Я помню, в какой именно момент я понял, что ненавижу свой телефон.
Это было в декабре 2018 года, за несколько дней до Рождества. Мы с женой и друзьями были в театре на Манхэттене на представлении всемирно известного Американского театра танца Элвина Эйли. Нам посчастливилось достать билеты на приличные места, и я несколько недель с нетерпением ожидал этого момента.
В середине первого отделения я ощутил жужжание у себя в кармане. Я его проигнорировал. Через пару минут телефон зажужжал снова. «Хм-м, — подумал я. — Может, пост, который я опубликовал сегодня в Instagram, взорвал весь интернет? Или это гневные письма от моего редактора?» Я попытался выкинуть всё это из головы и сосредоточиться на подпрыгивающих перед моими глазами танцорах. Но воображение уже разыгралось. «А что, если у нас в квартире пожар? Что, если я случайно запостил в Twitter что-то сомнительное и президент Трамп сейчас называет меня «фейконовостным болваном из New York Slimes?»
Я понял, что не могу ждать, нужно выяснить это сейчас. Я беззвучно шепнул жене: «Я в уборную», — протиснулся мимо нее и дальше по проходу, бросился в туалет, закрылся в кабинке и выхватил из кармана телефон.
И не увидел ничего такого. Несколько несущественных писем, СМС от аптеки и пара комментариев в Instagram. Важных уведомлений не было, но я не кинулся обратно в зал. Я, так с себя ничего и не сняв, простоял в кабинке целых пятнадцать минут, проверяя Twitter и Facebook и наверстывая всё упущенное. Когда я опомнился и вышел из уборной, чтобы вернуться на свое место, я увидел толпу, текущую мне навстречу. Антракт. Я пропустил весь остаток отделения.
Стыд захлестнул меня волной, когда я осознал, что не просто не дал себе досмотреть захватывающее выступление, но и сделал это по самой идиотской причине. Имея возможность пережить нечто поистине незабываемое в окружении любимых людей, я вместо этого закрылся в туалетной кабинке и тыкал пальцем в экран, надеясь словить дешевый дофаминовый кайф. И сделал это почти на автомате, словно моим сознанием управляла невидимая сила, которой я не мог противостоять.
Когда я нашел свою жену, она спросила, где я был и всё ли со мной в порядке.
«Неотложное дело», — соврал я.
Первый смартфон появился у меня в 2006 году, на первом курсе колледжа. Это был BlackBerry Pearl, серый прямоугольный кирпичик с белым островком посередине клавиатуры. Я был на нём помешан и по нескольку часов в день писал электронные письма, играл в Brick Breaker и придумывал остроумные BBM — текстовые сообщения для мессенджера BlackBerry, которыми можно было обмениваться только с другими обладателями BlackBerry; они стали символом престижа среди фанатов новых технологий в кампусе.
В мире простых телефонов-раскладушек BlackBerry был суперсилой — Александрийской библиотекой в кармане, готовой в мгновение ока выдать любые факты, разрешить любой спор и позволить мне пообщаться с теми, кого я никогда не видел. Дело было даже не в классном новом гаджете, а в сверхинформированности о происходящем вокруг, которая порождалась неиссякаемой струйкой обновлений в режиме реального времени.
Я думал, что рано или поздно новинка начнет приедаться. Но этого не случилось. Я лишь погружался глубже. Когда в 2007 году выпустили первый iPhone, я встал за ним в очередь. Я завел аккаунт в Twitter и настроил RSS-агрегатор. Я писал сообщения в групповые чаты и получал оповещения о новостях на главный экран. Телефон отнимал всё больше времени: сначала три-пять часов в день, потом шесть-семь. Ложась спать, я обычно клал аппарат в нескольких сантиметрах от головы.
