В «ночь длинных ковшей» в Москве было снесено 97 зданий, которые с легкой руки властей постфактум окрестили «ларьками», хотя речь шла и о капитальных зданиях. Если верить заявлениям московской мэрии, все снесенные 9-11 февраля торговые павильоны были построены с нарушениями закона. Другое дело, что доказать это смелое утверждение в судебном порядке мэрия смогла лишь в 6% случаев (по данным РБК). Впрочем, представим себе на минуту, что большинство торговых точек, действительно, были возведены незаконно. О чем это говорит?
О том, что реальная экономическая практика города Москвы и России в целом решительно расходится с юридической абстракцией. Бюрократические процедуры выстроены (и выстроены намеренно) таким образом, чтобы максимально усложнить легализацию ритейла, сферы услуг, да и вообще любой экономической деятельности – все это позволяет исполнительной власти, в интересах которой работает система, максимизировать свою коррупционную ренту.
Выходит, что проблема коррупции связана, прежде всего, с расхождением между экономической практикой и бюрократической химерой, а значит – для ликвидации коррупционной кормушки чем-то из этого придется поступиться. С точки зрения человека российской культуры, с младых ногтей впитавшего традиции военно-полицейского государства, вполне очевидно, что пожертвовать следует экономикой, а не начальственными распоряжениями: в его парадигме не законодательство и нормативные акты должны подлаживаться под требования реальной экономической жизни, а жизнь – под фантомную легалистскую абстракцию.
Раз торговля не может вестись легально, значит тем хуже для торговли.
Между тем ситуация, в которой реальная экономическая практика не соответствует юридическим нормам, вовсе не уникальна для России, а характерна для многих развивающихся стран. Процесс регистрации собственности и создания новых юридических лиц там намеренно усложнен, что закономерно приводит к образованию огромного «серого» сектора экономики, на котором паразитируют всевозможные проверяющие органы.
Впрочем, все это никогда не было секретом для жителей слаборазвитых стран. Вопрос состоит, скорее, в том, что со всем этим следует делать. Десятилетиями считалось, что c серой и неформальной экономикой следует бороться, в идеале изводить ее под корень. Действительно, большинство наших публицистов, рукоплещущих сносу «ларьков», исходят из предположения, что право на существование имеет только прозрачный крупный бизнес – этот тезис для них настолько очевиден, что его даже не находят нужным формулировать вслух.
Однако подобная точка зрения, как бы глубоко она ни была укоренена в отечественной культуре, вовсе не является единственно возможной. Так, известный перуанский экономист Эрнандо де Сото, советник президента Альберто Фухимори, предложил принципиально иное решение проблемы «серого» сектора.
С его точки зрения, «серая экономика» представляет собой наиболее здоровый и демократический институт в слаборазвитых странах, противостоящий громоздкому и бюрократизированному крупному бизнесу. Де Сото проводит параллель между нынешним малым бизнесом третьего мира и свободными европейскими предпринимателями XVII-XIX веков, боровшимися против королевских монополий и цеховых регламентов и построившими в итоге современный капитализм.
В связи со всем сказанным де Сото предложил не уничтожать, а легализовать «серую» экономику, признав сложившееся состояние вещей и закрепив права на собственность (в том числе на землю) за теми, кто фактически ею владеет. Фактический собственник, не absentee landowner (отсутствующий владелец), уже доказал свою способность эффективно распорядиться землей, не говоря уже о том, что любая спецификация прав собственности лучше, чем отсутствие такого разграничения. Только уверенность в своем праве собственности мотивирует фактического держателя инвестировать в объект и окружающую инфраструктуру.
