«Голливудский Цукерберг» Джесси Айзенберг — о новом фильме, последствиях карантина и работе с жертвами домашнего насилия
На этой неделе на видеосервис Wink в онлайн-прокат выходит фантастическая лента ирландского режиссера Лоркана Финнегана «Вивариум», мировая премьера которой состоялась в Каннах еще в прошлом году. В центре фильма молодая пара — Том и Джемма — они планируют купить дом, но вместо этого оказываются в ловушке, где идеальная жизнь оказывается не такой уж идеальной. Главная мужская роль ушла американскому актеру Джесси Айзенбергу, с которым Forbes Life встретился накануне выхода фильма в прокат, чтобы узнать, чем актер, режиссер и сценарист занимался в карантине, зачем изучал русский язык в университете и почему никогда не смог бы написать такой фильм как «Вивариум».
Не могу не спросить, как вы провели карантин? Насколько я знаю, вы с женой и ребенком отправились в своеобразное путешествовали по стране в доме на колесах?
Все верно. И это было прекрасно. Мы проехали в доме на колесах через всю Калифорнию и весь юго-запад США — через Аризону, Нью-Мексико, Оклахому, Миссури, Канзас, Иллинойс и, наконец, приехали в Индиану (здесь живет теща актера, которая руководит приютом для помощи жертвам домашнего насилия — Forbes Life). В пути меня не покидало чувство, насколько же было странно оказаться в пустой стране. С одной стороны, это очень красиво — особенно для меня, человека с восточного побережья Америки. На западе страны так много пространства и такая природа — все это казалось чем-то совершенно новым, но в тоже время в воздухе витало чувство грусти. Дороги были пусты, потому что люди боялись выйти из дома. Создавалось ощущение, что все чувство радости было высосано из атмосферы, хотя физическая красота этих мест и осталась неизменной.
Да, я помню, как в марте приходилось стоять в Нью-Йорке под моросящим дождем со снегом 4 часа, чтобы купить продукты, а после этого искать что-то на полупустых полках в магазинах. Мои друзья шутили и сравнивали это с жизнью в очередях в СССР, только теперь в эту жизнь неожиданно погрузился весь мир.
Мои родственники в Польше сказали мне ровно тоже самое. Они рассказывали, как им приходилось стоять по несколько часов в очереди за мясом.
Эпидемия и локдаун, кажется, повлияли на всех без исключения. У вас должно было выйти сразу два фильма в марте 2020 года («Вивариум» и «Сопротивление»), после этого, насколько я знаю, вы планировали снимать эпизод для сериала «Современная любовь» в Боснии. Ну а свой собственной фильм «Когда ты закончишь спасать мир» (в главной роли — Джулианна Мур — Forbes Life) вам с продюсером ленты Эммой Стоун пришлось предлагать студиям виртуально. Как вы адаптировались к новому миру? И изменился ли ваш взгляд на киноиндустрию после всего, что пришлось пройти за последние полгода?
Да, конечно, работа из дома мне никаким образом не помогла профессионально. Думаю, как и многие люди, я наиболее эффективен, когда занят делом, когда мне есть, что делать, и когда я активен. В карантине мне было трудно найти творческую мотивацию. Мне сложно, когда я не нахожусь рядом с другими людьми, когда не чувствую себя частью большого шумного мира. Так что я не могу сказать, что это время как-то меня вдохновило профессионально, но на что меня это время сподвигло, так это на работу в приюте для жертв домашнего насилия. Оно смотивировало меня заняться трудом, который будет менее эгоистичным, чем та работа, которой я обычно занят. Но если говорить о моей основной работе, о моей профессии, то, конечно, все стало гораздо сложнее. Вы правы, в это время я должен был быть в Боснии, где мне так нравится бывать, и снимать кино. Вы, кстати, бывали в Югославии?
Нет, к сожалению, еще не довелось.
