Как сделать деньги на Сезанне и Ван Гоге: история успешного парижского арт-дилера
Каким же образом креольскому мальчику, чьей главной коллекцией на Реюньоне были перья попугаев, удалось стать ключевой фигурой парижского рынка торговли картинами?
Если художнику Арману Гийомену посчастливилось разбогатеть в результате выигрыша в лотерею, то Амбруаз Воллар сумел заработать благодаря тому, что оказался в нужном месте в момент, когда менялась эпоха. Появись он здесь десятью годами раньше, возможно, не добился бы такого успеха, считала Берта Вейль. Сама она принадлежала к числу тех торговцев, кто любил живопись и художников, но не составил себе состояния. Воллара Вейль недолюбливала.
Наш герой был лишен сантиментов и, как мы уже успели заметить, был любимцем фортуны. Импрессионистов, благодаря которым Париж превратился в центр европейской художественной жизни, сменяло новое поколение художников.
«Писсарро, Сислей и Моне, которых поначалу осмеивали, обрели наконец отважных сторонников; чувство цвета и особое видение мира, присущие этим новаторам, открыли для ценителей искусства (пока еще немногочисленных) понимание гармонии и нового восприятия природы. <…> Их современники — Сезанн, Ван Гог, Гоген… пошли по их стопам, но палитру импрессионистов обогатили своими исследованиями форм, объема и фактуры… Наступил опасный переломный момент».
Разумеется, и до Воллара были те, кто рискнул иметь дело с художниками, чьи работы станут визитной карточкой его галереи. Обычно называют двоих: Тео Ван Гога и Папашу Танги, к которым с недавнего времени добавляют Ле Барка де Бутвиля и Огюста Боши, чьи имена мало кто слышал. Попробуем разобраться, насколько успешной была деятельность тех, кого принято считать предшественниками нашего героя.
В 1891 году, когда Воллар еще только мечтал о карьере торговца картинами, 33-летний Теодор Ван Гог покинул художественную сцену. В 22 года младший брат Винсента Ван Гога благодаря протекции своего дяди был принят в компанию «Гупиль и К°». Хендрик Винсент Ван Гог, он же дядя Сент, владел филиалом фирмы в бельгийской столице, а племянник через два года стал управляющим галереи «картин и редкостей», как значился в справочниках парижский филиал «Гупиль и К°» на бульваре Монмартр, 19. Уверяют, что Дюран-Рюэль — и тот признавался, что предпочел бы маленькой улице Лаффит шумный бульвар, заполненный иностранцами и богатыми парижанами.
Художники, проходившие по разряду «вкус Гупиля», пользовались спросом. Но совсем не они интересовали молодого Тео Ван Гога. «Я всего лишь бедный трудяга, обреченный заниматься искусством, которое противоречит моим чувствам, искусством нарумяненным и напудренным, которое мне претит и с которым мне придется иметь дело бог знает как еще долго», — жаловался он. Новые владельцы фирмы, зятья и преемники Гупиля, особо не вмешивались в деятельность своего управляющего, выставлявшего в бельэтаже всех тех, чьи работы в конце 1880-х считались новаторскими: Моне, Дега, Писсарро, Гийомена, Лотрека, Монтичелли, Болдини, Йонгкинда, Рафаэлли, Редона и других. Винсент писал сестре, что Тео работает на всех них, что для каждого из них он что-то сделал или что-то продал, но это получается у него совсем иначе, чем у обычных торговцев картинами, которым на художников наплевать. Сердобольный Тео купил у вернувшегося с Мартиники Гогена несколько работ и в январе 1888-го устроил небольшую выставку, никакого успеха, увы, не имевшую. «Останешься ты у Гупиля или не останешься — неважно: отныне ты неразрывно связан с Гогеном и его последователями. Тем самым ты станешь первым или одним из первых апостолов нашего дела среди торговцев картинами. Ты постараешься добывать для нас деньги, а я буду побуждать всех, кто находится в пределах моей досягаемости, работать как можно больше и сам стану примером для них в этом отношении», — пишет Винсент, обещая в один прекрасный день заработать картинами больше, чем Тео вынужден тратить на его холсты и краски.
