Быть Дэвидом Боуи: как британский профессор целый год «повторял» жизнь великого музыканта и написал об этом книгу
Дэвид Джонс навсегда останется в истории поп-культуры как самый переменчивый ее герой. Дэвид Боуи, Зигги Стардаст, Аладдин Сэйн, Изможденный Белый Герцог — лишь несколько из его имен и обличий. Но кем он был на самом деле? Какая логика стоит за чередой образов и альбомов? Какие подсказки к его судьбе скрывают улицы родного Бромли, английский кинематограф и тексты Михаила Бахтина и Жиля Делёза? Forbes Life публикует отрывок из книги «Почему Боуи важен», которая выйдет в издательстве «Индивидуум»
Наступил день, когда все изменилось.
Как фанат Боуи, вы никогда не забудете тот день, тот ужасный момент, когда показалось, что мир перевернулся. Ночной телефонный звонок, или СМС, или даже несколько СМС подряд — и вы, отказываясь верить, идете на первый попавшийся новостной сайт, чтобы убедиться, что это правда. Тексты Боуи часто комментировали события моей жизни, и в тот момент, когда я все еще не до конца осознавал реальность произошедшего, в голове немедленно, но уже так безнадежно зазвучала строчка из «Ashes to Ashes»: «О, нет, не говори, что это правда». С ней перекликался твит Данкана Джонса: «Очень грустно и тяжело, но это правда». Возможно, вы до сих пор помните, кто первый сообщил вам эту ужасную новость, и что именно сказал этот человек, и как мягко и осторожно он это сделал, зная, что для вас это страшный удар. Лично я стараюсь забыть подробности. От этих воспоминаний мне больно по сей день.
Тем утром мне позвонили несколько журналистов. Моя отдаленная связь с Боуи — попытка поймать хоть один лучик света его звезды — представляла некоторый интерес в глазах прессы. Я дал одно интервью по телефону, понял, что оно лишь усилило боль и тяжесть и опустошило меня, и отказался от других до вечера. Я опубликовал единственный твит — «Дэвид Боуи никогда не умрет», получивший множество лайков. Затем я лег на кровать и начал читать книги о проблемах расовой репрезентации, пытаясь отвлечься научными текстами. Через несколько часов за мной прислали машину от BBC, где я дал интервью вместе с Джеффри Маршем, сокуратором выставки «David Bowie Is», и Джульеном Темплом, режиссером фильма «Jazzin’ for Blue Jean» 1984 года. Потом мы прогулялись с Темплом, потому что не хотели сразу идти домой, и зашли в близлежащий паб с протекающим потолком. Темпл рассказал, что был рядом с Боуи в 1985 году, когда пришло сообщение о смерти Терри. Они вместе ушли в пьяный загул по забегаловкам и питейным заведениям квартала красных фонарей в Сохо. Кончилось тем, что Боуи забился под кровать. Мы до такого не дошли. Выпив по пинте пива, мы пожали друг другу руки, а может, и приобнялись, после чего машины BBC развезли нас по домам. Над нами возвышалась телебашня BT Tower, прощавшаяся с Дэвидом Боуи белой надписью на световом табло.
Все изменилось. В ноябре 2015 года промоклип «Blackstar» вызвал у рецензентов живой интерес и растерянность. «На удивление причудливый и широкомасштабный», — писал о нем Райан Домбалл на сайте Pitchfork. «Клип „Blackstar» начинается с того, как во время солнечного затмения женщина с хвостом находит инкрустированный драгоценными камнями череп астронавта — и чем дальше, тем страньше». Эндрю Пулвер в The Guardian предупреждал, что этот клип продолжительностью почти десять минут, снятый шведским клипмейкером Юханом Ренком под руководством Боуи, рискует показаться «неистовым самолюбованием». «Когда по прошествии примерно двух третей клипа в нем появляются корчащиеся на крестах пугала, кажется, что колодец образов начинает иссякать — если превысить критическую массу сюрреализма, все разваливается». Пулвер обнаруживает в видеоряде аллюзии и перекрестные отсылки, но его сравнения легкомысленны и поверхностны: первая сцена на астероиде напоминает ему фильм «Армагеддон», замотанное бинтами лицо Боуи с пуговицами вместо глаз — повесть Нила Геймана «Коралина», а еще он ломает голову над «двойником Энн Хэтэуэй с мышиным хвостиком Анджелины-балерины». «По сути дела, — заключает он, — это незамысловатый пример построенного по логике сновидения сюрреалистического фильма, который длится несколько дольше положенного».
