На службе у зла: кто составлял «серую зону» между нацистами и их жертвами
4 сентября 1942 года глава юденрата Лодзинского гетто Хаим Румковский обратился к его жителям с одной из самых страшных речей в истории XX века. Промышленник, который считал себя защитником евреев, а среди них считался то ли монархом, то ли диктатором, попросил обессилевших от голода, болезней и ужасных условий людей выдать нацистам всех детей младше 10 лет.
Споры о той речи ведутся до сих пор. Многие считают Румковского коллаборационистом и пособником преступников, некоторые уверены, что именно его сотрудничество с оккупантами позволило гетто в Лодзи просуществовать дольше всех остальных — с февраля 1940-го по август 1944-го — и помогло спасти немало жизней.
«В мои преклонные годы я вынужден умолять, — сказал в тот день 65-летний Румковский. — Братья и сестры! Отцы и матери! Отдайте мне ваших детей! Вчера мне передали приказ о депортации более 20 000 евреев. Я и мои ближайшие помощники думали поначалу не о том, сколько евреев погибнут, но о том, сколько их можно спасти. И мы пришли к заключению, каким бы жестоким оно ни казалось: мы должны выполнить немецкий приказ своими руками. Я должен провести эту трудную и кровавую операцию — отсечь отдельные члены, чтобы сохранить тело. Я не намереваюсь утешать вас в этот день. Я стою перед вами, преисполненный скорбью и болью. Я открою вам секрет: они потребовали от меня 24 000 жертв. Мне удалось сократить это число до 20 000, но с условием, что депортированы будут только дети младше 10 лет. Те, кто старше, спасены! Сломленный еврей с разбитым сердцем стоит перед вами. Не завидуйте мне. Это самый страшный приказ, который мне доводилось когда-либо выполнять. Отдайте мне ваших детей! В этом случае мы сможем избежать последующих жертв и сохранить жизнь 100 000 евреев! Так они мне обещали: если мы сами депортируем детей, больных и стариков, они оставят нас в покое».
Толпа прервала Румковского — родители кричали, что лучше поедут с детьми, чем отпустят их в неизвестность. Глава гетто прервал их и заверил, что уже «умолял на коленях» представителей немецкой администрации поступить по-другому, но получил резкий отказ. Единственная альтернатива — полное уничтожение гетто.
«Нужно иметь сердце бандита, чтобы требовать то, чего требую я, — признал Румковский. — Но поставьте себя на мое место. Подумайте здраво, и вы поймете, что я не мог поступить иначе. Оставшееся население гетто, которое еще можно спасти, многократно превышает ту часть, которая должна уйти».
Очевидцы, вспоминая о том дне, описывали Румковского по-разному. Кто-то увидел актера, поправлявшего волосы и для убедительности принимавшего скорбный вид. Другим он действительно показался сломленным человеком, который выполнял душераздирающую миссию и с трудом сдерживал отчаяние. Скептики обращали внимание на то, что глава юденрата (подотчетного нацистам административного органа еврейского самоуправления) полностью контролировал социальные процессы в гетто и мог сформировать в официальных источниках выгодный ему дискурс о депортации детей, выставив себя мучеником и героем. В действительности Румковский знал, что ни ему, ни семьям его приближенных преследования не грозят — по крайней мере, на тот момент.
На следующий день после выступления главы гетто добровольцы из евреев, которым пообещали за участие хлеб, колбасу и сахар, а также офицеры СС начали операцию: жителям запретили покидать дома, пока немцы с помощниками стучали по дверям и забирали детей. Большинство взрослых догадывалось, что произойдет с депортированными, но все равно одевали тех в лучшую одежду, давали побольше игрушек и вещей. Тех, кто «упирался», расстреливали на месте. Матери бежали за повозками и умоляли, чтобы их забрали вместе с детьми.
За несколько дней нацисты депортировали из гетто больше 15 000 человек, которые из-за возраста или физического состояния считались «непригодными к труду». Эта формулировка предопределила их судьбу. По прибытии в лагерь смерти Хелмно их под предлогом санобработки и дезинфекции сгоняли в так называемые душегубки — грузовики, где травили выхлопными газами.
