Пока мир еще не был затоплен панамскими терабайтами, Михаил Фридман в интервью FT обозначил главный принцип лояльного, но не совсем своего для Кремля миллиардера. Он назвал «огромной трагедией» конфликт между Россией и Украиной из-за Крыма и Донбасса, но осекся, подчеркнув, что, как руководитель крупной компании, не имеет права комментировать эту ситуацию. Впервые за два часа разговора – подчеркивает интервьюер.
Российские бизнесмены не лезут в политику, тем более в геополитику. А Кремль, в ответ, не слишком мешает им приумножать капиталы. Разумеется, с поправкой на санкции, неопределенное будущее украинских и турецких активов и прочие издержки геополитических побед.
Эта негласное разграничение – своеобразный элемент посткрымского консенсуса. Того, который пришел на смену «постюкосовскому». До 2014-го деньги обменивались на лояльность. «Бабло побеждает зло», — популярный «мем» времен равноудаления. Вместо тотального истребления олигархата (чего многие ждали с надеждой и немногие с ужасом) – один показательный процесс и многомиллиардная «бархатная национализация». С вхождением президентских друзей в «золотые сотни» и десантом именитых сыновей и племянников на хлебные должности в госкомпаниях. Неудивительно, что помилованный в конце 2013-го Михаил Ходорковский называл самым главным российским олигархом президента «Роснефти» Игоря Сечина.
Крым изменил многое. Капитализация корпорации «Россия» и доходы основных «акционеров» перестали быть ключевым критерием эффективности ее руководства. Наоборот, ради крымского триумфа Владимир Путин чуть ли не сознательно пожертвовал финансовыми интересами своего «ближнего круга». Тимченко, Ковальчук, Ротенберги попали чуть ли не в самые первые «черные списки» американского Минфина.
Стремясь остановить Путина, его попытались взять за «кошелек».
И санкции весьма болезненно ударили сначала по отдельным high net worth individuals, а затем и по всей экономике. Но не по президенту. Путинский рейтинг взлетел до заоблачного для любой демократии уровня и держится на нем, несмотря на рекордное падение реальных доходов граждан.
Скудеющей сырьевой ренты уже недостаточно, чтобы государство, бизнес и население могли осваивать ее (кто-то – оптом, кто-то – в розницу), не трогая друг друга. Баррель не в состоянии, как прежде, гарантировать социальный мир. И все, кто, по тем или иным причинам (подчас диаметрально противоположным) не заинтересован в «великих потрясениях», оказались зависимы исключительно от президента.
Путинское вступление в глобальную игру поставило его над схваткой за перераспределение национального богатства. А значит, по определению, сделало беспристрастным арбитром, чей вердикт безропотно примут и силовые олигархи, и кооператив «Озеро», и «Уралвагонзавод», и пенсионеры с мизерной индексацией и квитанцией за капремонт. Поэтому Михаил Фридман замолкает, когда речь заходит об Украине. Олигарху – олигархово, а кесарю – кесарево.
quote_block node/317213Но не успели отечественные и мировые элиты сжиться с этим новым функционалом российского президента, тем самым, обещанным еще в начале его третьего срока «Путиным 2.0», как случился «Панамагейт». Если оценивать его с точки зрения прямого разоблачительного эффекта, то, конечно же, наблюдатели, которые полагают, что применительно к Кремлю пар ушел в свисток, недалеки от истины.
Однако есть два момента, не позволяющие говорить об однозначном отсутствии эффекта от «вброса».
Пожалуй, впервые за два года в медийное пространство, пусть с оговорками и экивоками, но все же вернулся образ Путина-«коммерсанта». Ведь за время гибридной войны в Донбассе и военной операции в Сирии он успел позабыться. Сменившие его образы «захватчика», «милитариста», возможно, более зловещие, но и не столь приземленные. Не говоря о том, что «голубь с железными крыльями» скорее добьется уступок от американцев и европейцев, чем друг "миллиардера"-виолончелиста.
Отсюда следует второе – неизбежность асимметричного ответа Кремля на офшорный скандал. Велик соблазн рассматривать в качестве такового вторничный указ о создании Национальной гвардии. Это решение готовилось не за один день. Но, судя по предупреждениям Дмитрия Пескова, о предстоящей медиаатаке в президентском окружении тоже знали давно.
quote_block node/308527Создание новой могущественной силовой структуры, призванной в том числе и пресекать «незаконные акции протеста», – слишком эффектный ход, чтобы не потеснить «панамские бумаги» в новостных топах. На фоне скандала легче урезонить других силовиков, чьи интересы, очевидно, пострадают из-за усиления Виктора Золотова, новоиспеченного главы Нацгвардии. В этом плане, кстати, весьма симптоматичен арест питерского предпринимателя Дмитрия Михальченко, чьи бизнес-успехи долгое время связывались с покровительством бывшего золотовского шефа, директора ФСО Евгения Мурова.
Но при всех очевидных тактических выгодах у такого ответа на «Панамагейт» есть довольно серьезный стратегический изъян. Силовая составляющая приобретает для путинской власти большее значение, нежели любые другие. Пусть исключительно в общественном сознании. Но ведь именно оно за два посткрымских года сделало Путина национальным лидером par excellence, чье право главного гаранта и верховного арбитра никем и ничем не может быть обусловлено.
Если это восприятие изменится, причем из-за действий самого Кремля, а не внешних «вбросов», значит «Панамагейт» не прошел даром.