В статье «Как излечить россиян от ксенофобии» Сергей Гуриев затронул ряд проблем, касающихся межнациональных отношений в современной России. За эту публикацию автора можно только поблагодарить. Потребность в открытой и честной дискуссии об этом тонком вопросе есть уже давно. Вместе с тем с некоторыми оценками, прозвучавшими в статье, можно и поспорить.
В том, что москвичи с недоверием воспринимают выходцев с Северного Кавказа и Средней Азии, нет ничего удивительного. Россия в течение последних трех столетий была территориально интегрированной империей. Средняя Азия и Северный Кавказ были завоеваны в результате войн, подчас долгих и кровопролитных. Наряду с другими территориями эти земли в XIX веке стали колониями Российской империи. Нет ничего сверхъестественного в том, что коренные жители метрополии всегда воспринимали и продолжают воспринимать собственных соотечественников не так, как переселенцев из колоний. В этом россияне не одиноки. В течение целого столетия Алжир являлся не просто колонией, но и административной частью Франции. Несмотря на это, парижане воспринимают алжирских мигрантов несколько иначе, чем собственно французов.
Жители колоний всегда относились к переселенцам из метрополии как к чужакам. Иначе как объяснить антиколониальные восстания, в разное время охватывавшие Африку, Азию и Латинскую Америку. Россия и здесь не исключение: достаточно вспомнить башкирские восстания XVII-XVIII веков, Кавказскую войну 1817-1864 годов, восстания в Польше в 1830 и 1863 годах. Революция 1917 года могла стать финальной точкой в существовании Российской империи. Однако большевикам под лозунгом интернационализма удалось ее восстановить. Век советской империи оказался недолог. Восстания в Венгрии, Чехословакии и Польше стали прологом к ее краху. Тяжелейший экономический кризис социализма спровоцировал распад СССР в 1989-1991 годах. Задолго до этих событий Средняя Азия и республики Закавказья перестали быть частью союзного политико-правового пространства. Руководители этих республик обменивали внешнюю лояльность Москве на право устанавливать свои порядки, как Шараф Рашидов в Узбекской ССР 1970-х. Как только союзный центр начал ослабевать, республики потребовали самостоятельности. Не случайно первым за долгое время открытым конфликтом на национальной почве стали протесты в Алма-Ате (декабрь 1986 года), участники которых требовали назначить главой Казахской ССР казаха.
В этом нельзя не увидеть очевидных параллелей с современной Россией.
Сегодня республики Северного Кавказа не являются частью российского политико-правового пространства.
Когда в 1999 году Шамиль Басаев вторгся в Дагестан, то вместо поддержки он столкнулся с сопротивлением местного населения, которое выбрало Россию и начало формировать ополчение. Но уже через десять лет Дагестан стал еще более нестабильной республикой, чем Чечня. Недаром сторонники законопроекта, дающего право регионам отказываться от прямых губернаторских выборов, апеллировали именно к обращениям глав северокавказских республик. Как и в СССР, субсидии из Москвы являются финансовой базой существующих на Северном Кавказе коррумпированных режимов личной власти. Такое положение вещей может сохраняться, пока у федерального центра есть деньги для многомиллиардных трансфертов. Ситуация резко изменится, если в России разразится тяжелый бюджетный кризис. В том, что он рано или поздно наступит, сомнений нет никаких. Не надо быть нобелевским лауреатом по экономике, чтобы осознавать фантастическую безответственность нынешнего российского правительства, которое не способно балансировать бюджет при цене нефти $100 за баррель. Опыт 1970-х годов наглядно показал, что цены на нефть не могут находиться на столь высоком уровне бесконечно долго. Поэтому уже сегодня необходимо готовиться к тому, какие политические последствия поведет за собой кризис государственных финансов.
Когда бюджетный кризис станет реальностью, центробежные тенденции, загнанные вглубь с началом строительства «вертикали власти», вновь дадут о себе знать. С высокой вероятностью можно прогнозировать, что республики Северного Кавказа, в начале 1990-х годов искавшие независимости, потребуют ее вновь. В этой ситуации перед Кремлем встанет развилка: либо насильственное удержание Кавказа, либо согласие на отделение. При прохождении этой развилки важно будет не допустить ошибок первого посткоммунистического десятилетия. Надежду на мирный исход дает крепнущее в российском обществе осознание того, что Кавказ — это не Россия. В начале 1990-х такого понимания не было. Несмотря на то что угроза дезинтеграции России была преодолена с окончанием кризиса двоевластия (октябрь 1993 года), в обществе продолжал существовать страх, что Россия повторит судьбу СССР. В 1994 году любому практическому политику пришлось бы отвечать на вопрос, не повлечет ли за собой независимость Чечни отсоединение других республик. Возможно, этим объясняется малочисленность антивоенных митингов, проводившихся Егором Гайдаром и Григорием Явлинским в Москве в декабре 1994-го.