Думаю, вам бы удалось понять их язык. У славянских языков есть много общего — вы наверняка смогли бы понять, о чем говорят окружающие. Кстати, я учил русский язык в колледже, сейчас уже мало, что помню, конечно. Я хотел изучать польский, но наша школа не предлагала изучение языка с нуля, так что я вместо этого начал учить русский, и когда поехал в Россию, мог объясняться с людьми вокруг меня. Я до сих пор могу читать кириллицу, вот это знание меня не покинуло, но вот говорить на этом языке не могу. Вокруг меня сейчас мало, кто говорит на русском, наши соседи румыны, но вот на румынском я еще не заговорил.
Теперь понятно, почему вы в свое время решили экранизировать Достоевского. В своей карьере вам удалось совместить работу в независимых картинах с небольшим бюджетом и работу в популярных, крупномасштабных фильмах. Как вы думаете, как изменится киноиндустрия и ваш подход к ролям сегодня, учитывая все то, что происходит в кино? Взять, к примеру, отмену «декрета Парамаунта» (закон запрещал крупным студиям Голливуда приобретать и контролировать сети кинотеатров. — Forbes Life). Театральный прокат фильмов сокращается, фильмы все чаще уходят на стриминг-сервисы…
Знаете, последние несколько месяцев я работал с компанией А24. То, как они говорят о кино, культуре и индустрии развлечений, показало, настолько они умнее и продуманнее, чем многие компании, с которыми мне приходилось работать ранее. Если бы мне пришлось предсказывать, какие фильмы нас ожидают в будущем, я бы делал ставку на проекты, которые были бы сделаны такими компаниями, как эта. Такие компании руководствуются чувством вкуса, сильным чувством культурных трендов, они не пытаются подобострастно следовать за проектами, которые сегодня кажутся на пике популярности у зрителей. Я не знаю, какие будут следующие тренды в киноиндустрии, но мне кажется, что такие компании, как А24 и подобные им — они рациональны, они создают определенные фильмы для определенного зрителя и не пытаются угнаться за компаниями, которые раздуты. Вот такое у меня предсказание, но я могу оказаться неправым, потому что я не держу палец на пульсе киноиндустрии и я уже давно не тинейджер.
При этом как раз тинейджеры оказывают огромное влияние на американскую киноиндустрию. Режиссер Пэтти Дженкинс («Монстр», «Чудо-женщина») рассказывала, что многие голливудский студии работают по принципу, который прижился в индустрии после выхода «Челюстей» Стивена Спилберга, когда 13-летние мальчики сделали бокс-офис всего фильма. После руководители студий начали полагаться как раз на вкус тинейджеров. Но эта модель сегодня уже не так актуальна.
Верно-верно, Пэтти права. Но знаете, меня лично сегодня в основном интересует театр. Если я сажусь написать что-то, обычно я делаю это для театра. Театр был с нами на протяжении последних 2500 лет, древние греки ставили пьесы в 500 году до нашей эры, и эти постановки очень созвучны тем пьесам, которые ставят и сегодня, они, как ни странно, говорят о нашей современной психологии, о посттравматическом расстройстве, о неверности. Так что, я думаю, есть определенные вещи, которые выдержат проверку временем. И я надеюсь, театру это удасться, потому что именно в театре лежит мой основной интерес.
Сегодня искусственный интеллект все больше становится частью нашей жизни — программирование используют в журналистике, к примеру, в американском Forbes есть программа Bertie, в киноиндустрии студии выбирают сценарии для будущих проектов, полагаясь на анализ искусственного интеллекта. Вас такие технологические перемены в индустрии пугают или же, напротив, вдохновляют?
Конечно, как на обывателя, они наводят на меня ужас, как и на любого нормального человека. Но как на человека творческого — нет. Как я и говорил, больше всего меня увлекает театр — он был с нами так давно, что такие нововведения никаким образом на нем не скажутся. Возьмем, к примеру, «Вивариум», который говорит о страхах, в том числе, и о страхе перед монотонностью жизни, о бесконечном паттерне будней в пригороде, о бесполезности наших занятий. А технологические страшилки скорее говорят о нашем страхе предсказания будущего. «Вивариум» запечатлевает в себе мир, который полностью лишен значения, души и красоты. Именно это мне кажется одновременно гениальным и в тоже время страшным, а не эпизоды «Черного зеркала», где часто говорят о страхах перед обратной стороной технологического прогресса.
