Участники диалога:
- Ксения Соловьева более 15 лет работала в издательском доме Conde Nast Russia. Она вместе с командой запускала в 2007 году журнал Tatler Russia и впоследствии стала главным редактором проекта. Затем Ксения заняла позицию главного редактора журнала Vogue Russia. Сейчас Ксения ведет Telegram-канал «Ксения Соловьева».
- Александр Рымкевич начал свою карьеру в журнале ProDesign в 2000 году в качестве выпускающего редактор. Затем он перешел в проект Fashion Collection на аналогичную должность. В 2008 году Рымкевич стал редактором в журнале Forbes Style, но вскоре ушел в «Robb Report Россия» на позицию заместителя главного редактора. Затем Александр стал главным редактором «Robb Report», после чего возглавлял проект The Rake Russia. Сейчас Рымкевич ведет Telegram-канал Bon Mot.
Александр Рымкевич: Наш с тобой разговор год назад не мог бы состояться, как и многое в нашей жизни. Потому что год назад существовала индустрия, в которой мы работали, — медиа и мода. И хотя они не исчезли, но изменились до неузнаваемости, а мы…
Ксения Соловьева: ...стали админами Telegram-каналов.
А. Р.: Да. Не люблю слово «админ», все время пишу «основатель» или «редактор» — старые привычки умирают долго. Но мне интересно, как ты чувствуешь себя в ситуации, когда за тобой не стоит большой бренд Conde Nast, а ты сама теперь и есть медиа или, как теперь принято говорить, личный бренд?
К. С.: Я никогда специально не выстраивала личный бренд. Даже не потому, что в Conde Nast это не поощрялось. Когда-то, может, и не поощрялось, а теперь Эдвард Эннинфул лично появляется на двух обложках в месяц. Но у меня всегда была вера в то, что, если хорошо делаешь свое дело, с личным брендом тоже все будет в порядке. Просто это как вторая работа. Тот же Telegram — совершенно не те три строчки, которые люди видят со стороны. Времени никогда не было. В последний год в Vogue я и «тот самый грам» вела очень вяло. Даже не запостила в день своего назначения фоточку, чтобы получить 5000 поздравлений. Когда становишься главредом Vogue, тебе это правда уже не нужно.
Тем не менее внутри были мысли о том, что ты значишь без визитки, «без погон». Люди любят драматизировать жизнь главреда «после». Типа «на следующий день ей никто не позвонил поздравить с днем рождения». Ерунда и пошлость. Мне всегда верилось, что мой сценарий будет другим.
Поэтому, если вынести за скобки весь ужас, который сейчас происходит, для меня работа над личным медиа — искать темы, писать от «я», постить фотки — челлендж, интересная задачка. Ну и деньги. А как ты?
А. Р.: Я тоже никогда не стремился к публичности. Мне казалось, что я достаточно выражаю себя через свои проекты. Но мой журнал закрылся еще во время пандемии, и тогда мне пришлось начать выстраивать этот навязший на зубах «личный бренд», хотя мне ближе такие понятия, как профессионализм, опыт, знания, характер, наконец. Я же про смыслы, а не про красивые позы в кадре, поэтому когда мне нужно было запостить в сеть-которую-нельзя-называть селфи, у меня был полный ступор. В этом смысле Telegram стал для меня спасением, писать мне явно привычнее и проще. Но для новой аудитории, которая не читала мои нишевые журналы, я решил обозначить свой профессиональный бэкграунд, поэтому, хоть я и не люблю формулировку «бывший главред», именно это написано в шапке моего профиля. Это же я замечаю у тебя: ты ведешь канал как журналист, занимаешься фактчекингом, указываешь источники, берешь комментарии. Это вообще ценится в Telegram, в котором информация живет пять минут?
К. С.: Мне кажется, Telegram перестал быть платформой, где работает что-то одно. Это просто канал, который передает то, что тебе нужно. Да, наверное, общий уровень экспертизы с приходом редакторов поднялся. Но я категорически против, чтобы мы сейчас ударились в риторику: мол, пришли профессионалы и научат моего любимого Golden Chihuahua, как писать. Категорически нет. Каждый из нас находит аудиторию, которая нам доверяет, и для нее пишет. И, наверное, читатели тоже пришли новые, как в свое время на YouTube. Короче, там не только мемы и короткое «пришел, увидел, победил».