Сам Винсент карьере торговца искусством предпочел существование нищенствующего художника: он был готов получать 150 франков в месяц, нежели 1500 за любое другое ремесло, даже такое, как торговля картинами. Однако именно ремесло торговца позволяло Тео содержать брата и посылать вышеупомянутые 150 франков. Но одно дело восхищаться талантом, мчаться к нему при очередном нервном срыве, даже на время поселить брата у себя, а другое — выставить в респектабельной парижской галерее его картины. Спустя два месяца после самоубийства Винсента Тео все-таки устроит выставку, но не на бульваре Монмартр, а у себя в новой квартире: улица Сите Пигаль, 8, первый этаж.
«Да, дорогой мой брат, я всегда твердил тебе и теперь повторяю еще раз, со всей серьезностью, <…> что никогда не буду считать тебя обычным торговцем картинами Коро. Через меня ты принимал участие в создании кое-каких полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы создали их, и они существуют, а это самое главное, что я хотел тебе сказать. <…> Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так. Но ты-то, насколько мне известно, не принадлежишь к числу торговцев людьми и умеешь стать на сторону правого, так как поступаешь действительно по-человечески», — прощался с братом Винсент. Последнее, неотправленное письмо найдут при нем в больнице 29 июля 1890.
Смерть Винсента сломает Тео. Жена увезет тяжело больного мужа в Голландию, где в январе 1891-го тот скончается. Владельцы галереи придут в негодование, обнаружив «отвратительные работы современных художников, дискредитирующие фирму», — полотна, купленные своим прежним заведующим, на поверку оказавшимся таким же сумасшедшим, как его брат! Кое-кто из критиков, напротив, назовет уход Теодора Ван Гога невосполнимой потерей, напомнив, что именно у Буссо и Валадона можно было купить работы Дега, полюбоваться работами Моне, Рафаэлли, Писсарро, Редона, Сислея, Синьяка и Сера. «Смерть Ван Гога разрушила многие надежды», — признается Писсарро.
«Для торговца искусством лучший способ продавать — молчание. Только Ван Гог умел продавать и привлекать клиентов: сегодня никто не умеет очаровать любителя», — скажет Поль Гоген, для которого уход Тео стал личной трагедией.
Удивительно, но ведь именно молчание возьмет на вооружение и Воллар! «Временами его взгляд пробивался из-под толстых полузакрытых век, и он лукаво смотрел на вас. Словно очнувшись ото сна, он слушал вас, казалось, не слыша, а потом вдруг задавал вопрос, не имеющий никакого отношения к тому, о чем вы говорили: «Скажите-ка…».
Для Воллара Гоген не найдет ни одного доброго слова. Торговец, чье ежемесячное пособие в 200 франков позволило ему выживать в далекой Полинезии, останется для него лишь «упрямым и изворотливым разбойником» и «самым гадким кайманом», задаром получившим львиную долю таитянских полотен. Кабальный контракт с ним Гоген подпишет в 1899 году, но за шесть лет до этого Воллар отправится в Понт-Авен в надежде приобрести работы из бретонского цикла. Только-только зарождавшаяся слава Гогена, покинувшего Европу в поисках первобытного рая, докатившись до Бретани, оказалась многократно раздутой, по словам нашего героя: за самые незначительные работы владельцы запрашивали такие цены, что ему пришлось вернуться в Париж с пустыми руками. Вскоре, проходя по бульвару Монмартр, он заметил в витрине картину: это был Зеленый Христос, купленный в свое время Тео Ван Гогом. Воллару холст достался за 200 или 300 франков. Через несколько лет он станет единственным в Париже обладателем работ не только Сезанна, но и Гогена. И никому в голову не придет назвать его покровителем непризнанных художников, как Папашу Танги, в чьей лавке он впервые увидел «неистовых и волнующих «ван гогов», темных тяжелых «сезаннов»… смелых ранних «сислеев»… которых старик любовно хранил и любовно показывал».
