«К сожалению, успех часто меряется цифрами и деньгами». Как Алена Долецкая собрала 2,5 млн рублей для врачей
Алена, зачем вам место советника руководителя Третьяковки? Чем вас привлекла работа в крупнейшем государственном музее и что вы там делаете?
Генеральный директор Третьяковской галереи Зельфира Исмаиловна Трегулова пригласила меня как своего креативного советника, и в течение последних пары-тройки лет я была таким, если хотите, креативным МЧСником. Мини-мини-мини-МЧСом, к которому гендиректор всегда мог обратиться с вопросом, за советом. И Зельфира Исмаиловна в этом смысле для меня во многом образец руководителя: человек, который возглавляет такой «массивный» институт, в состоянии сомневаться, и иметь отвагу прийти со своими сомнениями к другому человеку — дорогого стоит. И те, в общем, малозначительные, как мне кажется, вещи, что я делала за эти годы — где-то они были лучше, где-то они были больше, где-то масштабнее — сейчас уже находятся в прошлом. А сегодня я могу только сказать, что мы работаем над серьезным и большим проектом, над которым, признаться, я думала больше десяти лет. И, по счастью, Третьяковская галерея приняла решение этот проект осуществлять. Когда будет официальный релиз, я им обязательно поделюсь.
Художественный мир во время пандемии проявил солидарность с врачами. Художники, от «их» Демиэна Херста до «нашей» Айдан Салаховой, бесплатный вход врачам from now on в музее МАММ Ольги Свибловой, инициативы других музеев и галерей. Почему именно культура среагировала так оперативно?
Культура, как мне кажется, утончает человеческую душу, направляет мысль, заставляет задуматься. Культура крайне редко становится политическим оружием. Вопрос об уважении к труду врачей скорее к государству, и к тому, чтобы оно действительно, не на словах, а на деле пересмотрело подход к медикам и всей индустрии. То, что произошло в ситуации с ковидом — грустное событие. Врачи на каждом перекрестке говорят: «Да никакие мы не герои, да неловко, да зачем вы так, мы просто выполняем свой долг». Они, дав клятву Гиппократа, оказались самыми уязвимыми персонажами при пандемии. И их уязвимость, к сожалению, связана именно с тем, что больницы и клиники не были оборудованы как положено. И врачи, которые не были обеспечены защитой, имели полное право не подходить к больным. А они это делали — для спасения людей. И вот тут культура может довольно много сделать. Если это талантливая пьеса, если это талантливый сценарий фильма или талантливая живопись. Я подчеркиваю, талантливые, потому что агитки и листовки, крики в культуре, как мне кажется, не работают. Вспомните сериал «Доктор Хаус», который, благодаря фантастической игре Хью Лори, вдруг обозначил такой тип врачей, которые образованы иначе, думают иначе, которые идут вразрез с решениями традиционными. И благодаря этому становятся действительно настоящими героями. Так что будем ждать отменных произведений в любых жанрах искусства.
Вы ведь тоже создали свой проект «Помогаем врачам». Сколько удалось собрать денег на рассылке благотворительного набора из книги вашего авторства «Не жизнь, а сказка» и майки? Сколько человек откликнулось? Куда пошли средства?
Проект был интересен тем, что он происходил в момент строжайшей самоизоляции, изоляции всех вокруг. И он делался практически тремя людьми на дистанции — по телефону и с помощью курьеров. Вот что было самым сильным.
Дело не в чудесной майке, а в том, что эту майку нужно было сделать. Потому что она новая, она не «Не жизнь, а сказка», а «Не жизнь, а сказка. Знаю». И в этом был важный посыл, особенно для тех, кто читал книгу или рекомендовал, или слушал. Потому что трудно было в тот момент произнести: «Знаю», в момент такого кошмара и ужаса. Майки делал тот же человек, который изготавливал мне прежние. И он тоже работал на дистанции, вложив в затраты половину собственных средств. Люди, которые участвовали в этом проекте, работали не за деньги. Все!