А. Р.: Это по-своему прекрасный жанр! Без мемов ни один Telegram-канал не может обойтись. Этот элемент спонтанности и несерьезности и делает его интересным. Журнал ты не можешь подобным образом строить. У тебя есть повестка, редакционный план, рекламные обязательства, гайдлайны... Мне нравится в Telegram возможность иронизировать насчет нашей индустрии. В конце концов мы обсуждаем просто вещи. Они могут быть красивые, очень дорогие, в них может быть много смысла вложено. Но это точно не самое важное в жизни. Мне кажется, о моде, где на самом деле все не очень хорошо с иронией и самоиронией, как раз и стоит говорить не слишком серьезно.
К. С.: Да. Мы все, скинув корпоративные путы, чувствуем себя свободнее. Нет уже этого невероятного страха подвести работодателя, страха перед рекламодателем. Более искренняя интонация, более живая.
А. Р.: Поскольку ты упомянула рекламодателей, без которых модные медиа не могут функционировать, мне интересно, примут ли западные компании формат Telegram, случись им в какой-то момент вернуться на наш рынок?
К. С.: Если мы говорим про институциональных игроков — даже если зажмуриться и представить, что они вдруг вернулись... Не все понимают, что им делать с Telegram, потому что этого не понимают головные офисы. Во Франции или Италии это просто мессенджер. Они бы даже не могли размещать нативную рекламу, у них нет права на такой формат. Есть готовые креативы — бери и размещай. Авторский текст? Спасибо, не надо. Гораздо лучше Telegram осваивают отечественные марки, которые с самого начала выстраивали коммуникации, опираясь на собственные силы.
А. Р.: Я как раз недавно объяснял, что такое Telegram и как это работает, главе рекламного отдела крупного итальянского люксового бренда. Если они однажды возобновят работу, скорее всего, им придется иметь дело с новым медийным ландшафтом. Мне кажется, международные журнальные бренды вряд ли вернутся быстро, если вообще это произойдет, учитывая, что они и сами переживают глобальный кризис, особенно печатные медиа.
К. С.: Даже если вдруг представить, что западные бренды вернутся (мне это сейчас кажется маловероятным), то, конечно, не будет такого, что Telegram вдруг взял и заменил все. Да, наша немногочисленная индустрия действительно сидит в Telegram, и нам кажется, что все остальные тоже. Нет. Это профессиональная деформация. Telegram — лишь один из каналов. С ограниченными возможностями. В нем производится недостаточно оригинального контента. Когда существовал глянец, когда были lifestyle-сайты, они периодически подкидывали качественные поводы для обсуждения. Сейчас мало красивых съемок, мало текстов. Поэтому мы жадно кидаемся обсуждать Рианну на обложке британского Vogue или Арми Хаммера из Air Mail.
Что касается журналов, знаешь, когда Conde Nast закрылся, я смотрела на принт и думала: все, больше никогда. Ушла прекрасная эпоха, спасибо, на этом все. Но сейчас, когда я наблюдаю, как развиваются журналы за границей, особенно независимые, как они генерят вокруг себя внимание, сколько классных фотографов с ними работает, как охотно им дают одежду большие бренды, которые раньше в их сторону и не смотрели. Там точно есть жизнь. Другое дело, что все надо считать. Не надо 12 номеров в год. Нужно, чтобы это было действительно ценно, без проходного.
А. Р.: Соглашусь, что до типографского станка должны доходить журналы, которые представляют собой какую-то библиографическую ценность. Зачем уничтожать бразильский лес ради условных Glamour или Cosmopolitan, их форматы прекрасно работают онлайн. В то время как журналы с крутым визуальным контентом и высоким уровнем текстов должны сохраняться в аналоговом формате, поскольку они более художественно отражают наше время. Как таковые медиа не исчезнут никогда, людям всегда будет нужна информация. Я думаю, что все это будет видоизменяться и превращаться в какие-то новые медиаметавселенные. А с ними будут мигрировать и профессионалы медиаиндустрии, и аудитория.