Император гетто
Для нацистов принуждение евреев к участию в собственном уничтожении — за счет угроз и обмана — было чисто прагматической мерой: оно позволяло сэкономить рабочую силу, время и деньги. Внедряя еврейскую администрацию как промежуточное звено между собой и своими жертвами, оккупационные власти поддерживали иллюзию законности и сводили к минимуму риск масштабных недовольств. Сами они почти не участвовали в повседневной жизни гетто. Испуганные люди, которых туда согнали, лучше соблюдали установленный порядок, когда приказы исходили от представителей своего народа.
Первые полгода после вторжения в Польшу нацисты лишали евреев работы и выселяли из домов. Их магазины, квартиры, предприятия, гостиницы и кафе передавали прибывавшим из Прибалтики этническим немцам. Евреев обязали носить отличительные знаки — желтые звезды — и согнали в изолированные кварталы, где те должны были жить и умирать в соответствии с концепцией «продуктивного уничтожения». Немцы заставляли их «трудиться на благо рейха», пока у них оставались силы, но не беспокоились ни о социальных благах, ни о бытовых удобствах.
Людям приходилось ютиться по четыре-шесть человек в одном помещении: 160 000 евреев, не успевших сбежать из Лодзи после немецкого вторжения, втиснули на территорию, где располагалось от 25 000 до 42 000 комнат. В первое время в гетто допускали поляков нееврейского происхождения, которые торговали по завышенной в несколько раз стоимости, а евреев выпускали в город на работу с обязательством вернуться вечером. Затем правила ужесточили: никто, кроме нацистов, не мог покидать гетто и проникать в него. Солдаты круглосуточно патрулировали периметр вдоль колючей проволоки. Тех, кто подходил к выходу слишком близко, убивали без разбирательств.
Назначенный главой юденрата в октябре 1939-го Хаим Румковский получил неограниченные полномочия в том, что касалось внутренней жизни гетто, просто потому, что нацистам не было никакого дела до того, как жили евреи. Их интересовали только порядок и продуктивность — все остальное отдали на откуп Румковскому с тем условием, что тот будет беспрекословно подчиняться приказам немцев и контролировать население.
Он стал единственным связующим звеном между евреями Лодзи и остальным миром. В его ведении находились имущественные вопросы и любые конфликты: Румковский поощрял, наказывал, судил и даже казнил своих подданных без оглядки на правовые нормы и без необходимости отчитываться перед кем-либо. Глава гетто даже ввел собственную валюту, которая считалась единственным легальным платежным средством. На монетах чеканились звезда Давида и золотой светильник менора, один из символов иудаизма. Кроме них, на территории гетто печатались почтовые марки.
«От голодных подданных Румковски ждал в ответ не просто послушания и уважения, — писал бывший узник Освенцима и исследователь холокоста Примо Леви. — Он ждал от них проявления любви. В его распоряжении было целое войско художников и ремесленников, которые по первому же его требованию за четвертушку хлеба бросались рисовать и печатать марки с изображением его бородатой головы, осиянной божественными светом — светом надежды и веры. Была у него и коляска, запряженная худющей лошадью, в которой он разъезжал по улицам своего крошечного королевства, населенного нищими и попрошайками, разъезжал, как и положено королю, в мантии и в сопровождении эскорта подхалимов и убийц. За время правления он произнес немало своеобразных речей, усвоив наигранно-вдохновенную технику Муссолини и Гитлера. Он вел себя как все мелкие тираны — демонстрировал бессилие тем, кто был выше, и всемогущество — тем, кто ниже».
Румковский тщательно следил не только за денежным оборотом, но и за частной жизнью граждан: он организовал внутреннюю полицию из 1200 человек, которые проводили расследования, конфисковывали имущество, проводили задержания и охраняли главу гетто от недоброжелателей. Себя он наделил правом осуществлять «административный арест», для которого было достаточно устного приказа, а также правом амнистировать нарушителей.
