Трещина в мироздании: правдивая история путешествия тибетского ламы в Страну Бессмертия
В Тибете существуют предания о Стране Бессмертия — потаенной долине, скрытой на склонах горы Канченджанга. Эта долина существует в иной реальности, где нет смерти, болезней и страданий, — но при этом она расположена в нашем мире и не нужно умирать, чтобы попасть туда. В начале 1960‐х годов харизматичный лама Тулшук Лингпа вместе с тремя сотнями последователей отправился на поиски потаенной долины. Эта книга — увлекательный рассказ о его экспедиции. Автор беседовал с участниками того путешествия, странствовал по Гималаям, изучил культуру и быт живущих там народов, погрузился в их мифологию и попытался разобраться в хитросплетениях представлений коренных обитателей Тибета.
Несмотря на то, что Тибет отмечен на всех картах мира, его принято считать тайной страной духовного знания. И хотя этот образ чрезмерно идеализирован в народном представлении, у него есть свои основания: на протяжении многих веков Тибет сохранял изоляцию и ни в одном другом месте нет такого количества духовных учителей, имеющих репутацию самых просветленных в мире. Где же еще искать пре‐ дания о скрытых мирах, как не в стране, которая сама была до недавнего времени скрыта от остального мира? Оставаясь до 1959 года, пожалуй, самой закрытой страной на Земле, Тибет смог сберечь драгоценные жемчужины древней мудрости.
В тибетской традиции существует два типа скрытых миров. Один из них известен как царство Шамбала, и, как и у любого царства, у него есть история, царские династии и даже свои литературные памятники. Хотя Калачакра‐тантра, одно из основополагающих писаний тибетского буддизма, пришло в Тибет из Индии, считается, что оно было создано именно в этом потаенном царстве. Говорят, что некоторые люди, в том числе русский художник и писатель Николай Рерих и его жена Елена Ивановна, умели общаться с Тайными Учителями Шамбалы. Учителя следят за духовным развитием планеты из своего царства, местоположение которого никто точно не знает. Согласно большинству источников, оно спрятано внутри кольца снежных вершин где‐то на севере западного Тибета. Люди верят, что царство Шамбала должно сыграть важную роль в будущем человечества.
Когда силы тьмы, хаоса и разрушения будут угрожать нашему миру, царь Шамбалы поведет за собой свое могучее войско, чтобы уничтожить врага и основать здесь царство мира и духовного процветания. Хотя многие последователи Тулшука Лингпы думали, что он ведет их в Шамбалу (или даже в рай, на небеса или в Шангри‐Ла), строго говоря, он проповедовал не о Шамбале или каком‐то из этих мест.
В VIII веке Падмасамбхава предвидел, что настанут времена чудовищной тьмы, когда алчность будет править миром, а учению мудрости и сострадания будет грозить забвение, планету охватят войны, а почва, вода и небо будут отравлены — все это весьма напоминает время, в котором мы живем. Он предсказывал, что Тибетом будут править чужеземцы, несущие смерть и разрушение. Из чувства сострадания к народу Тибета он создал долины мира и спокойствия, куда не сможет проникнуть зло, заразившее остальную землю, и спрятал их в лабиринтах высоких гималайских гор. В отличие от королевства Шамбала эти места существовали в нашем мире, необитаемые долины потрясающей красоты — своего рода прорехи в паутине, сплетенной расчетливыми китайскими коммунистами и индустриалистами с их военной мощью. Туда никогда не смогут проникнуть гудящие печи геноцидов и холокостов. Говорят, что эти долины могут быть открыты только тогда, когда бежать уже будет некуда. Некоторые долины были «открыты», но многие до сих пор не найдены. Именно таким был беюл Демошонг — Потаенная Долина Сиккима.
Одна вокруг света: путь первых поселенцев и священные места индейцев
Существуют различные толкования концепции потаенных долин, даже в среде ученых лам. Некоторые говорят, что человек с недостаточным духовным развитием, то есть тот, чья карма не позволяет найти долину или попасть в нее, может забраться высоко в горы, наткнуться там на одну из этих долин и даже не осознать этого. Он может просто пройти по местам, в которых человек духовного знания сразу же рас‐ познал бы страну чудес, и ничего не заметить. Как говорил Уильям Блейк, «если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть, — бесконечным».
