Культурные коды экономики: почему в России существуют две разные страны
Это четвертая колонка из цикла «Культурные коды экономики» доктора экономических наук Александра Аузана в рамках совместного проекта Forbes Life и Arzamas. Лекцию «Почему Россия — биполярная страна и что это значит для нашей экономики» и полный курс лекций «Культурные коды экономики: почему страны живут по-разному» можно послушать на сайте Arzamas или в мобильном приложении «Радио Arzamas».
Портрет России
Методы, о которых я говорил в предыдущих колонках, позволили нарисовать портрет России. Этот портрет оказался в чем-то чрезвычайно загадочным, а в чем-то — неожиданным. Пять лет мы с Российской венчурной компанией, с моими коллегами с экономического факультета МГУ и Института национальных проектов проводили полевые исследования в ряде регионов страны и в результате уточнили и проверили, насколько адекватен портрет России и ее социокультурных характеристик.
Пожалуй, самый поразительный вывод состоял в том, что хотя мы смотрели очень разные регионы — те, где исторически было крепостное право, и те, где его не было, мусульманские и христианские, — характеристики оказались очень близкими. Нация сложилась, у нее есть черты, которые несильно колеблются от региона к региону.
Если посмотреть на Россию на фоне других больших стран, то будет заметно, что мы больше похожи на немцев, китайцев и японцев, чем, например, на американцев. Но у нас есть черты, которые не свойственны всем этим большим нациям. Если коротко говорить о специфике российского портрета, то я бы сказал, есть три специфических характеристики и одна загадка.
Как у китайцев и, в известной мере, японцев, у нас высокая дистанция власти. Мы относимся к ней как к символической ценности — «руками не трогать!», — а не как к деловому партнеру. Но это не предел — в мире есть страны, где дистанция власти еще больше, чем в России (например, Белоруссия или Саудовская Аравия).
Мировыми лидерами мы оказываемся по уровню избегания неопределенности, боязни новых ситуации и изменений.
Наше главное отличие от упоминавшихся наций в том, что они — «маскулинные», а мы — «феминная». Мы не настроены на массовое стандартизированное производство. В этом смысле наши конкурентные возможности лежат в других областях.
Две России
Теперь — о загадке. Индивидуализм/коллективизм — это характеристика, которая, с точки зрения всех исследователей, является в культурах ключевой и главной, сильнее всего воздействует на экономику. По данным исследований, в России средний индивидуализм и средний коллективизм.
Я бы сказал, что эти результаты были предсказаны человеком, которого мы хорошо знаем как автора любимой детской книжки — Редьярдом Киплингом. Он не только написал «Маугли», но и был офицером британской разведки — и не очень хорошо относился к русским. В одном из рассказов у него есть фраза о том, что русский человек «настаивает на том, чтобы на него смотрели как на представителя самого восточного из западных народов», хотя он скорее — представитель самого западного из восточных.
По количественным исследованиям мы лежим на медиане, немного смещенной в сторону коллективизма, то есть в сторону Востока. В этом смысле Киплинг вроде бы оказался пророком. Но непонятно вот что: если это так и количественные исследования это подтверждают, то почему два века в России не утихают дискуссии между западниками и славянофилами, социалистами и либералами — про коллективизм и индивидуализм, общинность и личность, совместные формы ведения хозяйства и конкурентное развитие. Мне кажется, нам в исследовании характеристик России, влияющих на экономику, удалось найти неожиданный ответ на этот вопрос.
Что означает средний индивидуализм, средний коллективизм? Это можно интерпретировать двояко: либо каждый из нас чуть-чуть коллективист и чуть-чуть индивидуалист, либо эти черты разделены в стране между разными людьми. Правильным оказался второй ответ.
У нас две страны в одной. Коллективистская Россия — К-Россия и индивидуалистическая Россия — И-Россия. Индивидуализм распространен в мегаполисах и от Урала на восток. Максимального значения он достигает на Сахалине. Коллективизм доминирует в Поволжье, Южной России и вообще на большей части европейской территории страны, как только мы исключаем мегаполисы.
Сам-друг
Слова «индивидуализм» и «коллективизм» с советского времени имеют определенную коннотацию, поэтому давайте проговорим, что будем под ними подразумевать. Мне кажется, лучше всего индивидуализм определил замечательный советский и российский писатель Даниил Гранин. Он сказал: «В России можно сделать очень многое, если не спрашивать разрешения». Индивидуалисты — это люди, которые действуют, не спрашивая разрешения, которые способны к рисковым шагам, самостоятельным планам.
Для коллективизма тоже есть свое отечественное определение. Юрий Лотман, советский и российский литературовед и культуролог, писал о двух архетипах — архетипе договора, который свойственен Европе, и архетипе отдания себя, который свойственен России. Это не слабость человека, который не решается что-то делать и поэтому непрерывно согласовывает свои решения; это готовность пожертвовать, помочь, взаимодействовать.
Поэтому и индивидуализм, и коллективизм имеют определенный положительный заряд для экономического развития.
Индивидуализм в России — это индивидуализм людей, которые решились покинуть дом и уехать: хоть в мегаполис, хоть за Урал осваивать новые земли. Заметим, что эмигранты из России не создают за границей русского лобби — эти радикальные индивидуалисты уже не соединяются между собой.
Коллективизм у нас, кстати, отчасти заимствованный: община с круговой порукой — это фискальный институт средневекового Китая, импортированный через ордынское иго.
