Жизнь этого парня: как Леонардо Ди Каприо стал главной звездой Голливуда
О съемках «Титаника» начали слагать легенды, когда даже не был готов окончательный монтаж:Кейт и Лео, оказавшиеся на волоске от гибели во время очередного трюка, происки уволенного помрежа, подсыпавшего всей группе в суп галлюциногенные грибы, макет размером в три четверти от творения инженеров White Star Line, непрерывные скандалы с начальством из-за денег. По воспоминаниям Ди Каприо, в его карьере не было ничего тяжелее и мучительнее, чем работа на «Титанике», единственным спасением стали отношения с Кейт Уинслет, с которой они подружились в первые же минуты. Чтобы найти подход к своему герою, Леонардо пришлось ментально вернуться на годы назад и совместить своего же Ромео с Тоби из «Жизни этого парня», добавив несколько черт Джима из «Дневника баскетболиста». Детский восторг перед жизнью, каждый день предлагающей новые возможности для приключений, сочетается в Джеке с удивительной решимостью делать выбор раз и навсегда — в первую очередь романтический, — не боясь, что в любой определенности есть окончательность, а значит, она ограничит его свободу, являющуюся как будто приоритетом.
Наивность неофита — и в жизни и в любви — соседствует с искушенностью, которая не что иное, как природная интуиция человека беззаветно доброго и бескорыстного. Джек знает, что именно нужно сказать Роуз, чтобы та отказалась от мысли о самоубийстве, и вместе с тем Джек робеет в момент близости. Джек не скрывает, что познал изнанку мира, когда жил в Париже и писал обнаженными обитателей его чрева, однако не может найти слов, чтобы объяснить Роуз, как именно она должна ему позировать.
Джек смущается от великолепного вечернего наряда возлюбленной, но беззастенчиво разглагольствует перед Гуггенхаймами и Асторами на званом ужине, запивая хлеб шампанским и бросая Кэлу спички через стол. Джек понимает, что салоны первого класса не его среда обитания, однако через пару минут обживает роскошные интерьеры с той же легкостью, что и тесные каюты пролетариата. То, что мать Роуз, обеспокоенная новой дружбой дочери, называет безответственностью, не что иное, как свобода быть собой в любых обстоятельствах. Идея, как известно, самый страшный из существующих вирусов — а идея свободы как жизненной необходимости и попросту для заведенного миропорядка смертельна. В некотором роде Джек, а не корабль есть чудо прогресса и предвестник грядущих перемен. Пусть они оба погибнут, но их смерть — плата за наступление нового времени, неслучайно Роуз пояснит уже из дня нынешнего, что Кэл, даже спасшись на «Титанике», покончил с собой десятью годами позже, не вынеся биржевого краха на Уолл-стрит. Новый век, он же как ребенок — только учится жить, только расправляет плечи. Поэтому Ди Каприо очень точно уловил главное в своем герое — он действительно, как и предупреждал в момент проб Кэмерон, та самая точка отсчета, буквально нулевой пациент.
Первая часть «Титаника» — непрерывное восхождение на вершину чувств — кульминацией становится сцена на носу корабля, вошедшая и в анналы, и в сборники анекдотов: раскинувшая руки, словно крылья, Роуз летит в объятьях Джека над океаном, а за кадром распевается Селин Дион, убеждая, что ее сердце будет биться вечно. За единением душ следует соитие тел — Роуз и Джек предаются любви в трюме, в салоне «Роллс-ройса». Кэмерон, не смущаясь, использует старую, как этот мир, метафору падения в пропасть страсти — на стеклах автомобиля не только пар от дыхания любовников, но и отблески адской машины, в которую кочегары без усталости бросают уголь. Работающие поршни двигателя также символизируют плотские утехи, спустя десять лет этот образ использует Никита Михалков в своем опусе «Солнечный удар», герои которого плывут на корабле в новую страшную эпоху массовых репрессий и мировых войн. Через несколько секунд после знаменитого кадра с ладонью, заверившей своим отпечатком любовный акт, «Титаник» встречается с айсбергом, и теперь не только Джек и Роуз, но и все пассажиры лайнера-легенды из королей обратятся в прах, человеческая гордыня будет повержена в пучину морскую судьбой-злодейкой. И тут уже Джек возьмет на себя полномочия проводника — Орфей спускается в ад, однако вопреки апокрифу именно он останется в царстве мертвых, а оглядываться на прошлое уже будет спасенная им Эвридика — в самый последний раз возлюбленные поменяются ролями.