До недавнего времени мне казалось, что я пользуюсь телефоном вполне осмысленно. Но год или два назад я перешел черту и попал на проблемную территорию. Социальные сети делали меня всё раздражительнее и злее. За все эти годы всплывающие уведомления и оповещения о последних новостях ослабили мою способность к концентрации, и мне стало трудно читать книги, смотреть полнометражные фильмы и вести долгие беседы с друзьями. Я чувствовал, что постепенно удаляюсь от реального мира, и офлайновая жизнь начала казаться мне зернистой картинкой в тонах сепии в сравнении с динамичной вселенной высокого разрешения, которую я носил в кармане.
Я несколько месяцев пытался избавиться от привычки к телефону: удалял с него Twitter и Facebook, переводил экран в режим оттенков серого, засовывал ярлыки приложений в труднодоступные папки. Но всё это не помогало. Экранное время увеличивалось, телефон продолжал вмешиваться в мою жизнь.
Как-то вечером я получил уведомление, что iPhone составил график моего экранного времени. Хочу ли я посмотреть свою статистику? Я отказался, но он всё равно мне ее сообщил. Среднее время в день, сказал он, — почти шесть часов. Максимальное общее время за день — восемь часов и двадцать восемь минут.
Я много лет считал, что гаджеты делают меня более информированным, дают новые возможности для общения и открывают новые грани моей индивидуальности. Но в конце концов я понял (сперва до меня это доходило постепенно, затем, в уборной во время представления театра Элвина Эйли, дошло разом), что я скорее не пользователь гаджетов, а их слуга. Я каждый день уделял внимание тому, что мой телефон считал важным, позволял его сигналам и жужжанью командовать моим распорядком и воспринимал его приоритеты как свои.
Когда-то телефон был моим надежным помощником. Но в какой-то момент получил повышение и превратился в сурового, взыскательного и поистине кошмарного начальника.
Может быть, у вас с телефоном нет таких серьезных проблем. Но готов поспорить: в последние несколько лет вы хотя бы раз ловили себя на том, что заглядываете в телефон чаще, чем хотелось бы, или пропускали что-то важное потому, что были слишком поглощены бездумным прокручиванием ленты в Facebook или Twitter.
Я пишу это не для того, чтобы вам стало стыдно, и не собираюсь ругать вас за пристрастие к телефону. Я только хочу подтолкнуть вас к анализу ваших взаимоотношений с гаджетами — роботами, с которыми мы, как ни крути, взаимодействуем больше всего.
Странно называть их роботами. Но наши телефоны, планшеты, ноутбуки, умные часы, персональные компьютеры и подключенная к интернету домашняя техника на самом деле служат проводниками для некоторых из наиболее продвинутых форм ИИ. Такие компании, как Facebook, Google и Twitter, создали изощренные алгоритмы машинного обучения планетарного масштаба, единственное назначение которых — обеспечивать вовлеченность, а иначе говоря, расстраивать работу лимбической системы мозга, отвлекать внимание от важного и побуждать нас как можно дольше кликать и листать.
Из-за этих технологий мы стали пользоваться гаджетами совершенно иначе и ради другого. Стив Джобс, как известно, назвал персональный компьютер велосипедом для сознания, и многие годы эта метафора была верна. Подобно велосипедам, компьютеры позволяют быстрее попадать в разные места и затрачивать меньше усилий на перемещение идей и объектов по миру. Но многие нынешние гаджеты (и приложения, которые мы на них устанавливаем) сделаны так, что работают не как велосипед, а как несущийся на всех парах поезд. Они заманивают нас в вагон, соблазняя возможностью получить вознаграждение: новое электронное письмо, лайк в Facebook, смешное видео в TikTok. Но стоит нам забраться внутрь, как они устремляются к пункту назначения, который выбрали сами, и неважно, совпадает он с нашим изначальным намерением или нет.
