Нежный балет: Лоран Илер о спектакле Константина Богомолова «Ромео и Джульетта»
В «Ромео и Джульетте» в хореографии Максима Севагина и режиссуре Константина Богомолова больше нет трагедии как жанра, нет любви как эстетической категории, нет таких чувств, как сострадание и сопереживание, нет смерти героев. Действие балета разворачивается на фоне золотых панелей, напоминающих золотую башню Рема Колхаса в миланском фонде Prada, с узкими проходами-створками, падающими сверху, как гильотины (художник-сценограф — Лариса Ломакина). Трагедию здесь заменил гламурный постмодернистский стеб.
Единственная лирическая линия балета — пара танцовщиков, обозначенных в либретто как Он и Она, плавно появляющаяся на авансцене и своим танцем сглаживающая опасные моменты действия — неумелый секс Ромео и Джульетты, бегство Ромео, утопившего в Лете мобильный телефон и паспорт, и финальную свадьбу Джульетты.
Она — Дарья Павленко, Он — Лоран Илер, художественный руководитель балета театра Станиславского и Немировича-Данченко, звезда нуреевской труппы в Парижской опере. О том, что заставило его вновь выйти на сцену и как возникла эта версия «Ромео и Джульетты», Лоран Илер рассказал Forbes Life.
— Как вы получили роль в балете «Ромео и Джульетта»?
— Случайно. Когда шло обсуждение концепции спектакля и возникла идея создать некую параллельную главным героям пару, Максим Севагин и Константин Богомолов сказали, что на эту роль они назначают меня. И я ответил: «Почему бы нет». С этой партией я вновь на сцене, поддерживаю важный для нас всех проект, — у меня двойная задача, как у худрука и как у танцовщика.
— А как это совместить, быть одновременно худруком, ответственным за состояние труппы и подготовку балета и вместе с тем быть исполнителем в балете?
— Когда ты переодеваешься в репетиционную форму, то автоматически становишься артистом и делаешь то, что просят. Важно понимать, что от тебя хочет хореограф, потому что, помимо хореографии, важно понимать идею балета.
— Персонажей вашей пары с Дарьей Павленко нет у Шекспира, в либретто вы просто Он и Она.
— Зритель может сам придумать историю, кто мы. Кто на самом деле реальнее, жизненнее — дуэт Ромео и Джульетты или эта пара? Мы оставляем эту тайну, чтобы каждый был свободен думать то, что хочет.
— Как руководитель вы покорили Москву одноактными балетами, тройчатками, как их стали называть, целеустремленно и тактично знакомили публику и труппу с шедеврами мировой хореографии. Нежно реставрировали «Жизель». И вот наступил момент премьеры большого полноформатного балета, театр открыл новый сезон после локдауна, после смены директора. Можно было ожидать, что вы сделаете ставку на звездного французского хореографа, а вы отдали премьеру 23-летнему неизвестному дебютанту. Почему?
— Я руковожу балетной труппой в театре Станиславского, это русская труппа. Мой долг — готовить молодых артистов и хореографов, чтобы у труппы было будущее. Конечно, талантливых людей нужно поддерживать. Максим Севагин не в первый раз ставит в нашем театре. В 2019 году он создал балет Bloom. Я обратил внимание, что у Максима редкий в наше время талант хореографа, который умеет работать с большими группами танцовщиков, создавать ансамбли. В Bloom танцуют девять пар.
— Почему вы решили создать новую версию балета Прокофьева? Чем вас привлекли «Ромео и Джульетта»?
— Это очень красивая история, музыкальный шедевр Прокофьева. Я давно думал о том, что в репертуаре театра не хватает балета «Ромео и Джульетта». Но я никак не мог понять, с кем его делать. Однажды проснулся и понял: конечно же, с Максом Севагиным. Безусловно, это большой риск для молодого хореографа — поставить большой трехактный балет. Но «Ромео и Джульетта» — это история о молодых людях, которые ставят на кон свои жизни. И я подумал: молодой хореограф расскажет историю молодой пары, создаст совершенно новый балет. Эта идея возникла два года назад. Я тут же поговорил с Севагиным: «Максим, у тебя есть мечта? Как у хореографа?» Он не сразу осмелился сказать, а потом произнес: «Ромео и Джульетта». И все. В жизни бывают такие совпадения, когда вдруг все складывается в единый пазл, и случается то, что должно произойти. Прокофьев, Севагин, Богомолов, Шекспир, танец, театр.
— Тогда надо перейти к либретто балета. Вы читали, что написал Богомолов?
— Конечно, я читал либретто, мы много разговаривали с Богомоловым. Я знаю этот балет, знаю разные постановочные версии. Богомолов заинтересовал меня своим новым взглядом на эту историю. Концепция нашего балета менялась очень много раз и меняется до сих пор. Что-то дописывается, что-то убирается из текстов, процесс в развитии. У этого спектакля есть собственное лицо, необычное и непохожее на другие, логичное соединение хореографии и драматургии, — так моя работа сделана. Это уже дело зрителей: любить или не любить, обсуждать, трогает или нет. Но это, безусловно, интересная новая работа. Хорошо, что в России живы классические балеты, хорошо, что есть возможность создавать новые.
Достоинство Максима Севагина в том, что он владеет языком и классического балета, и неклассического, современного, и на стыке создает свой собственный, авторский, вариант. Я очень рад, что партии и Ромео, и Джульетты танцуют молодые артисты. Для них это вызов. Молодое поколение показывает себя, им надо помогать, поддерживать, — это очень важно.