Сцены бедствия срежиссированы Кэмероном как череда апокалиптических видений. Кто-то, как миллиардеры Астор и Гуггенхайм, неожиданно проявляет силу духа и встречает смерть при полном параде, невозмутимо раскуривая сигары и дегустируя коньяк. Кто-то, как мистер Эндрюс, создатель «Титаника», благородно уступает полагающееся ему место в спасательной шлюпке пассажирам третьего класса. Кто-то, как капитан Смит, памятуя о присяге, остается на посту, не желая опошлить последние минуты бессмысленной суетой. Кто-то, как жених Роуз, опереточный злодей Кэл, продолжает мстить бросившей его возлюбленной, преследуя ее с Джеком по затопленному кораблю — в одной руке пистолет, в другой ценные вещи. Кто-то молится, а кто-то играет на прощание мазурку. Все эти люди проносятся перед глазами главных героев, словно проклятые высшей волей души, мечущиеся по преисподней.
В финале Джек и Роуз наконец остаются наедине — ледяное безмолвие океана изредка нарушают стоны цепляющихся за обломки корабля утопающих. Джек держится онемевшими руками за Роуз, он умирает, но даже в агонии продолжает убеждать ее, что она сдюжит, что у них впереди огромное путешествие под названием жизнь. Ди Каприо не так часто приходилось умирать на экране, ведь главные герои чаще всего побеждают, но из его редких киносмертей эта гибель самая умиротворенная, наполненная нежностью, осознанием того, что впереди не пустота, а вечный покой, и, что особенно важно, он справился, он спас свою возлюбленную — и тогда, при первой встрече, и сейчас, на краю ночи.
Если после окончания съемок мучения актеров, доведенных уже до полного изнеможения, прекратились, то Джеймсу Кэмерону только предстояла Голгофа, ибо количество отснятых часов превышало все мыслимые нормы и продюсеры уже изъявляли недовольство, что к гигантским суммам, потраченным на «Титаник» — около двухсот миллионов долларов — теперь придется добавить сотни тысяч на монтаж. Кроме всего прочего Fox и Paramount не могли договориться о дате релиза.
Изначально предполагалось, что «Титаник» стартует в прокате 7 июля, на День Независимости. Однако к этому времени картина была не готова. С июля премьеру по инициативе Fox перенесли на август, но Paramount продолжал настаивать на конце декабря, на окне между Днем Благодарения и Рождеством, что категорически не устраивало партнеров, запланировавших на этот период два других важных релиза — очередных «Чужих» и «Анастасию». В итоге премьера состоялась на кинофестивале в Токио 1 ноября. К этому моменту в прессе уже царила абсолютная истерия, до журналистов дошли слухи о поведении Кэмерона на площадке, многие члены группы обвиняли его в превышении полномочий и неподобающем поведении. Режиссеру даже пришлось опубликовать в Los Angeles Times колонку с оправданиями, в которой он заявлял, что «одержимый мечтой всей жизни человек действительно может показаться со стороны тираном и деспотом». Для всех участников «Титаника» затянувшееся ожидание стало последней каплей. Даже ДиКаприо, обычно избегавший присутствовать на первых показах, вылетел в Токио, чтобы увидеть результат многомесячной работы. Впоследствии он вспоминал, что на той премьере в Японии сразу понял — перед ним не просто фильм, а уникальное переживание, что вскоре полностью изменит его жизнь.