Характерной чертой «правления» Румковского стала жесткая борьба с несогласными. Глава юденрата цензурировал почту и следил за содержанием материалов в местной газете. Когда недовольные устраивали демонстрации или забастовки, Румковский обращался за помощью к немцам, чтобы те предоставили солдат для предотвращения восстания. Жертвами первой волны депортаций стали представители трех профессий, которые чаще всего высказывали недовольство: рыбаки, мясники и кучера. Когда очередь дошла до женщин, Румковский объявил, что незамужние подвергнутся депортации первыми, и отобрал для концлагерей вдов тех мужчин, которых отправили в концлагеря несколькими месяцами раньше.
Спаситель, диктатор или жертва
Жители гетто за глаза называли Румковского монархом, а его владения — империей. Некоторые даже сравнивали его влияние на гетто с той властью, которой обладал Гитлер на территориях, находившихся под контролем Третьего рейха. Самым мощным рычагом влияния главы юденрата на «подданных» стало право лично распределять рационы, устанавливать цены на продукты и назначать людей на должности, в зависимости от которых их шансы не умереть от нищеты и голода уменьшались или увеличивались.
«Его завораживали психологические и политические привилегии этого странного и — как ему казалось — многообещающего положения, — говорилось в одном из первых материалов о Румковском, основанном на архивных материала Исследовательского института идиша и воспоминаниях жителей гетто. — Как и все диктаторы, он делал вид, что презирает политику, любит порядок и защищает тех, кто ему предан. В своих выступлениях он часто использовал такие конструкции, как «мои дети», «мои работники», «мои фабрики» и даже «мои евреи». Ему нравилось командовать. Когда медсестры попросили сократить бесчеловечный рабочий график, он в ответ пригрозил «сокрушить их упрямство».
Сам Румковский считал, что полное подчинение евреев увеличивает их шансы избежать уничтожения. Он часто повторял, что, показывая самостоятельность, жители гетто не дают нацистам поводов вмешиваться в их дела. Среди своих главных заслуг глава юденрата перечислял организацию больниц и школ. В первые месяцы после образования гетто 7366 мальчиков и девочек отправились на учебу в начальную школу, а 728 — в среднюю. Еще через год эти числа увеличились почти в два раза. За хорошие результаты Румковский поощрял детей дополнительными пайками, сладостями и подарками.
Однако сохранившиеся данные не позволяют считать «императора гетто» альтруистичным спасителем своего народа: известно, что Румковский и его ближайшее окружение не ограничивало себя ни в рационе, ни в удобствах. Они устраивали вечеринки и наделяли некоторых девушек привилегированным положением в обмен на сексуальные услуги. В календаре гетто день рождения главы юденрата выделялся как историческая дата, а в альбоме с пожеланиями от учеников и сотрудников школ, который Румковскому преподнесли по случаю Рош ха-Шана (еврейского Нового года) в 1942 году, на первой странице к нему обратились как к «нашему господину и повелителю».
Безоговорочная власть Румковского среди жителей гетто резко контрастировала с его положением среди нацистов: в их иерархии даже самые мелкие служащие СС располагались выше «императора гетто». Для них он был обычным евреем, для удобства наделенным полномочиями командовать другими евреями. Врач, выживший в гетто и после войны уехавший в Америку, рассказывал, как однажды обрабатывал раны, которые Румковский получил после визита к руководителю нацистской администрации в Лодзи Хансу Бибову. Тот, по слухам, избил главу юденрата ради развлечения.
К середине 1944 года военная ситуация кардинально изменилась: вермахту приходилось покидать оккупированные советские территории, а британцы и американцы высадились во Франции. Фронтовые провалы вели к ужесточению политики нацистов в отношении евреев: гетто ликвидировались, а оставшихся жителей депортировали в концлагеря, где их ждала практически неминуемая смерть. На организованной Румковским встрече Бибов пообещал евреям, что их отправят работать в Германию, и гарантировал хорошие условия, но к тому моменту никто уже не верил обещаниям оккупантов. Однако глава гетто даже на том этапе убеждал людей сотрудничать с нацистскими властями и добровольно участвовать в депортациях.