Начиная с XI века встречаются упоминания о беюле Демошонге, Потаенной Долине Сиккима, и рассказы тибетских лам о попытках попасть туда. И эти описания вполне конкретны. Когда речь идет о Потаенной Долине, то это не метафора, не символ и не следствие измененного состояния сознания.
Когда в разговоре с Гешипой из Сиккима, одним из ближайших учеников Тулшука Лингпы, я предположил, что Потаенная Долина находится не в нашем мире, а сокрыта в человеческом сердце, он смерил меня скептическим взглядом, свидетельствовавшим о громадных различиях в нашем мировосприятии:
— Хочешь сказать, что, если сюда заявятся китайские солдаты и выстрелят мне в сердце, они уничтожат и Потаенную Долину?
Стоит пояснить еще раз: история Тулшука Лингпы и его экспедиции в Потаенную Долину не выдумка и не метафора. Тулшук Лингпа не был оксфордским преподавателем, рассказывавшим сказки о Стране чудес, не рискуя потерять репутацию. Он объявил, что в реальности существует трещина, а затем действительно отправился туда. Вы скажете, что он был сумасшедшим, но это и так совершенно очевидно из его имени Тулшук Лингпа — Безумный Открыватель Кладов. Он получил его в юном возрасте совсем не случайно, особенно если учесть, что ему также были предсказаны далекие путешествия и великие свершения.
Когда я второй раз пришел к Кунсангу, дверь открыл Таманг Тулку и пригласил меня внутрь, а сам побежал в лавку за Вангчуком, чтобы тот помог с переводом. Когда они вернулись, Таманг Тулку ушел на кухню заваривать чай, а Вангчук сел рядом и стал переводить.
Было видно, что Кунсанг раздумывает о том, что мне рассказать.
—Ты, конечно, хочешь узнать больше о путешествии моего отца в Потаенную Долину, — сказал он. — Но, чтобы проникнуть в саму суть произошедшего, надо сперва понять, каким человеком был мой отец. Почему именно он возглавил этот поход, почему люди охотно шли за ним. Для этого ты должен узнать историю его жизни. Нам придется начать с самого начала.
Кунсанг сидел на своей кровати со скрещенными ногами, спиной к окну. Резкий порыв ветра на улице разорвал ткань густого тумана, образовавшегося после дождя. Стекла в раме задрожали. Кунсанг прикрыл колени одеялом, устроился поуютнее и начал свой рассказ.
— Мой отец родился в Тибете в 1916 году. Это был год Огненного Дракона. Если тебе нужны фотографии или какие‐то другие свидетельства того времени, то тебя ждет разочарование. Мира, в котором он провел детство, больше не существует.
Это была правда.
—В наш век развитой транспортной системы на земном шаре нет двух точек настолько далеких друг от друга, как современный Тибет и Тибет тех дней. Чтобы добраться из Голока, родного городка Тулшука Лингпы, до ближайшего населенного пункта, имевшего связь с миром за границами Тибета, в те времена нужно было провести не одну неделю в пути. Сейчас, чтобы попасть в Голок из Нью‐йорка, потребуется всего несколько дней — но сегодняшний Голок ничем не напоминает городок, в котором рос мой отец.
Здесь все было разрушено во время китайского вторжения в 1950‐х годах. Люди ушли из этих мест. Мало кому из тех, кто знал моего отца в юности, удалось пережить вторжение — среди них было много камцев, прославившихся свирепым сопротивлением, которое они оказали китайцам. Те, кто выжил, спаслись бегством на юг — через гималайские хребты, где они разбрелись по разным уголкам Индии и других стран.