К. С.: Эта миграция уже происходит: я имею в виду переход глянцевых работников в модные бренды. Первыми из редакции Vogue и Tatler, кто нашел работу, были как раз редакторы сайтов, которые умеют создавать быстрый виральный контент. Соцсети, рассылки, сайт, YouTube. На каждой площадке брендам нужен свой голос. Я считаю, для моих коллег это бесценный опыт. Как написать рассылку, которая поможет продать пять новых моделей пальто? Как по-разному рассказать про коллекцию, снятую где-нибудь в Бодруме или Санкт-Петербурге?
А. Р.: Да, мы видим примеры брендов, которые сильно обновились в имидже, я лично кого-то раньше даже не замечал. И благодаря тому, что у них теперь мощный визуальный контент и интересный сторителлинг, они стали намного заметнее. Когда все случилось, я смотрел на российские бренды и думал: ничего мы не сможем заместить, все это местечково и вообще никак не связано с мировым контекстом моды. Сейчас, по прошествии года, я уже не могу так сказать. Появились отдельные действительно хорошие примеры.
К. С.: Их, безусловно, стало больше. Ну что говорить, если фешен-директор Vogue работает креативным директором в Lime. И довольна, и снимает с теми же командами, с которыми снимала, и есть планы зарубежных съемок. Для креативных людей это cуперважно.
А. Р.: Я недавно смотрел их видео на сайте с проходкой по модернистскому зданию, это фантастически эффектно сделано. Но, понятно, что не все бренды могут себе позволить такой уровень съемки, мы говорим все-таки о единицах, их пока мало для здоровой конкуренции. Она даже более выражена среди множества маленьких брендов, которые смотрят на большие.
К. С.: Да, если речь заходит про коммуникации, часто говорят: «Я хочу, как в 12 Storeez или Monochrome». Это действительно определенный, очень высокий стандарт. В том числе стандарт частоты напоминаний о себе, потому что сегодня каждую неделю нужно что-то новое: капсулы, дропы, звезды. Внутри брендов появились огромные продакшены. Несколько брендов уже производят собственные журналы.
А. Р.: То есть мы уже наблюдаем рождение новых медиа благодаря хорошим специалистам старых медиа. Но не кажется ли тебе, что при этом мы все участвуем в некоем карго-культе? Мы обсуждаем мировые недели моды, новые назначения дизайнеров, их коллекции и обложки журналов, при этом практически никто из профессионалов не посещает показы и презентации.
К. С.: Есть такое. Мы действительно с такой страстью в прямом эфире смотрим и комментируем Super Bowl, недели моды и назначение Фаррелла, так радуемся, что Катя Мухина сидит в первом ряду Prada, что Арсений Джабиев и Абдул Артуев снимают обложки Vogue, ну а если какая-нибудь Кайли Дженнер наденет русский тренч, то это вообще праздник! Меня не покидает ощущение, что мы остались где-то на острове. От него отплывает корабль, а мы пытаемся из последних сил перебросить туда мостик. Но корабль все дальше и дальше.
Мода все-таки очень интернациональная штука. Я сейчас не про умение сшить качественные брюки, а про моду как часть искусства и поп-культуры.
А. Р.: Ты описала один из моих главных страхов — страх изоляции, поэтому пока я верю в этот спасательный пузырь. Мода — очень космополитичная среда, и глобальные тренды точно не создаются в России. Для любой креативной индустрии изоляция убийственна.
Я помню свое путешествие в Иран. Это страна с древнейшей культурой, в которой живут красивые талантливые люди с невероятно грустными глазами. Они рады тебя видеть, но они не знают, что такое международные стандарты комфорта и гостеприимства. Изоляция стирает понимание об устройстве современного мира. Возвращаясь к моде, я просто надеюсь, что те самые специалисты, которые поработали в медиа, смогли изнутри увидеть, как устроена глобальная индустрия моды и сегодня пришли в российские бренды, смогут привести их к каким-то правильным стандартам. Но кто придет им на смену, если новое поколение вырастет с искаженным представлением о мире?