Скромный торговец красками Жюльен-Франсуа Танги, вошедший в историю под именем Папаши Танги, не принадлежал к кругу парижских маршанов, хотя охотно продавал картины, которыми художники расплачивались с ним за холсты и краски. Семейство Танги перебралось в Париж в 1860 году, после того как глава семьи оставил службу в железнодорожной компании и поступил растиральщиком красок на фабрику Edouard, что считалась одной из лучших в Париже. Располагалась она на улице Клозель, где и поселился Танги и где после 1871 года снял маленькую лавочку.
Воллар уверял, что в последние дни Коммуны Танги был по ошибке арестован как мятежник и ему грозил расстрел, но по каким-то непонятным причинам его пощадили. Согласно другой версии, Танги действительно примкнул к коммунарам, а от смертного приговора его спасло вмешательство высокопоставленного друга Дега, знавшего «мятежника» задолго до открытия лавки. До войны Танги был бродячим торговцем красками и часто появлялся со своим товаром в окрестностях Парижа, куда художники отправлялись на пленэр. Напомним, что тюбики для хранения масляных красок, без которых не появились бы те, кого вскоре назовут импрессионистами, были изобретены лишь в начале 1840-х годов, и лишь потом появились этюдники и складные переносные мольберты. Танги «был славный малый, он давал кредит художникам и страстно интересовался их работами; правда, он отдавал весьма явное предпочтение тем из них, кого не без пафоса и с почтением называл «господа, принадлежащие к Школе»: Гийомен, Сезанн, Ван Гог, Писсарро, Гоген, Виньон и другие. «Принадлежать к Школе» было в его глазах равносильно другому достоинству — «быть современным»; а чтобы стать таковым, надо было прежде всего, по мнению Папаши Танги, изгнать с палитры «табачную жижу» и «писать густо». Тот, кто имел дерзость спросить тюбик черной краски, губил себя в глазах семейства Танги; однако, будучи человеком добрым и снисходительным, Папаша Танги менял гнев на милость и в конце концов снова оказывал расположение несчастному художнику», — с присущей ему иронией рассказывал Воллар.
К тому времени, когда он свел знакомство со стариком, лавка на улице Клозель, 14 стала своего рода достопримечательностью. Многие приходили сюда, чтобы увидеть Ван Гога, который одно время дневал и ночевал в лавке, и полотна Сезанна, «даже не ведая, жив художник или умер, и не знали о нем ничего, кроме того, что им мог рассказать простая душа — Танги». «Посередине [на витрине] лежали несколько тюбиков красок и несколько кистей… а с трех сторон висели дикого вида картины такой силы и интенсивности цвета, какой мы до сих пор не видали в живописи!» — вспоминал немецкий художник, в далекой молодости попавший на улицу Клозель. «Это были южные пейзажи, озаренные пылающим солнцем, и натюрморты, сделанные с большим живописным вкусом, частично очень упрощенные и стилизованные, где все изображенные предметы были обведены тяжелыми синими контурами — новая и смелая манера повышать декоративные качества картины. Объявление гласило: «В магазине большая коллекция». Мы вошли. Тесное узкое помещение, выходившее на задний двор, откуда свет проникал через большое окно, было завалено грудами картин без рам. Маленькая женщина, похожая на старую нормандскую крестьянку, показывала их нам, ни на минуту не умолкая: «Не правда ли, господа, это был хороший живописец, великий художник? Бедняга так печально кончил. Я всегда говорила мужу, что настанет день и нам заплатят, что его в конце концов признают».
Папаша Танги умер среди полотен художников, которых он первым выделил в толпе живописцев своего времени. Благодарный Ван Гог изобразил этого «маленького, коренастого человека с большими сияющими темно-голубыми глазами», обладавшего «забавной манерой сначала оглядеть картину взором, полным нежной материнской любви, а затем посмотреть на вас поверх своих очков, как бы прося полюбоваться его любимым детищем». Когда к нему обращались с просьбой купить портрет, на котором Ван Гог изобразил его на фоне японских гравюр в виде восточного мудреца с лицом Будды, «Папаша Танги хладнокровно требовал за нее 500 франков и, если покупатель возмущался «чрезмерностью» цены, добавлял: «Я ведь не намерен продавать свой портрет». И действительно, картина оставалась с ним до конца жизни; после его смерти ее приобрел Роден», — рассказывал Воллар. Итак, Тео Ван Гог и следом за ним Папаша Танги вышли из игры.