—Откуда еще черпать информацию о Тибете 20‐х годов прошлого века, — сказал Кунсанг, — как не из рассказов наших стариков? Все, что мне известно о юности отца, я услышал либо от него самого, либо от его отца Кьечока Лингпы. Как ясно из имени, мой дед также был лингпой. Он жил в Доманг Гомпа, том же монастыре в Голоке, где Дордже Дечен Лингпа устроил моему отцу проверку и признал в нем лингпу.
Таманг Тулку принес чай, открыл банку печенья и уселся со скрещенными ногами на полу, с нетерпением ожидая продолжения истории.
— Я хорошо знал своего отца, — вновь заговорил Кунсанг, — поэтому мне сложно представить, сколько усилий нужно было приложить, чтобы заставить его сконцентрироваться на учебе. Иногда он прогуливал уроки, а вместо них приходил в храм и распевал мантры, которые знал наизусть. Его учителя сначала не могли понять, как это возможно, но затем до них стало доходить то, что Дордже Дечен Лингпа понял сразу, — Тулшуку Лингпе была уготована удивительная судьба.
У моего деда Кьечока Лингпы было две жены. Его первую жену звали Кило. Имя второй жены я не знаю. Первая жена никогда не покидала пределов Тибета, и, скорее всего, ее убили китайские захватчики.
Лингпы часто имеют двух жен. На тибетском вторая жена называется кхандро, а на санскрите — дакини, это означает «ходящая по небу». К ней относятся как к ангелу и как к любовнице одновременно. Кхандро связывают лингп со скрытыми областями реальности, с которыми у них свои, особые отношения.
Тулшук Лингпа был единственным ребенком первой жены моего деда. У него была сводная сестра и три сводных брата — дети второй жены. Одного из братьев убили разбойники где‐то на безлюдных просторах Тибетского нагорья. Как и многие мужчины из области Кам, двое других братьев Тулшука Лингпы были отчаянными бойцами. Когда в 1951 году в страну вторглись китайцы, они вступили в ряды партизан. Скорее всего, их постигла печальная участь большинства камских солдат: они попали к китайцам в плен и так из него и не вернулись. В тщетных попытках выгнать китайцев из Тибета американское ЦРУ принялось обучать суровых камцев искусству партизанской войны. Сводная сестра Тулшука Лингпы Таши Лхамо вышла замуж за тибетца, который прошел такую подготовку. Они сбежали в Непал, а потом получили убежище во Франции. Они жили на несколько городов: Париж, Нью‐йорк и Катманду.
Тулшук Лингпа покинул отчий дом, когда был подростком. Нам известно, что он отправился в Лхасу. К тому времени многие уже признали в нем выдающегося человека, и у Тулшука появились покровители. Поскольку большинство лам не имеют постоянного дохода, они нуждаются в благодетелях. Тулшук Лингпа имел таких людей в Лхасе среди ближайшего окружения Далай‐ламы.
Когда Тулшуку Лингпа было около восемнадцати лет, он отправился в центральный Тибет, в монастырь, где служили и монахи, и монахини. Фунцок Чойден, тогда еще совсем юная девушка, не была послушницей, но жила неподалеку, в городке Чонгей. До нее дошли слухи, что в монастырь приехал высокопоставленный лама, который собирается два или три месяца учить всех желающих буддизму. Тулшук Лингпа был красивым и обаятельным юношей, от которого буквально веяло мистицизмом. Она стала умолять родителей отпустить ее в монастырь, чтобы послушать лекции этого удивительного ламы из Голока. Родители согласились, и она провела в монастыре три месяца. За это время она влюбилась в Тулшука Лингпу и в учение, которое он проповедовал. Когда он уже собирался уезжать, Фунцок Чойден подошла к нему и сказала, что хотела бы стать монахиней.
— Тебе необязательно становиться монахиней, — сказал он, обратив свой пламенный взор на прекрасную молодую женщину, которой предстояло стать матерью Кунсанга. — Пойдем со мной. Продолжим наш путь вместе!