Книги надо было подписать, приблизительно за один вечер, а их было пятьсот штук. Мы поняли, что больше пятиста сетов не осилим. Посчитали, что, исходя из цены 5 тысяч за сет (книга «Не жизнь, а сказка» с моим пожеланием и майка — в коробке), может получится собрать денег хотя бы под 2 млн. А в результате мы собрали 2,5 млн. рублей. Все сеты были раскуплены в течение 6 дней. Развоз каждому человеку по адресу осуществлял Яндекс-такси, который тоже влился в этот проект бесплатно. И ведь не все люди находились дома, как вы понимаете: кто-то выходил гулять, кто-то ехал навещать маму, и так далее.
И как только все 2,5 млн упали на счет, они были немедленно переведены в фонд «Не напрасно», потому что именно у них есть возможность покупать СИЗы, у них были связи с поставщиками. И Дедовская больница объявила, чего ей не хватает. Эта клиника была выбрана мной, потому что она находится не в центре Москвы, а в далеком Подмосковье, на Истре. Мы все просчитали и доставили туда защитные костюмы, маски, перчатки. Вот такая история. Всем желаю делать то же самое.
В чем, на ваш взгляд, новая роль музеев в постковидной истории? Какие сегодня критерии успешности музея?
Боюсь дать банальный ответ, заключающийся в том, что успешность музея, как бы это ни было скучно, измеряется количеством проданных билетов и количеством посетителей. К сожалению, успех часто меряется цифрами и деньгами. Во всяком случае на сегодняшний день. Потому что иначе музей просто не может выжить. И это касается не только огромных федеральных музеев, но и маленьких частных музеев, типа музея Анатолия Зверева.
Мода на посещение выставок повальна. Как подтянуть внутреннее содержание тем неофитам, кто окунулся в активную художественную жизнь?
Я в этом не вижу ничего плохого, кроме слова «мода», потому что мода, в отличие от искусства, вещь преходящая и построена на смене сезонов. То, что сегодня модно, завтра имеет опасность быть совсем немодным. А значит, если искусство модное, то когда-то эта мода уйдет. Но я так не думаю. Повальное увлечение ходить на выставки — это не плохо. Может, и глаз воспитается. «Как подтянуть внутреннее содержание неофитам» — вопрос непростой, потому что неофит неофиту рознь. Ведь и у неофита может быть что-нибудь прекрасное в голове. А если он несет благостную чушь, то время и аудитория его всего равно вытолкнет, накажет своим неприятием. Мне кажется, что здесь куда интереснее был бы вопрос о том, как сополагаться профессионалам и неофитам, и как профессионалам приобрести ту же популярность в публичных высказываниях, чтобы стать столь же привлекательными, как иной неофит. Что касается подтягивания внутреннего содержания, то дарю одно из моих любимых высказываний: «В школе жизни нет каникул». Учиться мы не перестаем никогда.
О вкусе. Повезло тем, кто рос и формировался в обстановке воспитания вкуса. Что делать желающим «привиться»?
Врожденный вкус воспитать нельзя, как невозможно и врожденное отсутствие вкуса перевоспитать во врожденный вкус. Нo есть разница между вкусом и стилем. И стилю можно научиться. Научиться с помощью стилиста, которого можно пригласить к себе — почистить гардероб, подровнять свой стиль. Вкус в одежде вещь тонкая, сложная, связанная с огромным количеством факторов, начиная от семьи и заканчивая теми сферами, в которых человек общался. А в середине, конечно же, находятся осознанные попытки человека этот вкус воспитать. Люблю историю из мира моды: Том Форд (креативный директор Gucci, YSL, Tom Ford), знаменитый перфекционист, рассказывал мне о том, что он рос в семье, где мама больше всего на свете любила обои в мелкий цветочек и такие же занавески в мелкий цветочек. С тех пор найти хоть одну вещь этого дизайнера в мелкий цветочек невозможно. То есть работа над собой, условно говоря, у Тома шла изнутри. У него был врожденный пульс хорошего вкуса. И здесь, кстати, случай, когда ни семья, ни окружение роли не играет.
Актуальная проблема — русский язык. Энтропия пунктуации, грамматики. Как быть с этой современной печалью?