То, что эти силы по большей части скрыты от глаз, отнюдь не делает их менее реальными. Алгоритмы, поддерживающие платформы вроде Facebook и YouTube, во много раз мощнее не только технологии, благодаря которой люди высадились на Луну, но и технологии, позволившей расшифровать геном человека. Для их появления потребовались миллиарды вложенных в исследования и инвестированных долларов, эксабайты персональных данных и познания тысяч докторов философии из ведущих университетов мира. Эти формы ИИ воплощают в себе сверхинтеллект будущего, который мы детьми видели в кино, и каждый день глядят на нас со всех экранов, наблюдают за нами, изменяют наши предпочтения, вычисляют, какая последовательность стимулов заставит нас посмотреть еще один видеоролик, опубликовать еще один пост, кликнуть еще на один рекламный баннер.
Уже не одну сотню лет люди обеспокоены разрушительным психологическим воздействием машин. Адам Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» писал, что автоматизированное фабричное оборудование делает человека таким тупым и невежественным, каким только может стать человеческое существо.
А в последние годы на тревоге по поводу негативного влияния смартфонов можно даже неплохо заработать. У нас теперь есть пансионаты с программами «экранного детокса» для взрослых, консультанты по управлению экранным временем для детей и группы «цифрового шаббата», чьих участников призывают полностью отключаться от интернета на один день в неделю. Мы даже придумали новые телефоны для решения проблем, связанных со старыми, например Light Phone, «глупый телефон» за 250 долларов, с черно-белым экраном, только для звонков и обмена текстовыми сообщениями.
Повторяю: в том, что касается экранного времени, я не фундаменталист, и я не собираюсь внушать вам, что вы слишком привязаны к своему телефону. (Хотя вполне возможно, что это и так.) Я хочу, чтобы вы сделали то, что мне следовало сделать несколько лет назад: объективно и критически оценить свои взаимоотношения с гаджетами и спросить у себя: «Кто на самом деле здесь командует?»
Ответить на этот вопрос очень важно, и вот почему.
Во-первых, чтобы заниматься истинно человеческой работой, что будет нам необходимо в предстоящие годы, брать на себя социальные, неожиданные и исключительные задачи и этим отличаться от машин, нам нужно управлять своим телом и сознанием и уметь контролировать и направлять свое внимание.
Во-вторых, мы должны понять, что, уступая контроль гаджетам, мы наносим вред своим взаимоотношениям с другими людьми. Психолог Шерри Тёркл подробно исследовала явление фаббинга (phubbing, непривычный для слуха, но полезный неологизм, образован от словосочетания phone snubbing, описывающего ситуацию, когда человек пренебрегает общением с окружающими, поскольку поглощен телефоном) . И она пишет, что фаббинг — фактически «бегство от разговора, во всяком случае, открытого и спонтанного, того, в котором мы играем с идеями, в котором присутствуем полностью и открываемся, делая себя уязвимыми».
Как показывают исследования, при фаббинге (и даже когда мы просто держим телефон под рукой, разговаривая с другими) труднее получать удовольствие от общения. Авторы исследования, проведенного Университетом Британской Колумбии, понаблюдали за поведением 300 с лишним человек, обедавших в ресторане с друзьями или родными.
Половину участников эксперимента попросили положить телефоны на стол и оставить включенными сигналы вызова или функцию виброзвонка. Другой половине предложили отключить звук телефонов и положить их в контейнер. После еды участников попросили ответить на вопросы о том, как они себя чувствовали. Участники, оставившие телефоны на столе, получили меньше удовольствия от еды, им было скучнее, и они больше отвлекались по сравнению с теми, кто положил телефоны в контейнер.
Все данные говорят о том, что важно, как мы пользуемся гаджетами, а не только насколько часто берем их в руки. Результаты исследований указывают, что некоторые режимы пользования лучше для психологического здоровья. Доказано, например, что пассивное использование Facebook (прокручивание ленты, просмотр видео, бездумное чтение новостей) усиливает беспокойство и отнимает радость, а активное (обновление статуса, чаты с друзьями) оказывает более благоприятное воздействие .
И это подводит меня к третьему основанию для противодействия гаджетам: позволяя смартфонам и другим устройствам руководить нашей жизнью, мы упускаем множество удивительных, очеловечивающих возможностей, которые они могут нам предоставить.