Эти страхи были напрасны. У русских не может быть другой родины, кроме как России. Русские от России отделяться не будут. За исключением Чечни, Дагестана и Ингушетии, в России больше нет территорий, где русские составляли ли бы незначительное меньшинство. Даже в некавказских национальных республиках доля русских составляет не менее 35- 37,8% в Якутии (доля якутов среди местного населения — 49,9%), 39,7% в Татарстане (доля татар — 53,2%), 36,3% в Башкирии (доля башкир — 29,7%). Хотя, безусловно, некоторые субъекты Федерации в будущем могут иметь такую же культурную автономию, как и канадская провинция Квебек. В начале 1990-х годов даже многие богатые ресурсами русские области стремились к независимости: можно вспомнить проекты создания Уральской и Дальневосточной республик. Однако в реальности требования местных элит свелись к перераспределению налоговой базы. По всей видимости, примерно то же самое можно будет увидеть в скором будущем: ситуация, при которой 70% налоговых поступлений забирает центр, не может быть нормой в федеративном государстве. Наконец, сама федерация может строиться только на добровольных принципах: ни один субъект не может быть насильственно удержан, равно как и исключен силовым образом из союза.
Создание функционирующей демократической федерации станет важнейшим шагом на пути России от империи к национальному государству. Завершение этого перехода будет невозможно без утверждения новой конфигурации постсоветского пространства. Существование российской и советской империй было подчинено логике контроля Евразии. Беловежские соглашения не смогли перечеркнуть этой логики. Союз России и Белоруссии, ОДКБ, Таможенный и Евразийский союзы — все эти организации были созданы с целью усиления влияния России на постсоветском пространстве. В реальности действует принцип «деньги в обмен на лояльность». Финансовая помощь режиму Александра Лукашенко, многомиллиардные кредиты Таджикистану, денежные вливания в Южную Осетию — свидетельства того, что за мечту о сохранении империи платят российские налогоплательщики.
Вместо того чтобы принять давно назревший закон о репатриации русских (аналогичный законам о репатриации немцев и евреев в Германии и Израиле соответственно), Кремль финансирует русские партии в странах Балтии, тем самым провоцируя напряженность в отношениях с Латвией и Эстонией.
Самое поразительное в этой ситуации заключается в том, что из парадигмы «собирания советских земель» не вышли даже авторы обновленной Стратегии-2020, которые подчеркивают важность интеграции стран бывшего СССР.
Но даже школьнику ясно, что Белоруссия, Таджикистан и другие постсоветские республики не могут быть источниками технологических и институциональных новаций. Для России гораздо более выгодной является перспектива членства в Организации экономического содружества и развития (ОЭСР).
Все неоимперские союзы на постсоветском пространстве — это препятствия на пути России к созданию современного государства с развитой рыночной экономикой. Для осознания этого недостаточно признать важность интеграции России в экономико-политические объединения развитых стран. Необходимо переосмысление России как русского национального государства.
К сожалению, это переосмысление не смогли сделать реформаторы 1990-х годов, которые напрочь отрицали все, что напоминало о русском национализме. Но нельзя не вспомнить, что все антикоммунистические революции в Восточной Европе были пронизаны национализмом. Реформы Марта Лаара в Эстонии, Лешека Бальцеровича в Польше, Кахи Бендукидзе в Грузии были не просто рыночными преобразованиями — в их основе лежала мечта о трансформации этих стран из колоний советской империи в современные рыночные демократии.
В первые годы посткоммунистической России столь органичный синтез национального и демократического был затруднен статусом метрополии, только что потерявшей колонии. Во многом поэтому главными противниками на российской политической сцене были либералы и националисты. Это особенно ярко проявилось в гражданской войне на улицах Москвы в октябре 1993 года. Однако сегодня вызревают условия для синтеза. Эскалация нестабильности на Северном Кавказе ставит под угрозу статус России как европейской, а не азиатской страны. По всей видимости, отстаивание этого статуса и станет главной задачей реформаторов будущих поколений.