«Вечный свет» и кромешная тьма: новый фильм Гаспара Ноэ издевается над кинематографом и зрителем
Одной из центральных тем последнего Каннского кинофестиваля (того, что прошел в 2019 году) было кино как таковое. Главными героями четырех картин в конкурсе оказались режиссеры, фильмом открытия стал своеобразный гид-капустник по творчеству Джима Джармуша «Мертвые не умирают», а на постере самого фестиваля была изображена почившая Аньес Варда на съемках своей дебютной картины «Пуэнт-Курт». Там же, в программе внеконкурсных полуночных показов, зрители увидели «Вечный свет» Гаспара Ноэ (Lux Æterna — это девятая часть католического реквиема, считающаяся своеобразным катарсисом произведения). Картина оказалась натуральным трикстером: не то игровой, не то документальный фильм, не то рекламный или просто модный ролик — в любом случае —нечто, иронизирующее над своей сутью. Загадочный видеопроект, который режиссеру заказал бренд Saint Laurent для презентации каких-то своих новых платьев. Получилось, разумеется, не то, что должно было, но все оказались довольны: 15-минутный ролик разросся до 50 минут (номинально перейдя в категорию полного метра), в которых платьев практически не осталось, зато появились Достоевский, ведьмы, неон и фирменный сарказм Ноэ.
Начинается все с цитаты Федора Михайловича про эпилепсию (которая ожидаемо оказывается чеховским ружьем). Есть в фильме и реплики своеобразных святых от мира кинематографа: Жан-Люка Годара, Райнера Вернера Фассбиндера, Луиса Бунюэля, а также хроникальные кадры с инсценировкой сожжения ведьм, вторящие знаменитым «Ведьмам» Бенджамина Кристенсена. Затем зритель становится свидетелем то ли срежиссированного, то ли ненароком запечатленного разговора актрис Беатрис Даль и Шарлотты Генсбур, которые треплются о «сексоциде», — так они называют геноцид ведьм. Действие переносится на съемочную площадку, где Даль в качестве режиссера пытается поставить фильм, в котором Генсбур и еще нескольких актрис будут сжигать на крестах. Хаос на площадке быстро перерастает в кошмар: продюсер орет, оператор рвется снимать кино без всякого надзора, в кадр лезут посторонние, режиссер нагло пристает к главной звезде. А в финале всех ждет почти буквальный ад.
Если предыдущий абзац отбил у вас всякое желание смотреть этот странный фильм, то с вами, кажется, все в порядке. В отличие от этих сумасшедших людей — кинематографистов, которые снимают непонятно что, непонятно зачем и черт знает, на какие деньги. Самые смешные моменты (а сарказм тут — главное движущее колесо этой загадочной конструкции), когда не в меру ответственный продюсер ходит по съемочной площадке и орет на Беатрис Даль: «Зачем я вообще дал тебе деньги, ты все прозевала, кто потом все это смотреть будет?» В этих эпизодах вся боль и печаль авторского кинематографа: деспотичный автократ бегает по площадке, пытается кого-то о чем-то просить, но, по факту, снимает только ему понятное нечто. А мы потом с вами сидим и это нечто разбираем по косточкам, находим глубокие смыслы в режиссерских ошибках и видим уникальные кадры там, где оператор выставил неправильный свет. Для человека, не знакомого с процессом съемки кино, происходящее в «Вечном свете» кажется кромешным ужасом, похожим скорее на сатанинскую мистерию, нежели на хорошо организованное действо. В этом и смысл фильма Ноэ — показать, как искусство создается буквально из хаоса.
Ноэ по-прежнему не собирается идти на компромиссы — комфорту и дружелюбию он предпочитает встряску и стресс
Издеваясь над кинематографом, французский хулиган одновременно воздает ему должное: сравнение актрис с ведьмами (кое-где буквальное) взялось не с антресоли. Карл Теодор Дрейер для съемок культовых «Страстей Жанны д’Арк» довел актрису Рене Фальконетти до натурального сумасшествия, чтобы та сыграла, пожалуй, лучшую женскую роль в истории кино — полубезумной Орлеанской девы. Он же на съемках другого своего шедевра «День гнева», посвященного как раз охоте на ведьм в 1623 году, продержал 70-летнюю актрису Анну Свиеркиер привязанной к кресту около двух часов — ждал, когда выглянет солнце. Поэтому аллегории Гаспара Ноэ прозрачны и понятны: искусство равняется страданию в ожидании своего Lux Æterna.
Фильм любопытен как минимум фактом своего существования: с одной стороны, это и не кино вовсе, а сатирический видеопамфлет-предупреждение любому, кто мечтает стать режиссером. Да, на съемках обычно так и бывает, — говорит Ноэ и студенту условного ВГИКа, и критикам, которые так любят разнести все, что не придется по вкусу. Ноэ тоже можно было бы разнести по камушкам — хотя бы за то, что ждали фильма, а получили непонятно что длиной в 50 минут, ради которого, теоретически, должны потратить 600 рублей и сходить в кино, подвергая себя опасности, когда все вокруг горит ковидным пламенем. С другой стороны, в этом странном высокохудожественном огрызке столько выразительности и кинематографической мощи, что не признать его фильмом просто невозможно. Это действительно большое кино — гибридное, потому что сочетает в себе несочетаемое: игровые сцены и документальную основу, критический взгляд на суть кино и превознесение магии экрана до небес.
С уверенностью можно сказать одно: Ноэ по-прежнему не собирается идти на компромиссы и жалеть (зрителя, критика, актрис, себя) — комфорту и дружелюбию он предпочитает встряску и стресс. И он скорее останется с пустым залом, чем будет кривить душой. Самое интересное в «Вечном свете» — наблюдать за тем, как провокатор Ноэ выставляет знаки равенства: съемки кино выглядят как его же «Экстаз» — фильм про внутренний ад, что скрыт от глаз. Так и сумасшедшая изнанка кинематографа остается недосягаема для взгляда обычного зрителя, но Гаспар раскрывает все карты. Потому что любой культ должен быть честен со своими почитателями.