Ты называешь это современной печалью. Я буду куда жестче, потому что для меня, честно сказать, это действительно культурологическая трагедия. Такая медленная языковая деградация — опасная штука. Есть базовые вещи — это орфография, пунктуация, выбор слова, что, собственно говоря, является сигналом к обозначению человека культурного. Я не думаю, что врожденно грамотные люди станут изгоями, но я, например, давно обрела титул граммар-наци, то есть такой нацист от грамматики. Меня действительно оскорбляет, когда люди пишут мне «с вашей компИтенцией» и «я сделаю как скажИте». Все это, конечно, мерзость дурного образования, невыученных уроков, и, по всей вероятности, вообще нежелание соответствовать литературным стандартам русской словесности, которые должны вызывать восхищение и уважение. И мы говорим не только о родителях, которые у кого-то говорили на прекрасном языке, но и, конечно же, о литературе. Есть знаменитый закон в языкознании, что начитанность напрямую и почти автоматически связана с грамотностью. Советы здесь давать сложно. По счастью, есть автокорректоры т9 или е12, которые в компьютере иногда позволяют поправить слово. Но лень многих нажимать кнопочки и проверять приводит к тому, что человек, в общем считающий себя, если хотите, элитой, допускает весьма небрежный язык. Ждем мега-роботов, которые будут на автомате чистить словесную грязь лентяев.
Зачем, по-вашему, человек окружает себя искусством? Останется ли потребность покупать искусство, коллекционировать в будущем? Известно, что миллениалы и поколение z утрачивают связь с недвижимостью и прочим скарбом. Как это скажется на искусстве? Ведь для самого его существования нужно, чтоб его покупали.
Мне кажется, что трансформация в интерьерной жизни уже идет. Другое дело, как скоро миллениалы смогут, так сказать, «летать» со своим скарбом по квартирам, по каким-то домам-трансформерам, которые сейчас разрабатывают ведущие архитекторы. По сути, квартирная оседлость теряет актуальность и осмысленность. Скоро человек сможет приобрести некое пространство и превращать его во что угодно хоть три раза в год, полностью его переделывать. Но что касается размещения искусства в своих домах, я бы тут тревогу не била, поскольку до той истории, что люди будут жить, где-то там наверху, где воздух чище, в какой-нибудь симпатичной облачной капсуле — еще далеко. А вот привычка окружать себя определенными предметами нефункционального характера, мне кажется, проживет еще довольно долго. Визуальная культура человека не может пасть так быстро и так низко. Низко, в смысле до того ноля, когда интерьер вообще не будет обогащен предметами искусства. Но, признаюсь честно, что каждый раз, когда я еду на Венецианскую биеннале, и к концу четвертого дня ноги мои горят алым пламенем от пройденных километров по Арсеналу, Джардини и частных палаццо, я всегда задаюсь вопросом: а куда же это все денется? Куда эти удивительные объекты, часто огромного объема, разместятся? И где же те люди, которые все это раскупят. Наверное, отправятся в те самые музеи, о росте посещаемости которых ты говоришь.
Предметы коллекционного дизайна сегодня сродни искусству. На Западе такое понимание давно и прочно закрепилось — все развивается по законам арта. У вас дома тоже есть интересные объекты, знаменитый стул Нормана Чернера, например. Как нам «экстерном» превратить дизайн в неотъемлимую часть быта?
Как нам в России пройти курс «экстерном»? Мне кажется, что этот вопрос связан, с одной стороны, с экономическим состоянием населения. Потому что, естественно, коллекционные дизайнерские вещи стоят и должны стоить дорого. Второе — это, конечно же, вопрос подделок или даже просто копий. Ведь тот же оригинальный Тонет часто копируется сегодня, что несколько девальвирует оригинальный исторический предмет, снижает планку. У нас это часто происходит. Проход экстерном возможен, думаю, с помощью наращивания образовательной работы. Она большая, она длинная, она очень важная. На Западе она ведется давно и постоянно. Там не было великой социалистической революции, которая снесла все до основания, а затем мы получили то, что имеем. И когда вырезается важный культурный пласт, то его, к сожалению, экстерном не пройти. Его, пользуясь тем, что жизнь наша ускорилась, нужно методично и планомерно наращивать: образовывать людей, доносить до них истинную ценность коллекционного дизайна, объяснять, почему таких вещей мало, или почему их нужно иметь дома. И с людьми начнут, уверяю вас, происходить чудесные изменения. Вот то самое чудо, которое произошло на вашей выставке, когда я увидела стулья Нормана Чернера, и поняла, что не могу с такого стула встать! Я хотела на нем сидеть, я хотела на него смотреть, я хотела его переставлять — то в центр комнаты, то к рабочему столу. Визуальный оргазм, короче. Этот мой любимый стул оказался магическим. У него деревянное сидение, а я люблю сидеть на мягком. Но ни одна подушка никогда на нем не смотрится. И это высочайший уровень дизайна — не выдерживает никаких к нему «прикутюриваний».