В «Вивариуме» вы работали бок о бок с Лорканом Финнеганом, чему вы у него научились?
Перед Лорканом стояла очень сложная задача. Он написал фильм, который любой продюсер оценил бы в десятки миллионы долларов, которые бы потребовались на создание этой картины. Когда читаешь его сценарий, понимаешь, что все события развиваются в вымышленной вселенной, где все дома как один, а таких домов — бесчисленное количество, персонажи его фильмов «залезают» под улицы. Если вы что-то знаете о кино, когда вы читаете сценарий, вам начинает казаться, что этот фильм будет не только очень дорогим, но и очень трудным в производстве. Но Лоркан снял фильм со скромным бюджетом, что очень непростая задача, когда перед тобой стоит цель снять картину, которая будет выглядеть как марвеловский супергеройский фильм, но при этом будет стоит очень мало денег. Так что я наблюдал за ним ежедневно, обращал внимание на то, как он находил творческие решения для невероятных задач. Часто такие решения были на деле более искусными. Так, вместо того, чтобы построить съемочную площадку с сотней одинаковых домов, команда по визуальным эффектам подобрала художника, который создал абстрактное видение этих домов, благодаря чему этот мир «Вивариума» стал красивее, а эффект ужаса, которые он наводит, увеличился. Так что я научился у Лоркана находить художественные приемы для решения логистических задач.
Мне предстоит режиссировать фильм, который будет очень реалистичным, но если бы я не работал на «Вивариуме», я бы не смог справиться с напором мыслей о том, что если мой фильм не будет выглядеть аутентично, это будет провал. Но тот факт, что мне довелось работать на «Вивариуме» — картине, идея которой бы мне просто бы никогда даже в голову бы не пришла, сценарий которой я бы просто никогда не смог написать, хотя бы просто потому что мой мозг так не работает, — все это научило меня искать художественные решения для проблем, которые могут возникнуть во время съемок моих собственных фильмов. И так было всегда — я всегда учился, работая на площадках фильмов, которые мне бы самому в голову никогда бы не пришли. Мне показалось интересным то, как режиссер использовал старомодные методы съемок, чтобы создать очень прогрессивный с визуальной точки зрения фильм. Брат Лоркана занимается анимацией, так что он четко понимал, что он может анимировать, а что нет. Плюс ко всему, тот факт, что фильм довольно абстрактный и не пытается казаться реалистичным, тоже помогло — ведь фильм скорее импрессионистский, это не буквальное отражение реальности.
Интересно, что в начале фильма ваша пара с Имоджен Путс (разнорабочий Том и учительница Джемма) кажется очень прогрессивной, но ближе к середине фильма их динамика меняется и становится более традиционной, где Джемма занимается ребенком, готовкой и домом, а Том погружается в «работу». Такое перераспределение гендерных ролей по ходу сюжета фильма было преднамеренным?
Да, верно, конечно, чем больше они погружаются в эту параллельную вселенную, чем больше их втягивает в себя этот мир, тем больше он «пожирает» их индивидуальности. Они начинают впадать в более традиционные гендерные роли. Мой персонаж практически превращается в этакого брутального, озлобленного мужчину, ну а у персонажа Имоджен появляется все больше мотивов материнства и служения ребенку, который откровенно мучает ее. В начале фильма мы действительно видим пару, которые равны друг другу, они не впадают в ролевые гендерные стереотипы, но этот искусственный мир, в котором они оказались, забирает у них и это равноправие. Это созвучно метафоре, где людей засасывает типичная современная жизнь. И фильм как раз говорит о различных символах и метафорах, которыми наполнена наша жизнь сегодня, будь то покупка дома, брак, появление ребенка, гендерные роли в паре. Ведь сегодня, когда мы думаем о парах, мы думаем о них как о равноправных партнерах, которые уделяет одинаковое количество внимания ребенку, которые будут вместе уделять внимание дому, но фильм поворачивает вспять все эти прогрессивные взгляды на современные отношения и заставляет наших героев руководствоваться стандартными и устаревшими гендерными стереотипами.