткое историческое время, исключающее компромиссы или почти исключающее их, принять и реализовать ключевые решения. Так было в конце 1991-го и в начале 1992-го. Потом начались компромиссы, доведенные до абсурда и недееспособности правительства в 2014 году: правительственные экономисты знают, что делать, но вокруг них сплошные флажки, и каждый шаг они должны согласовывать с первым лицом. Опять все упирается не в политику, а не в экономику. А уж когда речь заходит о «сакральном» — вообще пиши пропало. Так священной можно объявить и «Роснефть».
Кстати, Гайдар в «Гибели империи», называя российский политический режим «мягким авторитаризмом», отмечал, что «мессианская идеология» — это признак тоталитарных, а не авторитарных режимов. Получается, что нынешний режим гибридный в том смысле, что в нем есть уже элементы тоталитаризма. Именно это обстоятельство мешает экономической системе – здоровой в своем ядре, то есть рыночной, – не то что нормально развиваться, но просто оставаться устойчивой.
Нынешнюю власть многие считали пусть и не либеральной, но по крайней мере прагматичной. Однако прагматична она тогда, когда речь идет о ее самосохранении, ее безопасности и ее «бабле». Для всех остальных – мифологема Крыма и химера импортозамещения.
Такая элита – безответственная и иррациональная.
Простая мысль Гайдара в «Гибели империи», но до чего же актуальная: «Развитие событий в СССР в последние годы его существования демонстрирует, сколь важно, вырабатывая экономическую политику, учитывать долгосрочные риски, оценивать принимаемые решения не только с точки зрения годовой или трехлетней перспективы, а на десятилетия вперед. Если этого не делать, следующим поколениям россиян придется отвечать за ошибки, допущенные сегодня».