Эта история о побеге двух влюбленных не обошлась без обычной в таких случаях семейной драмы. Чтобы понять, в чем суть, нужно знать, что тибетский буддизм подразделяется на четыре ветви. Самая старая, наиболее близкая к традиционной тибетской религии бон, называется ньингма. Именно ее исповедовал Тулшук Лингпа. Другие называются кагью, сакья и гелуг. Далай‐лама, например, приверженец школы гелуг, как и юная девушка по имени Фунцок Чойден. Ее братья были ламами высокого ранга в монастыре Намгьял, которым руководит сам Далай‐лама.
— У них возникли сложности из‐за религиозных расхождений? — спросил я.
Чтобы вам было легче понять, что значило для последовательницы гелуг вступить в связь с проповедующим ньингма, представьте, что значит для девушки из строгой католической семьи связаться с протестантом — скажем, с баптистом.
— Для моего отца все это не имело никакого значения, — сказал Кунсанг. — Подобные условности его не трогали. Но их родные никогда не примирились бы с таким раскладом. Семья отца была за тридевять земель, а мамина — совсем рядом. Как бы она объяснила им, что хочет уехать с этим сумасшедшим ламой‐ньингма? Об этом не могло быть и речи! Им оставался только побег. Ни слова не сказав своим родственникам, они отправились в Индию, совершив пеший переход через горы. Потом, много лет спустя, они как‐то встретили в Индии лам из Лхасы, из монастыря Далай‐ламы, и спросили, как дела у братьев моей матери. Ламы воскликнули: «Ты их сестра? А они думают, что ты погибла много лет назад».
Влюбленные пошли на юг, где за высокими гималайскими перевалами раскинулись раскаленные степи британской Индии. Это было в конце 1930‐х годов. Они двигались с востока на запад, совершая паломничество к главным буддийским святыням. Например, посетили Бодхгаю, где Будда прекратил поиски какого‐либо учителя или учения, сел под деревом, и принялся изучать свое собственное сознание, и просидел так до тех пор, пока не обрел просветление. Они побывали в Сарнатхе, где Будда прочел свою первую проповедь в оленьем заповеднике. Затем они отправились в западные Гима‐ лаи. В то время, наверное, самым важным местом в Индии, особенно для тибетских буддистов, было священное озеро Ревалсар, которое тибетцы называют Цо Пема. Сейчас оно располагается в индийском штате Химачал‐Прадеш, а тогда принадлежало Пенджабу.
Тулшуку Лингпе было около двадцати лет, когда они пришли на Цо Пема. Несмотря на то, что он был совсем юн, он имел большой авторитет. Его слова находили отклик и в сердцах паломников‐тибетцев, многие из которых пришли из высокогорных областей индийского Ладакха, и у послушников монастырей, расположенных рядом со священным озером. Куда бы он ни шел, вокруг собирались люди, чтобы послушать его проповедь.
Он отлично знал буддийских божеств и все их проявления и хорошо обращался с кистью, поэтому с легкостью овладел искусством танка. Вскоре он начал обучать этому мастерству некоторых своих последователей. По просьбе лам из старого монастыря ньингма у берегов Цо Пема Тулшук Лингпа расписал стены их храма сценами из жизни Падма‐самбхавы. На эту работу у него ушло два года.
Он знал тибетскую медицину: умел ставить диагноз по пульсу, знал целительные свойства трав. У него было специальное выпуклое зеркало, сделанное из отполированной до блеска меди, в котором он мог увидеть то, что скрыто от глаз простых смертных, а потом использовать эту информацию, чтобы помочь больному. Он исцелял даже больных эпилепсией. Куда бы он ни шел, слава о его талантах обгоняла его, и все новые и новые люди просили у него помощи. Чтобы исцелить больного, тертонам и ламам высокого ранга необходимо многократно совершать пуджи, но Тулшуку Лингпе было достаточно провести ритуал лишь один раз. Говорили, что, когда Тулшук Лингпа проводит ритуал, исцеляются даже те, кто просто находится неподалеку. Такая у него была энергетика. Будучи посвященным во многие тантрические учения, он знал, как управлять силами тонкого мира: божествами и демонами. Он умел снимать проклятия, предсказывать будущее и даже вызывать или прекращать дождь. Миряне приходили к нему за советом, ламы желали учиться у него.