Я ясно это понял в начале пандемии COVID-19, когда главной формой общения для меня стала разнообразная деятельность на экранах. Я посещал душевные посиделки и ночные игровые встречи в Zoom, подолгу болтал по FaceTime с родственниками с другого конца страны и пачками отправлял групповые сообщения самым близким друзьям.
Все эти приятные впечатления объединяло то, что к ним были причастны другие люди и, хотя они стали возможны благодаря технологиям, я сам выбирал их, контролировал их и определял условия своего участия. Я общался с людьми не потому, что меня завлекали умные фишечки приложений и незримые силы алгоритмов. И хотя компании, чьи инструменты обеспечивали это взаимодействие, могли на этом хорошо заработать, они в обмен на мое внимание и мои данные давали мне то, что имеет реальную человеческую ценность.
Другими словами, именно от того, командуем ли мы процессом сами или кто-то другой (или что-то другое), обычно зависит, развиваются ли наши человеческие качества при пользовании гаджетами или разрушаются.
***
По пути домой с представления театра Элвина Эйли я вспомнил о женщине, которая за несколько месяцев до того написала мне по электронной почте. Ее звали Кэтрин Прайс .
Она научный журналист и написала книгу «Оторвись от телефона!», в которой изложила составленную ею самой тридцатидневную программу, помогающую людям вроде меня преодолеть зависимость от телефона и построить более здоровые отношения со своими гаджетами.
Добравшись до дома, я отправил ей письмо, умоляя мне помочь. К счастью, она согласилась.
Прежде чем приступить к телефонной дектоксикации, Кэтрин постаралась выяснить, почему я хочу изменить свои привычки. Она попросила меня заполнить вводную анкету, включавшую, например, такие вопросы.
Почему вы хотите «порвать» со своим телефоном? Что вы надеетесь вынести из этого опыта?
Что вам нравится в вашем телефоне / что вы хотите продолжать делать?
Что вам не нравится в вашем телефоне / на что вы хотите тратить меньше времени?
Отвечая, я излил душу. Я рассказал Кэтрин о своем беспокойстве по поводу машинного дрейфа и об опасении, что становлюсь более заурядным и предсказуемым из-за пользования устройствами. Я признался, что начал утрачивать интерес к общению, не приносящему мгновенной дофаминовой отдачи, какую я получаю от свары в Twitter или пререканий в Facebook, а разговоры с друзьями и любимыми людьми — замечательными и добрыми, чьи ценности я разделяю и чьи мнения ценю, — стали приносить мне меньше удовольствия, чем поддержка незнакомцев в Сети. Я сказал, что не хочу совсем отказываться от гаджетов, они нужны мне для работы, но желаю добиться, чтобы они больше не занимали центрального положения в моей жизни, хотя бы отчасти вернуть себе силу воли и самоконтроль. И я показал Кэтрин свою статистику пользования телефоном, из которой следовало, что в день я обычно трачу на него от 5 до 6 часов и беру его в руки от 100 до 150 раз.
«Это безумие, и мне от этого хочется удавиться», — написал я.
«Признаюсь, эти цифры слегка шокируют», — ответила она.
Прежде всего Кэтрин посоветовала мне надеть на телефон аптечную резинку.
По ее словам, резинка имеет двоякое назначение. Во-первых, это крошечная физическая преграда для моих пальцев. Она не оттолкнет меня от телефона — я всё равно смогу выкладывать твиты и писать сообщения сколько душе угодно, но создаст небольшую помеху. Во-вторых, резинка будет постоянно напоминать мне об осознанности. Каждый раз, как она попадется мне на глаза, я буду замечать, что тянусь к телефону, смогу остановиться и спросить себя, действительно ли мне нужно в него заглянуть или я просто убиваю время.
Цель плана телефонной детоксикации, объяснила Кэтрин, не в том, чтобы оторвать меня от телефона совсем. Он направлен на выявление коренных причин моей телефонной зависимости, в том числе эмоциональных раздражителей (в моем случае главным образом скуки и беспокойства), заставляющих меня тянуться к аппарату. Выявляя их, я смогу обходиться со своими побуждениями как-нибудь иначе.