Следующий клип, «Lazarus», был встречен критиками почти так же. «Не боясь бросить тень на свое серьезное искусство, — провозгласила Хэрриет Гибсон 7 января 2016 года, — Боуи в повязке и с пуговицами вместо глаз возвращается к нам! Ура!» Она описала образный ряд клипа как «путь в Нарнию через Носферату». 8 января Сэм Ричардс уверенно заявил в New Musical Express, что песня была «спета от лица Ньютона», тоскующего по родине инопланетянина, роль которого Боуи сыграл в 1976 году в фильме «Человек, который упал на Землю». Энди Грин написал на нее рецензию в журнале Rolling Stone в конце 2015 года и столь же уверенно заявил, что она была «спета от лица в прошлом состоятельного, а теперь потерянного жителя Нью-Йорка, который рвется оттуда улететь». Но различия тут несущественны. Это был просто клип — типично артистичный, возможно, несколько самовлюбленный продукт Дэвида Боуи, невероятным образом подававшего новые творческие надежды на пути к семидесятилетию и седьмому десятку своей карьеры. Интерпретация была обыденной интеллектуальной игрой — краткосрочной для критиков, выпускавших рецензии и переходивших к следующему релизу, и длительным, головоломным процессом для фанатов.
Но после того дня все, разумеется, изменилось. Игриво-загадочные послания в песнях «Blackstar» и «Lazarus» (как и всего альбома Blackstar и мюзикла «Lazarus») внезапно превратились в прощальное письмо, требовавшее расшифровки и перевода. Смыслы из поверхностных стали крайне серьезными. 11 января газета The Guardian, всего четыре дня назад неуважительно приветствовавшая возвращение «парня в повязке и с пуговицами вместо глаз», вопрошала: «Прощался ли Боуи с нами альбомом Blackstar?» Заголовок NME звучал увереннее: «Как Дэвид Боуи рассказал нам в клипе „Blackstar» о том, что умирает». Образный ряд потребовал нового прочтения. Вместо ностальгической отсылки к Нарнии Леони Купер из NME теперь называла шкаф из клипа «Lazarus» «подходящим гробом для иконы стиля и моды», а скрытый смысл текста песни немедленно стал всем ясен. Тим Джонз вновь обратился к «Lazarus» в The Guardian: «На фоне грустных новостей эта песня выглядит как недвусмысленное прощальное послание: „Посмотрите наверх, — начинает он, — я на небесах». Какая потрясающая первая строчка от автора, знавшего, что его время на исходе и что скоро он будет петь ее своим поклонникам с того света».
Так что же, являются ли песни «Lazarus» и «Blackstar» (а также мюзикл «Lazarus» и альбом Blackstar) осознанными прощальными посланиями Боуи? Nes. Yo. Его болезнь не могла не повлиять на темы и исполнение, но есть веские свидетельства того, что он не задумывал их как последние работы. По словам соавтора мюзикла «Lazarus» Энды Уолша: «У него было великое множество идей песен и книг, которые ему хотелось написать. Дэвид все время двигался вперед, придумывая идею за идеей». Режиссер Иво ван Хове говорит, что Боуи даже планировал написать сиквел «Lazarus» после посещения премьеры: «Он хотел продолжать и продолжать». И, безусловно, он и продолжал, даже после своей смерти.
