Женщина, придумавшая русский люкс: какой след оставит в высокой моде Алла Вербер
Умерла Алла Вербер. Это даже звучит как-то странно. Для меня и всех, кто был связан с fashion индустрией в России, она была всегда и всегда была ее главным действующим лицом.
Умерла вице-президент Mercury и fashion-директор ЦУМа Алла Вербер
Моя первая встреча с ней произошла еще на Кутузовском в торговом доме «Москва». Алена Долецкая попросила поговорить с ней об особенностях российского рынка, о вкусах и пристрастиях наших покупателей. Честно признаться, я боялась к ней идти. Она казалась жесткой, бескомпромиссной бизнесвуман. Но она удивила меня рассказами о своих страхах и ошибках, признавалась, что каждая следующая коллекция кажется ей революционной, а потом она корит себя за нерешительность. Потому что закупила, например, всего лишь три пары расшитых перьями джинсов Gucci, которые были сметены в один день за $3,5 тысячи. Утверждала, что русские женщины не готовы к минимализму, что они хотят уже с утра выглядеть нарядно, а значит этот тренд не приживется в России никогда. Дело было в 1999-м, когда минимализм стал для всех уже нормой жизни, но она не стеснялась говорить, что думает, без оглядки на Vogue.
Да, именно она привезла в Россию свои любимые Chanel, Fendi, Dolce&Gabbana, Gucci. Они соответствовали ее представлениям о люксе и роскоши, без которых не могут обойтись русские женщины. Но ведь и Prada с ее минимализмом и мнимой бедностью тоже пришла в Россию именно благодаря ей. И это было в 2002-м, когда Prada была на самой высокой волне своей нонконформистской идеологии. И Bottega Veneta — c их декларативной сдержанностью — тоже ее рук дело. И Chloé с девичьей расслабленной женственностью. А потом легкий и ироничный Lanvin и — уже относительно недавно — Celine эпохи Фиби Фило.
Она была истинным профессионалом своего дела, как бы шаблонно ни звучали эти слова, поэтому умела абстрагироваться от личных вкусов и пристрастий и понимала, что руководит гигантом, который должен быть передовым, а значит все лучшее что есть в мире, она должна привезти в Россию. Поэтому в ЦУМ стали ходить за Ван Нотеном и Ямамото, за Риком Оуэнсом и Vetements, за новым Gucci авторства Алессандро Микеле. Был ли у нее по-прежнему тот самый страх ошибки, о котором она говорила мне в 1999-м? Полагаю, был. Но вот за нерешительность ей уже вряд ли приходилось себя корить. Появилась уверенность в том, что чутье ее не подведет. Оно и не подводило. Она сама не раз это говорила — что чутью своему доверяет абсолютно.
Наверное, что она самозабвенно любила свое дело. По-настоящему. А потому могла в беседе за утренним кофе без конца сокрушаться о том, что Saint-Laurent уже не тот. Не тот, которого она носила в 80-х, не тот, о котором мечтала ленинградская девочка в 1970-х. Девочка, которая ходила с мамой за покупками в ДЛТ, куда потом через почти сорок лет привезет того самого Сен-Лорана. И всех остальных, кого любила и носила сама, и кого любим и носим мы все.
И за это мы всегда будем ей благодарны.
«Огромное количество людей вообще перестало ездить за границу вдруг»: интервью Аллы Вербер