В августе 1944-го пришла очередь самого Румковского и его родственников. Человек, который сыграл такую неоднозначную роль в жизни и смерти евреев Лодзинского гетто, стоя на станции, наблюдал, как в поезд, следующий в Освенцим, загоняют его брата. По одной версии, Румковский вмешался, и тогда нацисты предложили ему отправиться вместе с братом. По другой, ему вручили запечатанный конверт, предназначавшийся для коменданта. В конверте якобы содержались указания о том, что бывшему начальнику гетто полагаются особые привилегии. В действительности письмо оказалось обманом, и надзиратели обращались с Румковским точно так же, как с остальными евреями.
Сведения о судьбе «императора гетто» также разнятся. Одни источники утверждают, что сразу по прибытии его с родными отправили в газовую камеру. Другие — что 28 августа 1944 года Румковского при попустительстве нацистов забили до смерти участники зондеркоманды — евреи, таким образом отомстившие главе юденрата за участие в холокосте.
«Зондеркоманды — самое дьявольское преступление национал-социализма»
«Серая зона», к которой можно отнести Румковского, — это пространство, где размываются казавшиеся устойчивыми этические ориентиры, где границы между преступниками и жертвами истончаются и становятся нечеткими, а привычные моральные установки больше не действуют. Первым этот термин предложил итальянец Примо Леви, химик по образованию, который после освобождения из Освенцима и возвращения на родину много писал о холокосте. Он предлагал относить к «серой зоне» случаи, когда невозможно однозначно определить роль и ответственность коллаборационизма в преступлениях против человечности.
Другой пример людей, оказавшихся в «серой зоне», — это участники зондеркоманд, сотрудничавшие с нацистами узники лагерей смерти. Зондеркоманды поддерживали порядок среди вновь прибывших заключенных, направляли их в газовые камеры, а затем доставали тела, сортировали одежду, обувь и вещи, вырывали золотые коронки, отвозили останки в крематорий и следили за «утилизацией».
На станциях участники зондеркоманд встречали растерянных после многодневной дороги в ужасных условиях евреев, успокаивали их и уверяли, что теперь все будет нормально: их ждут теплый душ, простая, но вкусная еда, отдых и человеческое отношение. В качестве подтверждения они приводили самих себя — находясь на особом счету, участники зондеркоманд совсем не походили на обтянутые кожей скелеты, как обычные заключенные. Кому-то их общение с другими депортированными перед газовыми камерами казалось крайней степенью лицемерия. Некоторые называли его проявлением милосердия: по крайней мере они напоследок позволяли обреченным на смерть людям вновь обрести надежду.
«В данном случае трудно говорить о привилегиях, — писал о зондеркомандах Примо Леви, проведший в Освенциме почти год. — Хотя работавшие в лагерях и получали право (но какой ценой!) в течение нескольких месяцев есть досыта, им никто не завидовал».
Кроме неподъемного морального груза — необходимости участвовать в обмане, убийстве и грабеже представителей своего народа, участники зондеркоманд считались обреченными еще и потому, что нацисты тщательно скрывали их деятельность. Они оказывались отделены от остальных узников, а состав зондеркоманд менялся каждые несколько месяцев: тех, кто слишком много знал, тоже отправляли на «дезинфекцию». Другие заключенные презирали «изгоев» за предательство: те в попытке ненадолго продлить жизнь становились помощниками своих же мучителей.
Презирали членов зондеркоманд и сотрудники лагеря. Низводя одних евреев до статуса соучастников уничтожения других, они якобы получали подтверждение вероломству и слабоволию всего народа. При этом многие нацисты сами не хотели «пачкать руки», занимаясь массовыми убийствами, а зондеркоманды помогали избежать «грязной работы».