К. С.: Тема преемственности мастеров — проблема не только России. Желающих сегодня пойти учиться на закройщика или вышивальщицу очень мало. Не буду говорить банальности про то, что всем хочется снимать TikTok. Именно поэтому Fendi раздает гранты молодым специалистам, поэтому Cartier строят фабрики, похожие на музеи современного искусства, и там делают wellness и тренажерку, чтобы там было классно работать, именно поэтому их поддерживают государства. Но это усилия вдолгую, без быстрых результатов.
А. Р.: Мне кажется, ты ответила на вопрос, который я хотел задать: возможен ли люкс Made in Russia. У меня сомнения на этот счет. Потому что люкс — это игра вдолгую. Недавно я прочел прекрасную фразу о том, что для того, чтобы получился Hermes, нужно время. Я не представляю ни одного бизнесмена, который готов на такой бескрайний горизонт планирования, потому что существуют сферы бизнеса, где эти деньги оборачиваются быстрее. Люкс, как и деньги, требует времени и тишины, хотя бы какой-то стабильности.
К. С.: 100%. Я слышала, что вскоре после начала СВО было совещание то ли в Минпромторге, то ли где-то еще. И туда были приглашены главы представительств западных модных компаний: рассказать, как построить бренд, подобный, условно говоря, Dior, здесь, в России. То есть люди на полном серьезе думают, что это как дать денег на нацпроекты и через три года получить сумку Dior. Что действительно делает товар брендом? Откуда берется эта надстройка в виде мифа? Про это можно написать диссертацию, вряд ли мы с тобой сейчас успеем это проговорить. Но вот назови хоть один китайский бренд, желанный в нашем сегменте, — при их-то возможностях.
А. Р.: В Китае я могу назвать один, хотя, вероятно, их уже больше. Это Shang Xiа, что неудивительно, поскольку его сооснователем выступила Hermes Group, а позднее их акции выкупили члены семьи Аньелли. Не думаю, что мы могли бы повторить их путь в нынешних условиях. Хотя есть один исторический пример, когда страна, находившаяся под санкциями, смогла построить не люксовую индустрию, но заложить ее будущий фундамент. Как это ни парадоксально звучит, но корни успеха слогана Made in Italy мы должны искать в одном из самых страшных и мрачных периодов истории Италии — в эпохе фашизма. После вторжения в Эфиопию на страну были наложены санкции, и она перестала получать сырье, началась политика автаркии — построения изолированной экономики, буржуазия покупала свои наряды в Париже. Война впоследствии, конечно, многое уничтожила, но какие-то корни сохранились и потом дали жизнь послевоенному итальянскому экономическому чуду, создали эту феноменальную индустрию люкса, которую мы знаем сегодня. Однако не будем заблуждаться, все это возникло не благодаря фашизму или Муссолини, а благодаря итальянскому гению и трудолюбию, но определенные институциональные предпосылки были созданы именно тогда. Не хочу никоим образом сравнивать это с Россией, потому что мы говорим о событиях столетней давности, а сейчас конкурировать на поле люкса, где многое поделено между несколькими крупными игроками, очень тяжело.
К. С.: Мне кажется, в России вряд ли будет люкс, так сказать, высшей ценовой категории. И вряд ли кто-то ставит такие амбициозные цели. Но вот в сегменте премиум, я верю, это возможно. Ты видел, что делает Bork? Все — от массажеров до стульев. И как они упаковывают свои изделия!
А. Р.: Если у них получилось, почему у модных марок не получается? Тот же 12 Storeez недавно обещал нам премиум.
К. С.: Мне кажется, там была неидеальная коммуникация. Я на это смотрю совершенно спокойно, как на опыт. Нормально пробовать, ошибаться, пробовать опять. Всегда непросто сообщать о повышении цены. По-моему, они напугали сильнее, чем дело обстоит на самом деле. То есть многие подумали, что туда уже зайти нельзя, а на самом деле, когда эффект от громких слов сошел на нет, стало понятно, что можно.