Астрахань в снегу: в дельте Волги придумали, как развлекать туристов зимой
Кунсанг объяснил мне, что Цо Пема было местом паломничества не только для тибетских буддистов, но и для людей, исповедовавших эту религию и живших в высокогорных долинах Химачал‐Прадеша — в Чамбе, Лахуле и Спити, которые расположены на границе Ладакха и тибетского плато. Чтобы попасть в эти долины, нужно преодолеть опасные перевалы, большую часть года заваленные снегом. Это одно из самых труднодоступных мест Индии, в прямом смысле отрезанное от остального мира, — а в те времена и подавно. Постепенно на Цо Пема стали приходить посланцы из высокогорных деревень — одна глуше другой — и обращаться к Тулшуку Лингпе с просьбой возглавить их монастыри. Отказавшись от многих предложений, в конце концов он согласился отправиться в де‐ ревню, находившуюся в долине Панги, что в округе Чамба, — там он стал настоятелем своего первого монастыря.
— Мои родители прожили в долине Панги пятнадцать лет, — закончил Кунсанг, — там родилась моя сестра Камала, да и я тоже. Это первое место, которое я помню.
Окно за спиной Кунсанга задрожало. Удары огромных капель по стеклу звучали так, словно кто‐то стучит костяшками пальцев по оконной раме. В окно глухо врезалось облако, и оно распахнулось. Кунсанг, сидевший до этого со скрещенными ногами, вскочил и захлопнул его.
Затем он сел обратно, вытер руки старым полотенцем и налил чая из металлического чайника. Пар от горячего напитка поднимался в воздух и растворялся в тумане, который теперь наполнял комнату.
— В такую погоду сложно представить себе, какой пейзаж окружал меня, когда я был ребенком, — сказал он. — Ничего похожего на всю эту зелень, укутанную облаками. В долине, где мы жили, было непросто найти хоть какое‐то растение — лишь каменные пустоши, валуны и отвесные скалы, вздымающиеся вверх, к ледникам и горным пикам, покрытым снегом. Река Чинаб, бравшая исток в высокогорных ледниках Спити, с ревом неслась по долине, вздымаясь пеной на порогах. В горах над деревней бродили снежные барсы, высматривая голубых баранов, или бхаралов.
Панги была одним из самых отдаленных районов индийских Гималаев. Попасть туда можно было либо пешком, либо верхом на лошади. Местность эта достаточно обширная и находится на высоте более 3000 метров, так что зимы там суровые. Там совсем мало селений, да и те на протяжении длин‐ ной зимы совершенно отрезаны друг от друга, не говоря уже об остальном мире. Уклад жизни в долине не менялся столе‐ тиями. Вне зависимости от того, кто управлял этой территорией — местные царьки, британцы или чиновники независимой Индии, по‐настоящему всем в долине Панги во времена юности Кунсанга заправляли лавины, многометровые сугробы и каменистые пустоши, засеянные ячменем.
—И для меня, — сказал он, — этот пейзаж всегда будет пропитан волшебством моего отца, с его познаниями в древней тантре и мистицизме. В современном мире этих вещей больше не осталось.
Неожиданно порыв ветра вновь распахнул окно, задув в комнату ливень и вернув меня обратно в реальность. За окном виднелось нагромождение крыш оживленного дарджилингского рынка, затянутых туманом. На город опустились сумерки.
Когда Кунсанг рассказывал свои истории, я часто ощущал, словно действительно переношусь на склон горы или плато, которые он описывал. День за днем я обувал свои резиновые сапоги, пробирался в потемках по коридору, раскрывал зонт и под проливным дождем спускался по широким каменным ступеням к аллее, сплошь покрытой зеленым мхом, выросшим за сезон дождей, вливаясь в поток суетливых зонтиков, медленно ползущий по узким улочкам. И каждый раз мне казалось, будто я возвращаюсь из далекого путешествия.
Меня не покидало чувство, что я движусь одновременно по двум мирам.