— Насколько важна роль мецената в этой постановке? Уже не первый раз балеты в вашем театре поддерживает миллиардер Роман Абрамович.
— Нас поддерживает фонд Mart. Замечательно, что есть люди, которые готовы отдать много денег, чтобы реализовывались интересные проекты. Благодаря их участию балет как искусство развивается. Этот проект смог состояться только благодаря поддержке Mart.
— То есть бюджет спектакля оплачен фондом Mart?
— Этот вопрос надо задавать не мне, а финансовому и генеральному директору театра. Насколько я могу судить, вклад Mart был решающим. В фонде понимают, что у нас сейчас сложная финансовая ситуация. А вложить в балет надо больше, чем принесут продажи билетов.
Мы начали работать над балетом два года назад, когда директором театра был Антон Гетьман (Гетьман возглавлял Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко четыре года, с 2016 до ноября 2020 года, в 2017 году он пригласил Лорана Илера занять должность художественного руководителя балета. — Forbes Life). При Гетьмане был создан попечительский совет театра, куда входил Роман Абрамович. Новый директор театра Андрей Борисов поддержал наш проект.
— С уходом директора Гетьмана попечительский совет покинули его участники, и сейчас совет формируется заново. Но Роман Абрамович продолжил поддерживать ваш проект?
— Да. И я его благодарю за это. Фонд Mart, продюсер Софья Капкова не просто дают деньги, они интересуются происходящим, им важен творческий процесс.
— В этом сезоне вы подписали новый контракт в театре, еще на три года.
— Я был готов к тому, что новый генеральный директор предложит мне продлить контракт. Скоро будет пять лет, как я работаю в России. Пока я чувствую, что мы можем еще очень много сделать. У меня много идей, есть спонсоры, которые готовы нас поддерживать, есть гастрольный план. Пока все очень нестабильно, но о нашей труппе сейчас говорят по всему миру. В этом сезоне у нас будет мировая премьера балета Шарон Эяль. Работа, которую мы проделали за эти пять лет, дает результаты, о которых я мечтал.
Думаю, мы еще сделаем очень интересные, красивые проекты. Кажется, что мы уже знаем друг друга сто лет, так сдружились с танцорами, с компаньонами, много что пережили. Они мне доверяют, я доверяю им, и, пока есть это взаимное доверие, я хочу продолжать работать. В этом отношении я прекрасно себя чувствую в России.
— На ваш взгляд, чем Mart привлекла фигура Константина Богомолова?
— Речь не идет об одной фигуре, мы говорим о проекте «Ромео и Джульетта». Константин в первый раз работал именно с балетом, мне кажется, ему было интересно. У нас были разные моменты, это совершенно нормальный процесс, когда есть сомнения, волнения. В какой-то момент я думал: «Боже мой, я, наверное, сошел с ума, это слишком рискованно», а через десять секунд говорил себе: «Нет, надо творить безумства, надо пробовать». В любом случае этот неконтролируемый риск. Но у нас потрясающие артисты, замечательная музыка, талантливый хореограф, известный режиссер, декорации, костюмы делают сильные профессионалы — много козырей. А теперь держим пальцы и смотрим.
— На ваш взгляд, зачем балету такое количество текстовых проекций на декорации? Это подстраховки драматического режиссера, который не доверяет хореографии?
— Нет, это концепция. Константин играет, сталкивая действие на сцене и текст. Иногда логика текста и танца идут в унисон и все логично, иногда текст прямо противоположен действию, что вызывает разрыв сознания. Но почему бы и нет?
— Градус происходящего на балетной сцене будет нарастать? Вы открыли сезон таким громким, скандальным заявлением. Дальше все по нарастающей пойдет?
— Моя цель — не провокации, а творчество, созидание. Я хочу создавать новые балеты, чтобы зрители не оставались равнодушными, чтобы они видели новые смыслы и испытывали новые эмоции.
— Поэтому в финале балета ваша пара, Он и Она, появляется на авансцене практически как Рахиль над морем в «Моби Дике» — когда все гибнут, наступает апокалипсис, а Рахиль дарит надежду. Вы сглаживаете таким образом постмодернистский стеб режиссера?
— Это форма искусства. У меня нет такой цели — вызвать или предотвратить скандал. Новая версия, новые идеи будоражат и артистов, и зрителей — это новая жизнь, новая кровь. Неожиданный подход к известному сюжету может дать много энергии. Каждый имеет право видеть то, что он хочет. Я лично не вижу здесь ничего скандального.
— Сатанинский черный бал Джульетты, герои одеты как трансвеститы, Меркуцио — наркодилер. Любовь Ромео и Джульетты — результат действия веществ, которыми их снабдил Меркуцио. Нет любви, преданности, сострадания, только низменные мотивы и рациональные решения.
— Ну это юмор. У нас нежнейший балет, прекрасный, романтичный. Возможно, это самый милый, нежный, трогательный спектакль, из тех, что ставил Константин. Для меня этот проект — творческий акт, где различные таланты объединились, чтобы создать что-то новое, необычное. Я приехал в Москву не для того, чтобы устраивать скандалы и революции. Я хочу показать зрителям новую хореографию, различные техники артистов, обогатить зрительское восприятие безо всяких революций.
Важно, чтобы балет производил впечатление, не оставлял равнодушным. А интерпретации — дело каждого. Мы обмениваемся разными идеями, происходит мультижанровое взаимодействие. Мне было интересно привнести новые элементы в классическую пьесу. У меня много планов на ближайшие сезоны, там есть и более классические постановки, и более современные.