Конечная цель, сказала она, не полный отказ. А осознанность.
«Жизнь — вот на что должно быть направлено ваше внимание, — сказала она мне. — Если вы хотите тратить ее на видеоигры или Twitter, это ваше право. Но это должен быть сознательный выбор».
Надев на телефон резинку, я начал замечать, что у меня выработалось множество странных ритуалов, которые я безотчетно исполняю. Я понял, что тянусь к телефону каждый раз, когда на работе вхожу в лифт, открываю дверь в свою квартиру и — совсем уже дикость — каждый раз, когда вставляю кредитную карту в кардридер в магазине, чтобы заполнить трехсекундную паузу до прохождения платежа.
Я также понял, насколько стал зависимым от телефона как источника постоянной стимуляции. Я привык ходить в наушниках AirPods, слушая музыку и разговаривая с кем-нибудь по телефону. Я смотрел видеоролики на YouTube, складывая постиранное белье, и передачи на Netflix, готовя ужин. Я даже надевал водонепроницаемые наушники, когда принимал душ, чтобы слушать подкасты, намыливая голову.
Обо всём этом я рассказал Кэтрин. Она рассмеялась и сказала, что я верно поставил себе диагноз.
«Да дело не в телефоне, — сказала она. — Это просто служба доставки лекарств. Есть более серьезная проблема: как оставаться наедине со своим сознанием».
Психологи называют эту проблему неприятием праздности. Исследования показывают, что многие, оставаясь наедине со своими мыслями, испытывают крайний дискомфорт и, как правило, предпочитают боль тихому уединению .
В эксперименте, поставленном Виргинским университетом, студентов колледжа просили посидеть в одиночестве в пустой комнате в течение десяти — двадцати минут и подумать. К ним прикрепляли электроды, и при желании они могли нажать на кнопку и тем самым нанести себе болезненный удар электрическим током. (Участников не заставляли бить себя током, а если бы они это всё-таки сделали, испытание не завершилось бы раньше; для них это была просто возможность себя развлечь.)
Изучив результаты, исследователи выяснили, что 71% мужчин, участвовавших в эксперименте, и 26% женщин хотя бы раз нанесли себе удар током. Большинство участников, поставленных перед выбором: посидеть спокойно или ощутить удар током, — выбрали второе.
«Неподготовленный ум, — заключили исследователи, — не любит оставаться наедине с собой».
Я понял, что если хочу обуздать телефонную зависимость, то должен справиться с неприятием праздности. И я стал учиться ничего не делать. Шагая на работу, я разглядывал здания вокруг, а телефон покоился в моем кармане. В метро я разглядывал людей, вместо того чтобы слушать подкаст или набирать электронные письма. Когда один мой друг опаздывал на обед, я сидел спокойно и смотрел в окно.
Я рассказал Кэтрин, как мне это тяжело и как часто меня подмывает потянуться к телефону в поисках стимулов. Она сказала, что это естественно, и напомнила, что цель программы детоксикации — не только меньше пользоваться телефоном, но и заново открыть для себя в реальном мире то, что раньше меня восхищало и придавало сил.
«Представляйте себе картину в целом: что вы получаете, не зависая всё время в Twitter», — предложила она.
Кое-что меня встревожило, и я тоже рассказал об этом Кэтрин: поскольку я теперь не утыкался в телефон каждый раз, когда у меня выдавалось свободное время, я стал замечать, как много других людей при помощи телефона справляются с неприятием праздности. Куда бы я ни посмотрел, я видел море склоненных над мерцающими экранами голов; неудивительно, что это меня пугало.
Кэтрин сказала, что все ее клиенты испытывают нечто подобное.
«Это как увидеть своего родственника голым, — пояснила она. — Стоит один раз оглядеться в лифте и увидеть всех этих зомби, уткнувшихся в телефоны, как ты уже не можешь выкинуть это из головы».