Sustainability. Разумность и умеренность потребления. Аскетизм и минимализм вместо уходящего показного шика. Что для вас эти тренды?
Sustainability — важный тренд, который, искренне признаюсь, меня очень радует. Потому что я сама минималист по природе, и чем дальше, тем больше таковым становлюсь. Почему радует? Мне кажется, что эта разумность потребления, которая тоже требует определенных образовательных усилий, может привести к тому, что человек будет если уж и покупать, то именно то, что ему кажется красивым, нужным, или без чего ему невозможно дышать. А вот показной шик — он, надеюсь, будет постепенно уходить. Другой вопрос, и в моде, и в истории искусства, как вы сами знаете, мы видим спиралевидную или «зебропоподобную» череду. В моде это особенно заметно: на смену Джанни Версаче приходят минималистичные бельгийцы, а утомившись минимальным мрачноватым гранжем, люди бросаются в яркие и подчас излишне нарядные вещи. То же самое, по всей вероятности, будет происходить и с нами, но чуть-чуть, как мне думается, с оглядкой на разумное потребление, и на то, что собственно с нами сделает поколение наверное моих внуков, ваших детей. В какой-то момент они расправят плечи и скажут: дорогие наши родители, что вы тут наделали с нашей планетой, что вы тут наваляли?! Начать с жилища: ведь очень часто дети, когда уходят от родителей, создают дом совсем не такой, как у родителей. И здесь можно масштабировать вопрос до планетарного. Та же Грета Тунберг с ее требованиями. А на ее место придет еще какая-то яркая представительница молодого поколения. И молодые миллениалы, и поколение альфа будут озабочены тем, что предыдущее поколение понаделало, и как же оно — какое бы слово подобрать? — запакостило и замусорило планету. Покупаем попкорн и смотрим внимательно это кино.
Шеринг авто, квартир, утюгов и блендеров. Может ли это развиться в art-sharing: покупаем в складчину картинку и составляем график, у кого дома когда висит?
Хм, мне никогда не приходило это в голову. Довольно симпатичная история, если честно. И если это произойдет, будет весело. Я бы вступила в пару таких групп по двум причинам: первая — money saving, вторая — только ты соскучилась по картинке, а тут она к тебе и возвращается. Как такой дружок, который ездил-плавал и летал, вернулся домой и вот — сидит с тобой и о чем-то разговаривает. Что-то в том есть, и вписывается в предыдущий вопрос про осознанное потребление.
Тут еще и совпадение вкусов внутри группы обладателей, что очень сближает людей. Как вы относитесь к тому, что все вокруг, включая культурные институции, считают нужным высказаться и поддержать Black Lives Matter? Насколько это актуально в российском культурном пространстве?
Для меня этот вопрос до сих пор сложный и требует осмысления. Я не люблю революций, разрушений, мародерства, и «бессмысленной и беспощадной» истерики. В некоторых культурных институциях я вижу легкую истерию, когда кураторы, как послушные дети-пионеры, взяли под козырек и поспешно пересматривают содержательное насыщение искусства своих музеев. Мне кажется, что в этом есть человеческая неразумность, этакая судорожность усилий. Сносить памятники вековой давности — у человека, родившегося в Советском Союзе, это ничего кроме горькой ухмылки не вызывает. Мы это проходили. Сожженные усадьбы, разрушенные памятники, привели к известному культурному опустошению. Вспомним слова матери Терезы, которая сказала: «Я никогда не хожу на митинги «против», я всегда делаю то, что «за».