Индивидуалистическая деятельность вроде бы связана с самыми низкими транзакционными издержками, потому что ничего ни с кем не надо согласовывать — встал и пошел. Но то, что индивидуалисты воспринимают как издержки, коллективисты воспринимают как нормальную жизнь. Например, необходимость поговорить с тремя, пятью, семью людьми может восприниматься как обуза, не позволяющая развивать бизнес, — или как удовольствие от общения, что-то вроде Восточного базара. Не считая какие-то вещи издержками, коллективисты делают то, на что не решаются индивидуалисты.
Итак, мы биполярная страна с двухъядерной экономической культурой с пространственным разделением И-России и К-России по типу населенных пунктов и по территории с запада на восток. Что это означает и какие возможности и проблемы несет существование двух ядер в российской экономической культуре?
Свободные — направо, справедливые — налево
По данным Всемирного исследования ценностей, спрос на демократию и на конкуренцию в России принципиально ниже, чем не только у, скажем, Германии, Швеции и США, но и чем у Японии, Южной Кореи и Китайской Народной Республики. Как такое может быть? Дело в том, что два полюса генерируют разный спрос.
И-Россия несет в себе возможность радикальных инноваций и предъявляет спрос на сетевые взаимодействия, на конкуренцию и демократию. В терминах треугольника Кейнса, — на свободу. К-Россия несет в себе возможность инкрементных инноваций и предъявляет спрос на кооперацию — больничные кассы, кредитные союзы и так далее. А если говорить в терминах треугольника Кейнса, — на справедливость.
Получается, что одновременно люди в стране предъявляют спрос на противоположные институты и ждут от власти, что она выступит в качестве арбитра. Власть, разумеется, предпочитает, чтобы И-Россия и К-Россия конкурировали. Очень удобно, когда меньшинство способно на значительные инновации, а большинство обеспечивает политическую стабильность. Фактически у власти два рычага — для развития экономики надо работать с И-Россией, и это делает правительство, а для удержания политической стабильности надо опираться на К-Россию, и это делает политическая власть.
Две страны в одной несут в себе скрытые экономические возможности и в то же время генерируют совершенно разные неинституциональные сигналы, создавая для власти возможность балансировать и манипулировать — итоговая конструкция получается очень устойчивой.
Как объединить разорванную страну
Создатель теории цивилизаций Самюэль Хантингтон назвал Россию «разорванной страной». Он ввел это понятие не только для России — он говорил также о Мексике, в известном смысле о Турции.
Разорванная страна — это страна, которая для того, чтобы сохранить свой суверенитет в конкуренции с экономически и политически сильным Западом, принимает от опасного конкурента некоторые управленческие технологии и ценности и проводит резкую модернизацию, — но при этом новые западные ценности оседают в элитах, а страна в основном остается прежней. Такими Хантингтону виделись петровские реформы, — но двуцентричность существовала в России и до них: двумя центрами были Новгород и Москва.
Я подозреваю, что двухъядерная культура — это цивилизационная характеристика. Византийская культура, в отличие от западно-римской, оказалась устойчивой потому, что сочетала европейский источник в виде греческой и римской культуры — несомненно, индивидуалистической — и восточное общество.
Двухъядерность экономической культуры России поддерживается тем, что страна постоянно воспроизводит индивидуализм и коллективизм. Но может ли это стать способом развития страны? Можно ли, понимая моторную силу и индивидуализма, и коллективизма, превратить страну в двухмоторный самолет? В нашей истории я знаю, пожалуй, один яркий случай того, как И-Россия и К-Россия сработали вместе и очень сильно — это победа в Великой Отечественной войне. Без самоотверженности К-России и без предприимчивости И-России в этой немыслимой войне вряд ли можно было победить. В остальное время они блокируют друг друга. Но мне кажется, что есть по крайней мере два варианта, как эту блокировку снять.
Во-первых, Россия — это федерация. Конституция не препятствует усилению различий регионов. Если в одних регионах генерируется спрос в основном на институты справедливости, взаимопомощи, роли государства, а в других — демократии, конкуренции, сетевых взаимодействий и так далее, то в принципе это можно реализовать в рамках одной федеративной страны.
Во-вторых, есть вариант, на который, на мой взгляд, нас вытягивает само развитие: агломерации. Это мегаполисы, которые становятся центрами притяжения для соседних областей, имеют благодаря плотной среде более высокую производительность и дают многочисленные возможности — контактов, поиска ресурсов. Через маятниковую миграцию людей из коллективистских регионов в индивидуалистские мегаполисы и через разделение труда будут, я думаю, возникать симбиозы И-России и К-России.
Двухъядерность экономической культуры, возможно, объясняет главную психологическую и культурную проблему нашей страны: Россия — страна умных, но недоговороспособных людей. Корень этой недоговороспособности, полагаю, в том, что И-Россия и К-Россия по-разному понимают обязательства. В индивидуалистической культуре механизм обеспечения обязательств связан или с институтом репутации, или с обращением в официальные инстанции — в суды, к адвокатам. В коллективистской — с авторитетами. Эти механизмы плохо совместимы, поэтому возникает общее ощущение ненадежности.
Можно ли это преодолеть? Думаю, что цифровизация открывает новую неожиданную возможность: она позволяет выявить из числа инфлюенсеров тех арбитров, которых признает и та, и другая культура, к чьему суждению будет прислушиваться как И-Россия, так и К-Россия. Возможно, благодаря этому мы, наконец, договоримся.