В 1960-1980-х годах площадь Лимы – столицы Перу – увеличилась примерно на 1200%. Почти весь прирост пришелся на строения, возведенные с нарушениями законных процедур, а значительная часть – на захваты государственной земли. Крестьяне заранее выбирали пустырь для захвата и занимали его с вечера всей деревней, так что после напряженной ночной работы, к утру на пустыре громоздились готовые трущобы. Выгнать переселенцев после этого было почти невозможно. Большинство гигантских трущобных кварталов не имели элементарной инфраструктуры, в них царили преступность и антисанитария, не говоря уже о том, что они портили архитектурный облик города.
Эпидемия самозахватов была связана, с одной стороны, с обилием незанятых пустырей вокруг столицы, а с другой – с дороговизной и сложностью правовых процедур, необходимых для легального жилищного строительства. Для изучения того, как в действительности работает разрешительный административный механизм в Лиме, сотрудники возглавляемого де Сото Института демократии и свободы провели в перуанской столице ряд экспериментов: исследователи ходили по государственным учреждениям и пытались получить разрешения на строительство частных домов, не давая при этом взяток. Весь процесс, включая получение «официального разрешения на пользование пустующей государственной землей, плана урбанизации, разрешения на строительство и сертификата соответствия строений одобренному плану» занял в итоге 6 лет и 11 месяцев.
Итак, первым делом следовало упростить процедуру получения разрешений для нового строительства. Однако это не снимало вопроса о том, что делать с уже имеющимися трущобами. Институт предложил самое неочевидное на взгляд российского обывателя решение – легализовать весь самострой, передав жителям право не только на построенное ими жилье, но и на землю под ним. Только в этом случае у них появится мотивация для того, чтобы всерьез вкладываться в благоустройство зданий и окружающей территории.
Любопытно, что регистрация бизнеса тоже оказалась непомерно затрудненной, пусть и не до такой степени, как получение прав на землю. Для открытия небольшого магазина экспериментаторам потребовалось 43 дня и затраты в размере 15 среднемесячных зарплат. Открытие производственной фирмы – швейной фабрики – было еще более трудным предприятием: процесс занял 289 дней, в течение которых у исследователей 10 раз требовали взятки, причем дважды им пришлось заплатить вымогателям, так как они не видели другого способа получить требуемую бумагу. Поэтому пафос борьбы «против торгашей» имеет очень мало отношения к реальности: бюрократические препоны сковывают производителей в той же степени, в какой ритейл и застройщиков – потребителей ограниченных ресурсов.
Поскольку реалии российской экономики во многом перекликаются с реалиями перуанской, то и в решении наших проблем имеет смысл воспользоваться готовыми наработками общества, сходного с Россией по уровню развития и социальной структуре. Можно было бы возразить, что в Перу речь идет об обездоленных и безземельных крестьянах, а в случае России – о мелких и средних предпринимателях. Тем не менее мы полагаем, что в обоих случаях пересмотр фактически сложившихся отношений собственности противоречит общественным интересам, особенно в случае с Москвой, когда произошла произвольная (и внесудебная) отмена уже выданных разрешений. Подобные акции подрывают уверенность в незыблемости права собственности в целом, ухудшают инвестиционный климат и, наконец, ведут к утечке капитала из страны. Пример успешно развивающихся стран Азии, таких как Китай, показывает, что прозрачность правил игры или их соответствие европейскому стандарту не так важны для экономического развития, как их устойчивость – невозможно представить себе, чтобы западные или японские инвесторы стали серьезно вкладываться в экономику коммунистической страны, не будь они полностью уверены в защищенности своих инвестиций.
Следует понимать, что легализация «серой» и неформальной экономики не повлечет за собой немедленный экономический рост.
Ее важность в другом – она оздоровит социальную структуру России, приведет к более сбалансированному распределению капитала, а, следовательно, и власти. Те, кто в условиях недемократического режима призывает уничтожать «серый» сектор, по сути, добиваются абсолютного контроля государственной бюрократии над экономикой: при отсутствии независимой судебной системы именно исполнительная власть будет наделена правом отделять агнцев от козлищ. А исчезновение независимых центров накопления капитала и власти только поспособствует консервации существующего порядка вещей.