Один из величайших актеров современности Харви Кейтель – оправдание для существования полубессмысленного Московского кинофестиваля. Ведь именно ММКФ вручил ему в 2000-е премию имени Станиславского – и это был точный выбор. Кейтель – выпускник легендарной, верной Станиславскому и Михаилу Чехову актерской студии Ли Страсберга, которую также окончили Мэрилин Монро, Пол Ньюмен, Аль Пачино, Марлон Брандо, Дастин Хоффман, Роберт Де Ниро, Джейн Фонда.
Кейтель долго был наряду с Де Ниро любимым актером Мартина Скорсезе. Стал лицом первых знаменитых фильмов Тарантино «Бешеные псы» и «Криминальное чтиво». Сыграл одни из своих лучших ролей в получившем «Золотую пальмовую ветвь» «Пианино» Джейн Кемпион и «Взгляде Улисса» знаменитейшего европейского режиссера Тео Ангелопулоса, которому в Канне достался второй по значению Гран-при жюри. Теперь он сыграл одну из двух главных ролей – знаменитого стареющего режиссера – в «Молодости» Паоло Соррентино и ответил на вопросы кинообозревателя Forbes.
— У вас есть собственная версия, почему ваш персонаж в фильме «Молодость» покончил с собой?
— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос. У вас же наверняка существует собственное мнение. Я лучше выслушаю вас.
— Уходите от ответа. Может, ваш герой утратил ощущение жизни, суть искусства?
— Отвечать на такие вопросы – удел режиссера. Но я бы заметил, что в «Молодости» много метафорического. С одной стороны, это вроде бы реальная история. С другой — это притча, высказывание: об искусстве, о культуре, о людях искусства и их взаимоотношениях с жизнью. Об интеллектуалах. О проблемах, которые возникают у творческих людей, когда они понимают, что жизнь катится к закату и у них есть едва ли не последний шанс заявить о себе и своем видении мира. О красоте. О ее исчезновении. Я видел «Великую красоту» Соррентино. Но речь в данном случае и о красоте человеческого тела.
— Как отразился в роли ваш личный опыт? Считаете ли вы, что с годами становились все мудрее и талантливее, или же понимали, что с возрастом начали что-то утрачивать? Я не о физических кондициях.
— Опыт, конечно, отразился: свой возраст играть легче. Стал ли я мудрее – вопрос опять же не ко мне. Я всегда стремился как можно точнее выполнить свою актерскую задачу. В молодости передо мной ставили одни задачи. Теперь режиссер Соррентино поставил другие. В любом случае я всегда играю. Конечно, в молодости я не сыграл бы великого режиссера. Для роли в фильме Соррентино мне пригодился опыт общения с великими кинопостановщиками, с которыми я имел дело.
— Тогда по-другому сформулирую вопрос: каков ваш внутренний возраст? Ощущаете ли вы себя старым или молодым?
— Конечно, молодым, как все. Я не утратил интереса к посещению новых мест, к новым экспериментам, несмотря на то что жизнь – это отчасти ад. Я не утратил интереса к людям. Есть замечательный классический фильм Фрэнка Капры «Эта прекрасная жизнь», персонаж которого, как и мой, намеревается совершить самоубийство, но вскоре понимает, что не имеет права, поскольку от него зависят жизни многих других людей. Впрочем, смерть – это тоже новый опыт. Мне вообще-то интересно, ожидает ли нас что-то после смерти.
— Каково вам было впервые сниматься с Майклом Кейном?
— О, это, конечно, вопрос! Мы играем у Соррентино людей одного возраста, и мы действительно близки по возрасту. Но я был пацаном, едва влезшим в свои первые театральные ботинки, когда Кейн уже являлся большой голливудской звездой. Я помню, как ходил в 1966-м на фильм «Элфи», где он изображал мужчину, по которому сохнут все женщины. Было занятно спустя столько лет оказаться с ним лицом к лицу в ролях давних друзей. Но в конце концов, что за черт, я – актер! Мне все равно, с кем или против кого играть. Майкл Кейн так Майкл Кейн.
— Ощущаете ли вы разницу: работать с европейскими режиссерами первого ряда, будь то Соррентино или Ангелопулос, или с американскими, будь то Скорсезе или Тарантино?
— Я не разделяю режиссеров на европейcких, американских или, скажем, азиатских. Есть хорошие режиссеры – и плохие. Профессионалы – и не профессионалы. Я также не отдаю предпочтения каким-либо киножанрам. Есть хорошее кино – и есть плохое. И не важно, в каком жанре оно сделано. Я слушаю музыку, сочиненную в самых разных странах мира – и наслаждаюсь ей в равной степени. Я люблю современный балет – и мне нравится балет из самых разных стран. Америка в этом смысле особое пространство, поскольку она впитала массу самых разных культур. В том числе европейских. Так что для меня работать с незнакомыми прежде европейскими режиссерами – не проблема, а просто новый опыт, о стремлении к которому я уже говорил.