Нигде и никогда государство и рынок не существуют в параллельных мирах, на разных институциональных полях. Государство возделывает рынок. Каков садовник, таков и сад. Если садовник уходит, то сад зарастает бурьяном, а не орхидеями. Похоже, что в России установился особый характер отношений государства и бизнеса. И в этом саду садовника интересуют только большие деревья.
Средний бизнес представляет для государства преимущественно фискальный интерес. Середнячков «поддавливают», но не особо энергично, опасаясь их окончательного ухода в тень. Малый бизнес на серьезную фискальную роль не годится, это скорее резервуар для населения, не востребованного корпоративным миром. В отношении малого и среднего бизнеса федеральная власть ограничивается ритуальными словами о необходимости создания условий развития и прочего. Эти слова повторяются много лет, поэтому их произносят хорошо поставленным голосом и без запинки. Не краснея.
А вот с крупным бизнесом игра идет по-крупному. В современном новоязе появились понятия «короли госзаказов», «налог Ротенберга», «сращивание крупного бизнеса и государства». Дескать, «плохие бояре» в лице всевозможных государственных чиновников отдают самые жирные бизнес-проекты «своим» доверенным бизнес-структурам. Остальной же бизнес рвет жилы, напрягает волю в конкурентной борьбе, тогда как круг особо приближенных к власти бизнесменов имеет гарантированный доходный бизнес, становясь бенефициарами проектов, инициированных властью и часто оформленных как государственно-частное партнерство. Конкурсы в этом случае становятся пустой формальностью. А поскольку власть против формализма, то и конкурсы не проводятся.
И такая точка зрения не лишена основания. Примеров тому множество. Вспомним недавнюю историю с системой «Платон». Вне всякого конкурса оператором системы «Платон» была выбрана компания, крупный пакет акций которой принадлежит Игорю Ротенбергу. Это сын Аркадия Ротенберга, друга Владимира Путина. Заметим, что платить за износ дорог обязаны все большегрузы, это требование государства. То есть рынок гарантирован. Структура Ротенберга лишь технически опосредует этот процесс, имея с него свою прибыль с множеством нулей. Как говорится, курочка по зернышку клюет. Это и есть бизнес с гарантированной доходностью.
Впрочем, возможно, мы зря видим в этом какие-то мнимые связи. Вполне возможно, что у людей, приближенных у Путину, растут гениальные дети. Например, сын соучредителя кооператива «Озеро» Николая Шамалова Кирилл уже в 26 лет стал вице-президентом химического холдинга «Сибур». Сейчас его состояние оценивают в $1,4 млрд. И это, разумеется, вне всякой связи с его фамилией.
Чтобы не плодить кривые толки и не провоцировать нездоровые догадки в 2017 году премьер-министр Дмитрий Медведев разрешил государственным заказчикам не раскрывать подрядчиков. Так что скоро обществу будет спокойнее жить.
Но что-то все-таки прорывается на поверхность и будоражит сознание. Например, превращение системы маркировки товаров в государственно-частное партнерство, похоже, станет вторым «Платоном». Впрочем, «Платон» — дитя на этом фоне. «Налог Ротенберга» платят лишь владельцы большегрузов, а здесь маркировку должны будут наносить все производители и импортеры. Это уже коснулось рынка шуб и лекарств, на очереди рынок сигарет, обуви и древесины, а там и до постельного белья недалеко. Речь идет о гарантированном рынке колоссального объема, оператором которого вне всякого конкурса предварительно «назначен» Центр развития перспективных технологий (ЦРПТ), за которым стоит Алишер Усманов и госкорпорация «Ростех». Напомню, что ранее «Ростех» вне конкурса получил контракт на эксплуатацию Единой информационной системы госзакупок. Заметим, что риски для частной стороны минимальны, поскольку наносить марку производителей обяжет законодательство. То есть государство создает огромный рынок, обслуживать который будет компания, заслужившая это право вне конкурса, исключительно в силу прошлых заслуг. При такой логике прорваться на этот рынок другим игрокам практически невозможно.
На этом можно было бы поставить точку. Все ясно: жирные куски отдают своим, а за крошки дерутся остальные. Но все ли так просто? Всегда ли получение крупного контракта вне конкурса можно трактовать как получение «приближенным» бизнесом подарка от государства? И чем в таком случае расплачивается бизнес? Насколько дорогими оказываются такие подарки? Стоит вспомнить самый крупный госконтракт за всю историю постсоветской России. Речь идет о строительстве Крымского моста — 228 млрд рублей (в ценах 2015 года). Забавно, что даже ветераны Черноморского флота объявляли сбор денег в помощь строителям.
Проект, как известно, достался Аркадию Ротенбергу. Так и хочется упрекнуть власть в том, что опять дали заработать «своим». Но тут открывается одна досадная деталь: от этого контракта отказался Геннадий Тимченко. Хотя прежде они заявляли о готовности объединить свои усилия. Видимо, после отказа Тимченко у Ротенберга не было вариантов, учитывая политическое и символическое значение этого строительства.
Похоже, что государственно-частное партнерство может быть бизнесу в тягость, но без этого не дадут заниматься основным бизнесом, где, собственно, и зарабатываются деньги. Такие госконтракты — своего рода барщина, которую должен отрабатывать бизнес, чтобы оставаться на плаву. Не случайно многие крупные контракты распределяются по распоряжению правительства. Ведь на конкурс может никто и не подать. Так было со строительством стадионов к чемпионату мира и Дальневосточного федерального университета на острове Русский. Трудные объекты, сжатые сроки. Стадионы в Калининграде и Ростове-на-Дону были «назначены» без всякого конкурса Аразу Агаларову, главе Crocus Group. Вообще-то это не его профиль, он занимается коммерческой недвижимостью. Никакой финансовой выгоды его компания от этого не получила. Основой такого партнерства с государством стало распоряжение правительства. А распоряжения выполняют, а не обсуждают. Тут не до шуток. Заработать на этих стадионах он не рассчитывал, брать стадионы в управление категорически не хочет. Впрочем, у него могут забыть спросить. Владелец трех Vegas хочет построить четвертый, а путь к нему может лежать через стадионы.
Фактически государство определяет важные объекты (стадионы для олимпиады, Крымский мост, университет на далеком острове), а потом под видом государственно-частного партнерства перекладывает на бизнес часть издержек. И даже если все затраты бизнесу компенсируются, сама мобилизация бизнеса на решение той или иной задачи происходит в форме «распоряжения» и «назначения». Проводить в этом случае конкурс — верх лицемерия. Поэтому государство и обходится без этого. Бизнес получает не подряд, а наряд, как в армии. Что является преувеличением лишь отчасти. Отличие от армии состоит в том, что там объявляют благодарность, а в России дают «пряник», награждают весьма прибыльным господрядом. Все-таки рыночная экономика на дворе. Или не вставляют палки в колеса основного локомотива, что тоже немало.
Таким образом, не надо смешивать две формы госконтрактов. Те, которые бизнес отрабатывает, поскольку не может отказать власти в ее настойчивых просьбах, оформленных как распоряжение правительства. И те госконтракты, которые являются щедрым подарком в виде гарантированного рынка с высоким доходом. Сложение их воедино для вычисления рейтинга «королей господрядов» довольно бессмысленное занятие. Если только не считать королей, отрабатывающих барщину, странными персонажами.
Не все могут короли. По крайней мере короли госзаказов точно не могут сослаться на занятость, когда власть хочет разделить с ними тяготы государственно-частного партнерства.