Первые рецензии предсказуемо сочились желчью. Любимый критик Квентина Тарантино Кеннет Тюран назвал картину «бездарной подделкой, бледной копией голливудской классики». Дэвид Томпсон из The Guardian пошел еще дальше и объявил «Титаник» «балластом, что унесет на дно создателей, и никто по ним не заплачет». Тем не менее в прокате «Титаник» оказался на вершине таблицы, с легкостью обойдя новую Бондиану «Завтра не умрет никогда» и закрепившись за «Криком-2». На второй уикенд вместо обычного падения сборы, наоборот, обнаружили заметный прирост. А через месяц после релиза фильм продолжал делать кассу в районе 30 миллионов еженедельно. Три с половиной месяца «Титаник» держался в лидерах проката, собрав в мире больше миллиарда долларов, этот рекорд удалось побить много лет спустя только самому Джеймсу Кэмерону с «Аватаром». Почти сразу эффект «Титаника» специалисты стали связывать с фигурой ДиКаприо — сотрудники кинотеатров рапортовали, что постоянно видят на сеансах одни и те же лица — девочек-подростков, плачущих взахлеб на финальных сценах. Среди сопутствующих прокату товаров тоже прежде всего продавались предметы с изображением Леонардо. И в Москве, и в Момбассе тинейджеры сходили с ума от Джека Доусона, стоически испускавшего дух посреди Атлантического океана. Воцарившаяся в мире эйфория моментально сказалась на личной жизни актера. Его первая постоянная девушка, модель Кристен Занг, разорвала отношения, мудро предположив, что их любовь на фоне резко возросшей популярности актера обречена, ибо слишком много представительниц прекрасного пола захотят очаровать звезду своими прелестями. Поэтому на лондонской премьере ДиКаприо появился в сопровождении матери, что с тех пор стало доброй традицией. Профессиональные выходы в свет Леонардо и по сегодняшний день осуществляет под руку с членами семьи, а не с возлюбленными.
Что касается наград, то на «Золотой глобус» были номинированы и Кейт Уинслет, и Глория Стюарт, исполнявшая роль Роуз в старости, и ДиКаприо, уступивший, впрочем, приз Питеру Фонде за картину «Золото жизни». Киноакадемия, увы, не последовала примеру гильдии иностранных кинокритиков и объявила, что у «Титаника» 14 номинаций (предыдущий рекорд поставил «Все о Еве» Джозефа Манкевича в 1950 году), в категории «лучшая мужская роль первого плана» вопиющим образом отсутствовала кандидатура Леонардо Ди Каприо. Так бонзы индустрии наказали молодого артиста, по их мнению, возомнившего себя вершителем прокатных судеб, а значит повелителем мира, как, собственно, его герой себя и называл, взобравшись на нос «Титаника». Это решение вызвало шквал протеста среди фанатов, в кулуарах премии популярность Ди Каприо сравнивали со славой молодого Фрэнка Синатры, с той лишь разницей, что успех Лео зиждился не только на красоте, но и на таланте. Не отставала и внезапно подобревшая пресса, самые разные имена возникали в качестве параллели к фигуре ДиКаприо: Дэвид Боуи, Кэри Грант, Пол Ньюмен, Джон Уэйн. В свою очередь дуэт Лео и Кейт воспевали, вспоминая в восторженных текстах Тома Хэнкса и Мег Райан из «Неспящих в Сиэтле», Хамфри Богарта и Ингрид Бергман в «Касабланке», Патрика Суэйзи и Деми Мур в «Привидении», ну и, конечно, Кларка Гейбла и Вивьен Ли в «Унесенных ветром».
На церемонию вручения «Оскара» Ди Каприо не явился, предпочтя провести самый важный для кинематографистов вечер в году в кругу близких друзей в одном из суши-баров Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке. Джеймс Кэмерон был своим артистом страшно недоволен, что не помешало ему, получая награду за лучший фильм, упомянуть Лео, а затем сымитировать все тот же жест Джека Доусона, крича со сцены: «Я — король мира!» Неудивительно, ведь «Титаник» собрал 11 «Оскаров», обогнав «Бен Гур», в следующий раз такое же количество статуэток с церемонии унесет Питер Джексон за «Властелина колец». Самый желанный актер планеты после спуска «Титаника» на воду проигнорировал не только Киноакадемию, Ди Каприо манкировал и Каннским фестивалем 1998 года, и даже встречей с Рупертом Мердоком, обладавшим правами на международный прокат фильма-триумфатора. Леомания уже его настигла, и колоссальные психологические усилия были брошены на сохранение разума. Спасением отчасти стали съемки в Париже в исторической драме «Человек в железной маске» в компании Джона Малковича, Габриэля Бирна, Жерара Депардье и Джереми Айронса. В то время как Стивен Спилберг рассказывал журналистам, что любой родитель предпочтет увидеть на ужине с собственной дочерью Мэтта Дэймона, а любая дочь предпочтет увидеть в своей постели Леонардо Ди Каприо, Лео старался жить так, чтобы не видеть никого, кому было бы известно его имя. Много лет спустя ДиКаприо жаловался в интервью Чарли Роузу, что даже в Амазонии, куда он отправился инкогнито в путешествие, выглядевшее как побег, вожди какого-то племени вместо приветствия стали кричать, словно оглашенные: «Титаник, Титаник!»