В плейлист: 10 любимых музыкальных альбомов Жан-Мишеля Баския
Хотя Боуи и был увлечен темой смерти, он не хотел уничтожать старые творения и хранил их в своем воображаемом музее, в хранилище или на складе масок и костюмов, откуда мог извлечь в любой момент. На начальном этапе карьеры ему хотелось двигаться вперед, менять стили и жанры, постоянно находить новые фишки, но в итоге он стал закоренелым расхитителем собственного архива. Постмодернистское повторное использование может показаться легкомысленным присвоением предшествующей культуры, но оно способствует возрождению, давая новую жизнь мертвым, пропавшим и забытым вещам. Человек и его деятельность могут объединять в себе противоположности. Боуи был именно таким. Он мог играть с двумя смыслами одновременно и быстро переключаться с одного на другой.
Он действительно умел мгновенно переключать передачи, иногда от одной строки к другой. «Кто сказал, что время на моей стороне? — горестно вопрошает он в песне „Survive» с альбома hours... 1999 года. — У меня есть уши и глаза, и больше ничего». Но затем, как отмечает Саймон Кричли, моментально переходит к смелому, уверенному утверждению. «Я переживу твой беззащитный взгляд, — продолжает он, и твердо повторяет: — Я переживу». Кричли находит еще одно духоподъемное послание в песне «I Can’t Give Everything Away», выпущенной в виде третьего и последнего сингла из альбома Blackstar в апреле 2016 года. «Говорю „нет», но имею в виду „да». Вот и все, что я имел в виду». «Даже в мрачных работах Боуи, — заключает Кричли, — под кажущимся отрицанием и унынием можно услышать внятное да, абсолютное и безусловное принятие жизни».
Последний фотопортрет Боуи, сделанный Джимми Кингом осенью 2015 года и опубликованный в день его 69-летия, подтверждает эту мысль. Боуи стоит на улице Нью-Йорка на фоне опущенного роллета в стильном сером костюме и шляпе, широко улыбаясь, словно гангстер, только что удачно совершивший самое грандиозное в своей жизни ограбление; на другом снимке из этой же серии он наклоняется вперед к камере и хохочет, широко открыв рот. Эти фотографии напоминают последнюю строчку «Улисса» — «и да я сказала да я хочу Да». Принимая возраст и пределы продолжительности собственной жизни — нет, он не будет вечно существовать в смертной оболочке, — Боуи говорит всесильное «да», с радостью проживая последние дни и искренне веря в жизнь после смерти.
Мы увидим, что его «прощальный подарок» — это не только сообщение, что он уходит, не одна лишь смиренная прощальная записка умирающего человека. Это работа артиста, который смертельно заболел, отчаянно хотел продолжать жить, но готовился и к лучшему, и к худшему. В каком-то смысле в ней — ретроспективный взгляд на всю карьеру, осмотр экспозиции его воображаемого музея. В Blackstar Боуи вынимает из запасников и переставляет разнообразные экспонаты, подгоняя друг к другу детали работ последних пятидесяти лет, от первого сингла до последних песен. Это своего рода инвентаризация и в некоторой степени подведение итогов. Он вновь знакомится со многими своими «я», вызвав их из прошлого, а затем отпускает их до поры, а возможно, и навсегда. За остававшееся время он успел взвесить и переоценить свое творческое наследие.
Боуи десятилетиями экспериментировал с лиминальными зонами между мужским и женским, Востоком и Западом, гомосексуальностью и гетеросексуальностью, черным и белым. С помощью многочисленных персонажей клипов «Blackstar» и «Lazarus» он исследует границы между жизнью и смертью, возвращаясь в прошлое и заглядывая в возможное будущее. Внутри есть и сообщение для поклонников, но это не про- сто прощальные слова. Именно этого мы от него и ждали, не правда ли? Или, как он сам говорит в «Lazarus»: «Это так похоже на меня, правда?»