«Зондеркоманды — самое дьявольское преступление национал-социализма, — продолжает Леви. — За практическими соображениями (расчетливо использовать трудоспособных людей, заставить других выполнять самую ужасную работу) просматриваются и более глубокие причины, одна из которых — попытка переложить на самих жертв всю тяжесть вины, чтобы те не могли утешаться мыслью о своей невиновности. Созданием зондеркоманд немцы хотели сказать: «Мы господствующий народ, да, мы ваши губители, но вы не лучше нас; если мы захотим, а мы хотим этого, то уничтожим не только ваши тела, но загубим и ваши души, как загубили свои».
Как говорить об ответственности участников «серой зоны»
Примо Леви отмечает, что жители гетто и лагерей смерти далеко не всегда вписывались в бинарные оппозиции: свои и чужие, жертвы и мучители. Узники часто противостояли не только надзирателям, но и друг другу. Между ними не было чувства товарищества. Они соперничали за минимальные удобства и привилегии, а старожилы завидовали новичкам, еще совсем недавно находившимся на свободе.
Это не значит, что некоторых евреев, от безысходности опустившихся до навязанного им морального разложения, следует винить в холокосте наряду с нацистами. И все-таки этические выборы каждого человека в такой уникальной ситуации варьировались намного разнообразнее, чем подразумевает разделение исключительно на преступников и пострадавших.
«Когда речь заходит о зондеркомандах, наша настоятельная потребность судить слабеет, нас смущают вопросы, множество вопросов о человеческой природе, на которые не так просто найти вразумительные ответы — считает Леви. — Почему они соглашались выполнять такую работу? Почему не бунтовали? Почему не предпочли смерть?»
Даже такие вопросы не всегда корректны: порой зондеркоманды активно выражали несогласие и противостояли мучителям. Например, в октябре 1944 года участники зондеркоманды в Освенциме устроили восстание, убили трех надзирателей и ранили больше 10. С бунтовщиками расправились без разбирательств. Основываясь на этом эпизоде, их однозначно можно считать жертвами нацизма. Однако они же до этого неделями помогали сотрудникам лагеря контролировать, убивать и грабить других депортированных.
Чем сильнее угнетение, тем больше готовность угнетенных сотрудничать с властью
Личность Румковского Леви предлагает интерпретировать не только как подельника нацистов, но и как человека, которого вовлекла в преступления тоталитарная система. Глава Лодзинского гетто убедил себя в том, что действует в интересах евреев и что если он не будет выполнять свои обязанности, то его заменит кто-то другой, более жестокий и корыстный. Его позиция во многом происходила из эскапизма: со стороны выступавший медиатором между жертвами и оккупантами предприниматель мог показаться жалким, но он тешил себя видимостью власти, которую предоставили презиравшие его нацисты.
Леви сравнивает Румковского с капо — привилегированными узниками, сотрудничавшими с немецким административным аппаратом, — и заключает, что и в гетто, и в концлагерях такие евреи становились «побочным эффектом» тоталитарного режима. Режима, основанного на том, чтобы деморализовать человека, размыть представления о хорошем и плохом, одновременно наделить полномочиями и поставить даже в большую зависимость, чем обычных заключенных.
Конечно, это не освобождает их от ответственности за помощь в подавлении восстаний, задержаниях несогласных, депортациях и убийствах. Леви не оправдывает пособников нацистов, но считает, что анализировать разные оттенки коллаборационизма намного продуктивнее, чем констатировать, что некоторые люди сотрудничали с преступными режимами, а другие — страдали от этих режимов.
«Вопреки распространенным представлениям о героической борьбе с угнетателями, чем сильнее угнетение, тем больше готовность угнетенных сотрудничать с властью, — считает Леви. — Это явление также неоднородно, в нем множество оттенков и мотиваций: террор, идеологические заблуждения, подобострастное подражание победителям, слепая жажда власти, пусть до смешного мизерной и кратковременной, трусость и много другое вплоть до трезвого расчета, позволяющего уклоняться от исполнения приказов и обходить установленные порядки. Все эти варианты, по отдельности или в тех или иных комбинациях, создают серую зону, представители которой, в отличие от непривилегированных, объединяются в стремлении сохранить и закрепить свои регалии».