А. Р.: Все же я бы на их месте побаивался слова «люкс», оно накладывает очень серьезные обязательства. Однако есть примеры, где это, на мой взгляд, удалось сделать. Это ювелирная марка Ilgiz F. виртуозного мастера по эмали Ильгиза Фазулзянова, которого в мире заметили и признали быстрее, чем в России. То же самое с часовщиком Константином Чайкиным, чьи часы-монстры торгуются на аукционах. Но в отличие от моды в ювелирных изделиях и часах невозможно ничего сымитировать — уровень и качество материалов и работы сразу видны. Есть и хороший пример в парфюмерии.
К. С.: Fakoshima?
А. Р.: Да, я считаю, что это абсолютно люксовый продукт в смысле самого аромата и имиджа. Может, он пока недотягивают до люкса по упаковке. Но Fakoshima — микробренд, за которым не стоят инвесторы, у них и близко не объемы Bork. А проблема качественной упаковки в России всегда была очень острой.
К. С.: Для того чтобы марка делала большие объемы, нужно их где-то продавать. У нас проблема с ретейлом за пределами Москвы и еще полутора городов. Да, понятно, многие марки за пандемию выстроили онлайн, но с мультибрендами, где дизайнерам, особенно тем, кто раньше продавался в Европе, Азии или Штатах, хочется стоять, пока все очень грустно.
А. Р.: Это правда, но мне порой кажется, что и марки, и ретейлеры не особенно стремятся к кооперации. В смысле объединяющих их профессиональных мероприятий все очень плачевно. Я недавно был на открытии сезонного шоурума и застал там команду Bosco di Ciliegi, у них большие площади, которые нужно заполнять. Не думаю, что они были впечатлены продуктом, хотя там была пара марок, достойных внимания. Меня поразило другое: вы заходите на стенд, и на нем нет ни одной живой души. Ни на одном из 23 стендов, на которые я заходил, ко мне никто не подошел, не представился, не спросил, кто я, не сказал ничего о марке. Их участники были заняты фуршетом. Как человек, прошедший более двадцати выставок Pitti Uomo, я, признаться, был шокирован. Проблема заключается в том, что бренды не чувствуют себя частью большой индустрии, не взаимодействуют друг с другом, не заинтересованы в целом в том, чтобы условия этой игры стали более цивилизованными и профессиональными. В конце концов кому нужна сегодня эта русская мода, кроме нас самих?
К. С.: Кстати, на открытии Blue Store, пусть это и небольшое пространство, у каждого рейла стоял представитель марки и пытался про свой продукт рассказать.
А. Р.: Да, они в этом смысле молодцы, но индустрия и рынок гораздо больше, чем то, что может вместить Blue Store.
К. С.: Поэтому пока у нас быстрее растет серый рынок, чем собственная индустрия. Много появилось сервисов по доставке. Brand Delivery, например, которые активно заходят в Telegram. Это те же ребята, у которых магазин Vintage Voyage. У них понятный бэкграунд, им проще про себя рассказывать. А я вот вчера разговаривала с девушкой, которая сразу после 24 февраля переехала в Эстонию, там у нее хаб, и со всей Европы стекаются заказы. Дальше их перебрасывают сюда, в Россию. Все приходит в коробках, с пыльниками, чеками, запаковывается в пакеты сервиса и отвозится клиенту.
А. Р.: У меня есть приятель, фарцовщик еще с 1980-х годов, легенда этого рынка. Тогда он чуть ли не в гробу вез черную икру в Америку, а оттуда джинсы. Полное безумие. Но должен сказать, что вкус у этого человека исключительный. И сейчас это все на старые дрожжи легло, он снова в деле. Я рад за него лично, но не рад за индустрию, потому что это не цивилизованное состояние рынка.
К. С.: Естественно, поэтому хочется, чтобы наступил мир и витрины в Столешниковом наконец зажглись.
А. Р.: Да, и очень хочется пройтись там по приятному поводу и со спокойной душой.